Гиблое место (Ледяной холод) - Герритсен Тесс. Страница 59

Грубер облачился в хирургический костюм, надел эластичный шлем с респиратором и толкнул дверь в лабораторию. Его помощник ждал там в точно таком же костюме. Они включили видеокамеру, и на мониторе Маура увидела секционный стол, пока пустующий в ожидании объекта исследования. Грубер с помощником выкатили из холодильного отделения обернутое пластиковой пленкой тело и положили его на стол.

Грубер расстегнул пластиковый саван.

Глядя на монитор, Маура видела, что это было тело девочки лет двенадцати-тринадцати. После эксгумации из замерзшего грунта тело ее успело немного оттаять. Лицо было пугающе бледное, светлые локоны намокли и слиплись. Грубер и его помощник стали очень осторожно снимать с нее одежду. Сначала длинное хлопчатобумажное платье, затем нижнюю юбку до колен, скромные белые трусики. Ее тело, теперь обнаженное, было худеньким, как у балерины, и даже пролежав в яме столько дней, она была пугающе, сверхъестественно красива. При минусовой температуре черты ее лица прекрасно сохранились.

Чиновники словно прилипли к монитору. Пока Грубер брал пробы крови, мочи и стекловидного тела для токсикологического анализа, мужчины во все глаза смотрели на то, что не предназначалось для посторонних глаз. Это было почти надругательство над невинностью.

— Заметная бледность кожных покровов, — услышали они голос Грубера в колонках интеркома. — Не вижу абсолютно никакого остаточного покраснения.

— А это важно? — спросил у Мауры детектив Пастернак.

— При отравлении цианистым калием кожа иногда становится ярко-красной, — ответила она. — Но это тело пролежало на морозе много дней, и я не знаю, повлияло ли это на цвет.

— Какие еще бывают признаки отравления цианистым калием?

— Если его проглотить, он разъедает рот и губы, вы это сразу заметите на слизистых.

Грубер уже сунул палец в латексной перчатке в овальное углубление меж губ и заглянул внутрь.

— Слизистая пересохла, но в остальном ничего особенного. — Он поглядел в окно на зрителей. — Вам хорошо видно на мониторе?

Маура утвердительно кивнула.

— Не заметно разъеденных тканей? — спросила она по интеркому.

— Нет.

— А разве цианистый калий не пахнет горьким миндалем? — спросила Джейн.

— Они же в респираторах, — пояснила Маура. — Они не почувствуют.

Грубер сделал Y-образный надрез и взял костную фрезу. В динамиках послышался треск — он раскалывал ребра — и Маура заметила, как несколько чиновников отвернулись от экрана и уставились в стену. Грубер приподнял защитный панцирь грудины с ребрами, обнажив грудную полость, и начал иссечение легких. Поднял вверх одну мокрую, сочащуюся жидкостью долю легкого.

— Кажется довольно тяжелой. И тут какая-то розовая пена. — Патологоанатом рассек орган, и жидкость просочилась наружу.

— Отек легких, — констатировала Маура.

— О чем это свидетельствует? — спросил у нее Пастернак.

— Это неспицифический симптом, его может вызвать целый ряд лекарств и токсических веществ.

Пока Грубер взвешивал сердце и легкие, видеокамера показывала один и тот же ракурс — торс с зияющим отверстием посредине. Зрители видели уже не цветущую юную деву. То, что когда-то могло приятно возбуждать, превратилось теперь в исковерканную плоть, мясную тушу.

Грубер снова взял нож, и на мониторе появились его руки в перчатках.

— Черт, окошко на шлеме запотевает, — пожаловался он. — Я иссеку сердце и легкие чуть позже. А сейчас меня больше заботит, что же мы обнаружим в желудке.

— Что показывает ваш датчик? — поинтересовалась Маура.

Помощник Грубера посмотрел на экранчик газоанализатора.

— Ничего не показывает. Пока что синильной кислоты не обнаружено.

— Ладно, — сказал Грубер, — дальше будет интереснее. — Он поглядел на смотровое окно, за которым толпились зрители. — Поскольку тут все же может быть цианистый калий, я буду действовать немного по-другому. Обычно я произвожу резекцию, взвешиваю и вскрываю органы брюшной полости. Но на этот раз я сначала скреплю желудок зажимами, а уже потом иссеку его полностью.

— Прежде чем вскрывать, он поместит его под вытяжной колпак, — объяснила Маура для Джейн. — На всякий случай, чтобы было спокойнее.

— Это действительно так опасно?

— При контакте цианидов с желудочным соком может образоваться токсичный газ. Вскроешь желудок — и этот газ попадет в воздух. Вот почему они оба в шлемах с респираторами. Именно поэтому Грубер не хочет вскрывать желудок, пока не положит его под вытяжной колпак.

В окно им было видно, как Грубер вынул скрепленный зажимами и иссеченный желудок из брюшной полости. Потом понес его к вытяжному шкафу и посмотрел на своего помощника.

— Газоанализатор что-нибудь показывает?

— Ничегошеньки.

— Ладно. Придвинь поближе вон тот монитор. Посмотрим, что будет, когда я сделаю надрез.

Грубер помолчал, глядя на поблескивавший орган, словно заранее готовил себя к последствиям того, что сейчас сделает. Вытяжной колпак загораживал Мауре обзор. Она видела лишь склоненный профиль Грубера и его ссутуленные плечи — он весь сосредоточился на опасном процессе, делая надрез. Вдруг он резко выпрямился и посмотрел на своего ассистента.

— И что же?

— Ничего. В воздухе нет ни синильной кислоты, ни хлора, ни аммиака.

Грубер обернулся к окну — его лицо скрывала запотевшая маска.

— Нет ни повреждений слизистой, ни изъязвлений в желудке. Я делаю вывод, что, скорее всего, отравления цианистым калием не было.

— Тогда что же убило ее? — спросил Пастернак.

— Тут, детектив, остается только гадать. Я мог бы предположить, что они приняли стрихнин, но на теле нет никаких признаков опистотонуса.

— Чего?

— Судорог с резким выгибанием спины.

— А как насчет того, что вы заметили в легких?

— Причиной отека легких могло быть что угодно — от опиатов до фосгена. Я не могу точно ответить на ваш вопрос. Это определит лишь химико-токсикологический анализ. — Грубер стянул запотевший шлем-респиратор и глубоко вздохнул, как будто радовался избавлению от тесной маски. — В данный момент я думаю, что это смерть от лекарств. От какого-то препарата.

— Но ведь желудок пустой, — заметила Маура. — Вы же не нашли там остатков капсул?

— Лекарства могли быть и жидкими. Или смерть наступила не сразу. Они приняли успокоительное, а за этим последовало удушение.

— «Небесные врата»,[15] — произнес кто-то у Мауры за спиной.

— Именно. Как при массовом самоубийстве в Сан-Диего, — подтвердил Грубер. — Они приняли фенобарбитал и надели на головы полиэтиленовые пакеты. Потом легли спать, чтобы никогда уже не проснуться. — Патологоанатом снова отвернулся к столу. — Ну, раз мы исключили присутствие паров синильной кислоты, не будем спешить. Наберитесь терпения. На самом деле остальное кому-то может показаться скучным, особенно если вы спешите.

— Доктор Грубер, — обратился к нему один из чиновников, — а сколько времени займет это первое вскрытие? Там у нас еще сорок замороженных тел.

— Я не стану размораживать больше никого, пока мы не воздадим должное памяти этой юной леди. — Грубер с жалостью посмотрел на труп девочки.

Внутренности блестели в развороченной брюшной полости, оттаявшая плоть набухала водой, розовые ручейки стекали в дренажные канавки на секционном столе. Но, кажется, он не мог оторвать взгляда от ее лица. Глядя на монитор, Маура тоже обратила внимание на это лицо, такое бледное, такое невинное. Спящая красавица, которая заледенела, едва ступив на порог юности.

— Доктор Грубер! — позвал ассистент. — Что с вами? Доктор?

Маура поглядела в окно. Грубер покачнулся и вскинул руку, чтобы опереться о стол, но ноги у него подкосились. Поднос перевернулся вверх дном, и стальные инструменты разлетелись в разные стороны. Грубер осел на пол.

— Боже мой! — ассистент склонился над патологоанатомом. — Кажется, у него инсульт!

Маура кинулась к ближайшему телефонному аппарату и набрала номер оператора.