Город пахнет тобою... - Аверкиева Наталья "Иманка". Страница 17

 Поздравляю, все сначала, ура!

 Все сначала, значит, все впереди.

 Нет и не было тебя и меня,

 Нет и не было огромной любви.

 — Боже! Может быть, ты не понимаешь по-немецки. Do you speak English?

 Останься со мной, не предавай меня.

 Взлетают на воздух мои города.

 Останься со мной, не предавай меня.

 Взлетают на воздух мои города.

 — Твой чай. Пожалуйста, выпей. Ты согреешься и успокоишься. Пожалуйста.

 Под ногами шепот гравия,

 Шорох гравия, грохот гравия.

 Может он напоминает мне,

 Что на грани я.

 — А еще вот был случай. Тоже очень известный… Ничего, что я сразу на ты? Но если ты против, то могу и на вы. Просто, когда девушка плачет, это плохо. Девушки должны улыбаться. Говорят, что когда красивые девушки улыбаются, ангелы на небесах радуются.

 Все нормально, все по-прежнему,

 Но дрожу я под одеждою,

 Просто кислорода в городе

 Не хватает мне, задыхаюсь я

 Без тебя…

 Я выключила плеер. Мало того, что там закачана какая-то ерунда, которая сейчас окончательно раздавит мое убитое горем сознание, так еще и этот урод напротив решил меня достать своей болтовней.

 — Я не понимаю по-немецки, я не говорю по-английски, отвалите от меня, пока я вас не послала по-русски, — устало выдохнула я на родном языке. Улыбаться нет сил.

 — О, ты есть русский? — оживился парень. — Я учить русский школа. Но плёхо. Очень плёхо. Smile, please. — И добавил по-немецки: — Тебе бы пошла улыбка. — Опять перешел на англо-русский: — Tea. Пожалуйста. Tea, sugar, lemon. Drink. Пожалуйста.

 — Что вам надо от меня? — смилостивилась я над несчастным, перейдя на знакомый ему язык. — Если вы хотите меня ограбить, то у вас ничего не выйдет. Кроме документов у меня с собой ничего больше нет. Что вам надо?

 — Боже! Какое счастье! Мой русский так плох, что я бы не смог на нем полноценно общаться. Мне ничего не надо. Но мне бы не хотелось, чтобы ближайшие полтора часа сидящая напротив девушка рыдала и всячески портила мне настроение своим убитым видом. Пейте чай. Вы замерзли.

 Я не отважилась поднять бокал. Мои руки так дрожали, что я рисковала не донести его до рта. Наклонилась над чашкой, пригубила слишком сладкий напиток.

 — Я еду с похорон. Бабушка умерла. Знаете, я очень ее любил, но последний год мы не общались. Она всегда была для меня особенным человеком, а потом как-то так получилось, что мать поссорилась с теткой, семьи начали враждовать, а бабушка вот… Я даже ей не звонил, хотя часто вспоминал. Я не мог ей позвонить, хотя хотел. Тетка сменила квартиру, переехала в деревню. Хотя нет… Наверное, я не хотел. Я был обижен. А вчера, стоя у ее гроба, я мысленно просил прощение за то, что не звонил и мой эгоизм мешал быть с ней до конца.

 — Соболезную.

 Он молчал, видимо, ждал от меня аналогичного откровения. Я маленькими глоточками пила чай.

 — Вы из России, да? У вас акцент.

 Кивнула.

 — Давно в Германии?

 — Полгода.

 — Меня Штефан зовут. Штефан Шолль. Я креативный дизайнер в рекламном агентстве. — Протянул мне руку.

 Я пожала ее.

 — Мария Ефимова. Журналист. — Содержанка и блядь.

 Он широко улыбнулся, обнажая белоснежные крепкие зубы.

 — Первый раз вижу рыдающего журналиста. Мне всегда казалось, что они такие прожженные и толстокожие, что их ничем нельзя достать.

 — Я тоже впервые вижу дизайнера, который выбрит и ухожен. Обычно это нечто обросшее и вонючее, похожее на шимпанзе, — тут же ехидно огрызнулась я.

 Штефан ухмыльнулся.

 — Да, журналист. Вижу. Позволь, я закажу тебе еще чаю? Или, хочешь, кофе?

 Штефан был симпатичным молодым парнем, лет двадцати пяти — двадцати восьми. Густые светло-русые волосы, словно он раньше носил полу-каре, а сейчас решил отращивать. Серые глаза. Обычные губы. Утонченные черты лица. Его можно было бы назвать настоящим арийцем. По крайней мере, именно такими я их и представляла. Типичный немец.

 Я почти не разговаривала. Отвечала односложно. Штефан поведал мне о своей семье и работе. Рассказал про сестру, с которой раньше жил, пока она не вышла замуж. Про маленькую племянницу. Я не слушала. Просто кивала, пропуская подробности мимо ушей. Его болтовня не давала мне думать, вспоминать, прокручивать. Он задавал вопросы, то так, то этак заходил, пытаясь узнать что-то обо мне. Я отделывалась общими, ничего не значащими фразами. Он отвлекал меня, переключал. Я не шла на контакт. Но слезы высохли. Интересно, что ему на самом деле надо? Не может же он просто так сейчас заговаривать мне зубы?

 Не смотря на выпитый чай, мне все равно было холодно. Я касалась горячего лба и не могла понять — то ли это температура, то ли на нервной почве организм сбоит. Что-то ненормальное с ним происходит.

 — Это все твои вещи? — удивленно смотрел на меня Штефан.

 — Ну да, — поправила я сумку на плече.

 — Тебе есть, где остановиться?

 — У подруги, — неуверенно соврала я. В Берлине не было никого, у кого бы я могла пожить пару дней. Вообще никого. Значит, надо решать все свои дела одним днем и убираться из страны. Домой. В Россию. В свою квартиру. А потом отменю все встречи и возьму тайм-аут на месяц-два. Поеду к маме в Канаду. Или рвану в Индию. Давно хотела. Проедусь по стране, посмотрю, как люди живут. Сделаю цикл репортажей. Да, в Индию. Не хочу к маме. В Индию или на Бали. Ни разу не была на Бали. А можно и туда, и туда. Я — молодая, красивая, смелая. Одна не останусь. И это пройдет. А Билл… А что Билл? Первый раз было больно. Второй раз обидно. Третий… Жила же я как-то без него. Существовала… Главное, Родриго не говорить. Он поднимет меня на смех. Примчится из своей Венесуэлы, чтобы издеваться и назидательным тоном говорить, какая я дура, но он, так и быть, меня прощает. Будто я без него не знаю, какая я дура.

 — Мария, мне было приятно с вами провести эти полтора часа, — улыбался Штефан на прощание, когда мы стояли перед выходом в город. Мой попутчик любезно согласился провести меня по самому большому в Европе вокзалу к выходу, иначе я бы тут неделю плутала в этих переходах, лестницах и лифтах. — Надеюсь, что вы хорошо проведете время в Берлине. Это очень красивый город.

 — Спасибо, что отвлекли меня от грустных мыслей.

 — Пообещайте мне одну вещь.

 — Если это в моих силах.

 — В ваших. Улыбайтесь, пожалуйста. Вам очень идет улыбка.

 Я постаралась растянуть губы, но вместо этого слезы опять побежали из глаз.

 — Не надо плакать. Всегда улыбайтесь. Вы очень красивая. Хорошего отдыха. Прощайте.

 Штефан пожал мне руку и пошел ловить такси. Я осталась одна, тоскливо глядя ему в след. Слабость какая-то в ногах. Неужели от стресса? Плохо мне. Физически плохо. Ладно, надо выползти на улицу и оценить ситуацию. Сначала позвонить Полине. Попросить, чтобы деньги прислала сегодня, хотя бы свои, там рассчитаемся. Потом билет на самолет или поезд и ну к черту эту вашу хваленую Германию. Домой. В Россию. Зализывать раны.

 Я вышла на площадь, вставила наушники в уши и включила плеер. Заиграл баян, раздался гитарный перебор — очень похоже на что-то немецкое народное. «Аквариум». Великий Б.Г. Я еще раз заставила себя улыбнуться. Вокруг меня сновали люди. Вон там стоянка такси. Штефан договорился, грузит чемодан в багажник. Помахал мне рукой. Я помахала в ответ. Что же с организмом? Как будто ледяной водой окатывает. Мурашки бегают по спине. Ноги и руки холодит. В голове шумит и перед глазами круги. Дьявол, я опять не спала почти двое суток, и вряд ли сейчас где-то прилягу. Держись, Машка, русские не сдаются так легко. Главное сегодня пережить, а завтра будет легче, завтра я уже буду дома. Перед глазами окончательно все поплыло.

 — Не пей вина, Гертруда, — противно блеял мне в ухо Б.Г. — Пьянство не красит дам…

 Чай… С лимоном…— нахмурилась я. «Сахар поднимает настроение» Земля выскользнула из-под ног. На мгновение стало больно, а потом наступила темнота.