Город пахнет тобою... - Аверкиева Наталья "Иманка". Страница 19

 — А какое сегодня число?

 — Восемнадцатое марта, — не отрываясь от записей, отозвалась она.

 — Значит, я вчера весь день была без сознания?

 — Скорее спали.

 — Что со мной? Это клофелин? Я обычно в обмороки не падаю.

 — Пока точно сказать не могу. Сделаем анализы и все выясним, не стоит беспокоиться. На отравление не похоже. У вас красное горло и все признаки острой респираторной вирусной инфекции. Остальное выяснится, как только будут готовы результаты анализов. Поверьте, держать вас тут никто не будет, — врач улыбнулась.

 — И сколько дней меня здесь продержат? — кисло спросила я.

 — Общие анализы будут готовы через несколько часов. Но есть вероятность инфекционного заболевания, поэтому мы хотели бы сделать баканализ, это займет два-три дня. У вас есть страховка, документы? Мы могли бы провести дополнительные анализы — УЗИ, кровь на токсины, но это только в случае, если ваша страховая компания оплатит эти расходы.

 — Думаю, что оплатит… Где мои вещи?

 — Полагаю, они в камере хранения.

 — Мне нужна сумка. В ней документы, страховка… По-моему, вся моя жизнь в той сумке… А почему меня положили в отдельный бокс?

 — Нам нужно исключить инфекционное заболевание, пока есть такая вероятность, вы полежите здесь, а потом посмотрим.

 Она ушла. Хорошая тетка. Внимательная, говорит так доброжелательно. Обещала назначить что-нибудь от температуры и выдать капли в нос, а то я совсем расклеилась, течет отовсюду, прям не тело, а разбитое о скалы протекающее корыто.

 Я заставляла себя не думать о нем. Целенаправленно прерывала любые мысли, постаралась вычеркнуть даже его имя из памяти. Его больше нет. Я одна. Я справлюсь. Тихо ревела и запрещала произносить его имя вслух, про себя, тайком от самой себя. Он не существует. Моя жизнь — мираж. Это издалека казалось, что вот-вот и я окажусь в прекрасном оазисе любви, а на деле впереди был всего лишь высохший колодец, из которого вода ушла давным-давно. Я не думаю о нем и не плачу. Это не я. Это они сами. Представила, как приеду домой, как мне обрадуются подружки, как будем пить с ними сливовое вино и есть суши в «Гин-но таки» на Охотном ряду. У меня есть друзья в Москве. Да, сейчас я не могу к ним обратиться за помощью, но они будут рады меня видеть. И я сразу же назначу кучу встреч, уйду с головой в работу. Я ни на секунду не останусь одна. Я буду веселиться, гулять, заведу себе кота или мужчину. Нет, кота нельзя. Кто за ним будет ухаживать? Заведу себе двух мужчин — если один из них меня бросит, то рядом всегда будет запасной вариант. Хотя кот все-таки лучше мужчины, как ни крути. Эх, была ни была, заведу себе женщину! Женщина-то уж точно лучше мужчины и кота вместе взятых, она хотя бы умеет готовить и не разбрасывает везде использованные зубочистки, как Билл. Ну вот! Опять о нем вспомнила. Надо вспоминать только плохое. Вот зубочистки реально бесили. Такое чувство, что в квартире живёт сумасшедший бобёр, который эти зубочистки по пять штук в день сгрызает и расщепленные на стол горочкой выплёвывает. Я один раз накопила этих щепок за три дня и безумному бобру в носок засунула. Ах, как же он громко матерился и орал — душа сейчас радуется! А эта его страсть к стразикам! А дурацкий смех! И уши, как у кролика. «Вы зайца не видели? — Зайца? Какого зайца? У него уши такие и хвост вот такой пупочкой? Неа, не видел». А у Билла мозг пупочкой. Как же я по тебе скучаю… Ненавижу! А еще сделаю короткую стрижку. Совсем короткую, как у ребят-спортсменов. Набью на затылке тату. Какую-нибудь фигню, типа, «Пошли все на…» И уйду в загул. Обязательно уйду в загул. Буду отрываться в ночных клубах, ездить на дорогих иномарках, пить дорогое шампанское. Я никогда больше не включу твою музыку, я выброшу все твои фотографии и диски, я забуду о твоем существовании, не отвечу ни на один твой звонок, ни на одно твое письмо, заблокирую тебя везде. Хотя ты и не позвонишь больше… Я порву и сожгу все твои вещи, заставлю себя не думать о тебе, не плакать о тебе, не шептать твое имя, словно молитву. Я вытравлю свою любовь самый лучшей кислотой — другим мужчиной. Я лучше буду жить с пустотой внутри, чем с любовью к тебе. Может быть, у меня даже получится изменить тебе. Не сразу… Когда-нибудь… Если раньше я не сойду с ума от той пустоты… Мне чего-то так стало жаль себя, что я снова разревелась и принялась жалеть себя, душечку, с удвоенной силой.

 Больно. Больно почти физически. Злые слова медленно убивают, сдавили горло, не дают дышать. Мне не хватает кислорода. Но я смогу. Я знаю, что смогу выжить. Я заставлю себя выжить. Отремонтирую свою раковину, укреплю стены, заберусь в нее и больше никогда никого не пущу. Хватит. Хва-ти-т! Они все такие. Все, без исключений. Пока ты с ними играешь, пока царапаешься и кусаешься — будут виться вокруг, приручать, забавляться. А стоит дать слабину, тебя тут же выкидывают. Взять того же Родриго. Пока я на него молилась, ноги об меня вытирал, а стоило на горизонте сопернику появиться, как начал строить из себя золотую рыбку — хочешь пирожное, хочешь мороженое, хочешь солнце с луной и вон ту звезду. Не хочу уже. Домой хочу. Я так давно не видела маму. Я толком не посплетничала с Полиной. У меня в последнее время случилась паранойя и мне теперь кажется, что народ встречается со мной только потому, что я работаю с группой Билла. Я не говорю о нем с друзьями, но они спрашивают. Причем всех волнует один и тот же вопрос — гей или не гей. Когда говорю, что не гей, мне никто не верит. Теперь буду говорить, что гей. Ему все равно, а мне приятно. Билл Каулитц — плохой, мерзкий и отвратительный человек. Я не могу без тебя. Мне дышать нечем…

 Кто бы мог подумать, но ко мне нарисовались посетители. Моя врач и женщина лет пятидесяти. Я быстро вытерла слезы, прилизала волосы руками и сделала вид, что это я тут не реву, а болею, поэтому такая страшная и опухшая.

 — Дело в том… Мы проверили всё… Но ваши вещи не сдавались в камеру хранения, — сообщили мне после обмена любезностями.

 Я глупо открыла рот на это и шмурыгнула носом.

 — У нас есть журнал учета. Там все фиксируется. Мы проверили. Ваши вещи не сдавали в камеру хранения.

 — Вы хотите сказать, что меня «Скорая» в одних трусах где-то подобрала?

 — Нет, мы связались с той бригадой, и они нам сказали, что вы были одеты в куртку, джинсы и кофту.

 — Водолазку… — автоматом поправила я. — А где мои вещи? Где моя сумка? Там документы! Давайте искать! Ну, может, вы куда-то кинули, я не знаю, под стол, может, завалилось куда-то, может, в приемной где-то! Вы представляете, что вообще произошло? — Я заводилась, начинала орать все громче и громче. Слезы не заставили себя ждать. Кошмар, что скажут обо мне люди? Меня сейчас в дурку отправят… — Я осталась в марте месяце в чужой стране в одних трусах и без документов! Мне не у кого остановиться! Давайте искать мою сумку и вещи! Вы понимаете, я даже деньги не смогу получить в банке! Я билет не смогу домой купить! Я как жить буду в трусах на улице в марте?

 — Успокойтесь, уверена, что ваши вещи найдутся, — протянула мне врач стакан воды. — Кому они нужны?

 — Самое главное — сумка, там ВСЕ мои документы.

 — Как она выглядела?

 — Небольшая такая, кожаная, мягкая, вместительная очень, — причитала я, старательно размазывая слезы кулаками. В палате не осталось ни одного сухого полотенца, а вытираться пододеяльником или простыней при людях было как-то нездорово. — Там еще диктофон должен быть, блокнот, органайзер, так… мелочи… много мелочи… Она, когда просто лежит, то какая-то бесформенная. А на плече хорошо смотрится… Красивая очень и удобная. Чудо-сумка. Найдите ее, а… Все остальное можете себе оставить, а сумку найдите, пожалуйста. Я без нее из страны не смогу уехать. Там документы, страховка, кредитки.

 — Мы поищем. Не переживайте, на улицу вас в одних трусах мы не выставим. Придумаем что-нибудь. В конце концов, можно обратиться в посольство, они обязаны помогать гражданам своей страны.

 — Это вы что ли про российское посольство такого хорошего мнения? — хмуро посмотрела я на нее. — Почему-то именно сейчас мне очень хочется быть гражданином любой другой страны, только бы не России.