В объятиях заката - Браун Сандра. Страница 3

Ма поняла. Она взяла руку девушки и легонько погладила. И когда светло-карие глаза вновь обратились к ней, тихо спросила:

— Ты родила ребенка, Лидия, а где твой муж?

— Умер.

— Ах, горе-то какое!

— Нет. Я рада, что он мертв.

Ма была сбита с толку, но слишком вежлива и слишком опасалась за ее здоровье, чтобы продолжать эту тему.

— А что ты делала в лесу одна? Куда ты шла?

Лидия безразлично приподняла худые плечи:

— Никуда. Все равно куда. Мне хотелось умереть.

— Ерунда. Я не позволю тебе умереть. Ты слишком красивая, чтобы умирать. — Ма резко поправила одеяло, скрывая внезапно вспыхнувшее сочувствие к этой странной девушке.

Она разбудила в Ма жалость. Ее лицо, бледное в свете лампы, несло на себе отпечаток трагедии.

— Мы с Па похоронили твоего мальчика в лесу.

Лидия закрыла глаза.

Мальчик. Она даже не заметила этого, бросив на своего ребенка один-единственный взгляд.

— Если хочешь, мы на несколько дней отстанем от каравана, и ты сходишь на могилу, когда поднимешься на ноги.

Лидия яростно замотала головой:

— Нет. Не хочу. — И из-под ее век полились слезы. Ма погладила ее руку.

— Я понимаю, как ты страдаешь, Лидия. У меня семеро, но еще двоих я похоронила. Это самое страшное, что может случиться с женщиной.

«Нет, не самое, — подумала Лидия. — Случаются с женщинами вещи и похуже».

— Теперь поспи. Мне кажется, ты простудилась, лежа там, в лесу, под дождем. Я побуду с тобой.

Лидия взглянула в ее полное сострадания лицо. У нее еще не хватило сил на улыбку, но ее глаза благодарно потеплели.

— Спасибо.

— Поблагодаришь потом, когда поправишься.

— Я не могу оставаться с вами. Я должна… идти.

— И думать нечего идти куда-то еще некоторое время. Оставайся с нами, сколько захочешь. Хоть до самого Техаса.

Лидия хотела возразить. Негоже ей жить с такими достойными людьми. Если бы они знали про нее, если бы они тали… Но глаза ее закрылись, и она провалилась в сон.

И опять его руки шарили по ее телу, по всему ее телу. Она хотела закричать, но его ладонь, грязная и потная, закрыла ей рот. Другой рукой он рвал воротничок ее блузки, пока не стащил ее. Его ненавистная потная рука, получавшая удовольствие от того, что приносила боль, тискала ее грудь. Она вонзила зубы в его ладонь и была наказана пощечиной, от которой у нее зазвенело в ушах и задрожала челюсть.

— Не сопротивляйся, не то я расскажу о нас твоей драгоценной мамочке. Ты же не хочешь, чтобы она узнала, чем мы занимаемся, да? Я думаю, она с ума сойдет… Я думаю, она просто умрет, если узнает, что я тебя обрюхатил, тебе не кажется?

Нет, Лидия не хотела, чтобы мама узнала. Но как могла она вынести, чтобы он проделывал с ней это опять? Он уже раздвигал ногами ее бедра. Его пальцы больно ощупывали ее, оскорбительно и грубо залезая в самые укромные места. И этот отвратительный отросток опять проникал в ее плоть. Она царапала его лицо ногтями, а он смеялся и старался ее поцеловать. Она вырывалась.

— Нет, нет, — всхлипывала она. — Убери его. Нет, нет, нет…

— Что ты, Лидия? Проснись. Это только дурной сон.

Этот успокаивающий голос достиг ада, в который поверг ее приснившийся кошмар, и вывел из этого ада. Она вернулась в умиротворяющий покой фургона Лэнгстонов.

Не Клэнси вновь насиловал ее — ее мучила боль после родов его ребенка. О Боже, как можно продолжать жить с памятью о том, как надругался над ней Клэнси? Она родила ребенка от его гнилого семени, она недостойна дальше жить в этом мире!

Но Ма Лэнгстон так не считала. Когда девушка вцепилась в рукав ее платья, в ужасе от того, что ей приснилось, Ма Лэнгстон прижала ее голову к своей обширной груди, бормоча утешительные слова:

— Это просто дурной сон. У тебя жар, вот почему тебе снятся кошмары. С тобой ничего не случится, раз ты здесь, со мной…

Испуг Лидии проходил. Ведь Клэнси мертв. Она видела, что он лежал мертвый, и кровь хлестала из его головы, заливая гнусное лицо. Он никогда больше не дотронется до нее.

Полная благодарности, она уронила голову на грудь Ма.

Когда Лидия успокоилась и почти уснула, Ма уложила ее на комковатую подушку, которая Лидии казалась мягче пуховой. Последние месяца два постелью ей служили сосновые иголки или сено, а порой и этого не было, и ей приходилось спать на голой земле под деревом.

Но сейчас Ма держала ее руку в своей, и она погрузилась в темные глубины сладостного забвения.

На следующее утро Лидия проснулась под покачивание фургона переселенцев. Кухонные горшки ритмично позвякивали при каждом обороте колес. Поскрипывала кожаная упряжь, весело звеня металлическими пряжками. Ма отдавала команды лошадям, отмечая каждый поворот щелчком кнута, и, почти не меняя тона, вела оживленный диалог с каким-то из своих отпрысков, то ли советуясь, то ли увещевая.

Лидия пошевелилась в постели и слега повернула голову. На расстоянии вытянутой руки, внимательно наблюдая за ней, сидела белокурая девочка с огромными голубыми глазами.

— Ма, она проснулась! — громко крикнула девочка, так что Лидия вздрогнула от неожиданности.

— Делай, как я сказала, — ответила Ма в вагон. — Сейчас мы не можем остановиться.

Девочка опять посмотрела на испуганную Лидию.

— Я Анабет.

— Я Лидия, — ее голос звучал хрипло. Горло было словно точильный камень.

— Я знаю. Мама нам сказала за завтраком и велела больше не называть вас «эта девушка», не то надает зуботычин. Хотите есть?

Лидия помедлила с ответом:

— Нет. Пить.

— Ма сказала, что вам нужно много пить — из-за жара. Я взяла кувшин воды и чайник с чаем.

— Сначала воды. — Лидия жадно глотнула и удивилась, сколько сил это у нее отняло. — А чай, может быть, потом.

Лэнгстоны спокойно принимали жизнь во всех ее проявлениях. Лидия смутилась, когда Анабет подсунула под нее тазик, чтобы она смогла облегчиться, но девочка проделала это весьма доброжелательно и умело и без всякой неловкости выплеснула тазик за задний полог фургона.

Во время дневного привала, когда караван остановился, чтобы люди и животные отдохнули, Ма вскарабкалась в фургон поменять кусок ткани, которую она подкладывала Лидии между ног, чтобы впитывала кровь.

— Кровотечение уменьшилось. Похоже, по женской части у тебя все в порядке, хотя еще несколько дней ты поболеешь.

В прямоте Ма не было ничего обидного, но Лидия очень стеснялась таких осмотров. Странно, что в ней осталась хоть какая-то стыдливость, если учесть, где она жила последние десять лет. Должно быть, ее мать воспитала в ней некоторую утонченность еще до того, как они переехали на ферму Расселлов. Она понимала, что, раз она член семьи Расселлов, многие люди и ее считают «белой швалью». Грязные насмешки неслись им вслед, когда они бывали в городе — к счастью, нечасто. Лидия не понимала всех слов, но научилась распознавать оскорбительный тон и бояться.

Снова и снова ей было стыдно и хотелось кричать, что они с мамой не такие, как Расселлы. Они совсем другие. Но кто поверил бы грязной босоногой девчонке в лохмотьях?

Она, как и Расселлы, пользовалась столь же сомнительной репутацией и так же подвергалась насмешкам.

Но, по-видимому, не все судили так поспешно. Например, Лэнгстоны. Они не придали значения ее грязной, изорванной одежде. Они не осуждали ее за то, что родила ребенка без мужа. Они относились к ней, как к порядочной женщине.

Она не чувствовала себя вполне порядочной, но больше всего в мире хотела бы быть порядочной женщиной. Может быть, понадобятся годы, чтобы смыть пятно, которое оставили на ней Расселлы, но она все равно будет стараться смыть его, даже если это будет стоить ей жизни.

За этот день перед ней прошло все семейство Лэнгстонов, один за другим. Два мальчика, которые нашли ее, застенчиво сунули головы в фургон, и мать представила их: