Само совершенство. Дилогия - Макнот Джудит. Страница 26

Тед становится циником, подумала Джулия. Он ожесточился с тех пор, как три года назад развелся с женой. Тед совсем недолго прожил в браке с дочерью одного из самых богатых жителей Китона. Боль сменилась ожесточением, и вся семья об этом знала, но сделать никто ничего не мог.

Карл же, напротив, переживал самый радостный период в жизни. Он женился полгода назад, и, судя по его довольной сияющей физиономии, медовый месяц у них с женой все еще продолжался.

– Сара не смогла прийти сегодня на ужин, она все еще простужена, – пояснил он, отвечая на немой вопрос Джулии.

На веранде зажегся свет. В дверях дома, залитая золотистым сиянием, стояла Мэри Мэтисон. Она была в фартуке. Если не считать нескольких седых прядок в темных волосах и того, что движения ее стали более плавными и неторопливыми, она осталась все такой же, как пятнадцать лет назад: милой, приветливой и жизнелюбивой.

– Дети! – позвала она Джулию и братьев. – Поторапливайтесь! Ужин стынет.

За ее спиной в дверном проеме стоял преподобный Мэтисон. Он держался все так же прямо, но теперь он стал носить очки, и волосы его почти целиком поседели.

– Проходите быстрее, – сказал он, обняв Джулию и похлопав сыновей по плечам.

Единственное, что изменилось в этих семейных трапезах после того как дети стали жить отдельно, – это то, что теперь Мэри Мэтисон накрывала стол не на кухне, а в гостиной и застилала его праздничной скатертью. Но сама обстановка за столом не изменилась: все так же звучал смех, все так же делились они друг с другом наболевшим, спрашивали друг у друга совета и по-прежнему часто тут же, за семейным столом, сообща находили решения многих проблем. И еда подавалась в основном все та же: привычное жаркое, пюре и свежие овощи.

– Как обстоят дела со строительством дома мэра Адделсона? – спросил отец у Карла после общей короткой молитвы.

– Пока похвастать нечем. Не строительство, а сплошная головная боль. Сантехник подсоединил горячую воду к кранам с холодной водой, электрик перепутал провода, и теперь всякий раз, как включается измельчитель мусора на кухне, на веранде зажигается свет…

Обычно Джулия с большим сочувствием относилась к рабочим проблемам брата, но сейчас ей просто стало смешно.

– А когда на кухне зажигают свет, что тогда происходит? – со смехом спросила она.

– Включается вентилятор в духовом шкафу. Герман снова был не в духе. Честно говоря, мне иногда кажется, что он так рад, что ему есть чем заняться, что нарочно все путает, чтобы потянуть удовольствие.

– В этом случае тебе бы стоило проследить, чтобы он не соединил вентилятор с чем-то еще. Я хочу сказать, что будет обидно, если мистер Адделсон въедет в новый дом, включит духовку и взорвет дом.

– Не вижу тут повода для шуток, Джулия. Адвокат мэра Адделсона настаивает на штрафных санкциях. То есть если я не сдам дом к первому апреля, то каждый день задержки будет стоить мне лишних ста пятидесяти долларов. И так будет, если не случится какого-нибудь стихийного бедствия, которое избавит меня от исполнения обязательств по договору.

Джулия очень старалась не рассмеяться, но в глазах ее все равно плясали смешинки. Трудно было удержаться от смеха, представляя, как мэр Адделсон включает свет на веранде и вдруг раздается рев измельчителя мусора. Мистер Адделсон был не только мэром, но и владельцем банка, агентства по продаже автомобилей «Форд», магазина скобяных товаров и крупных земельных участков к западу от Китона. Все в Китоне знали Германа Хенкельмана, он был электриком от Бога, убежденным холостяком и большим чудаком. Это у него было семейное. Как и его отец, Герман жил один в крохотном домишке на окраине городка, работал, когда у него было настроение, распевал песни навеселе, а когда бывал трезв, поражал сограждан своими энциклопедическими познаниями, которые сделали бы честь профессору университета.

– Я не думаю, что тебе стоит опасаться штрафных санкций со стороны нашего мэра, – насмешливо сказала Джулия. – Германа вполне можно классифицировать как стихийное бедствие. Его можно приравнять к сотне землетрясений, по крайней мере в части неуправляемости и непредсказуемости. Все это знают. Суд будет на твоей стороне.

И тогда Карл рассмеялся. Смех, как и голос, был у него приятного тембра, бархатный, низкий.

– Ты права, – сказал он, – если мэр Адделсон станет со мной судиться, присяжные вынесут вердикт в мою пользу, при условии, что их наберут из числа местных жителей.

Наступило молчание, не тягостное, когда люди не знают, что сказать, но такое, когда говорить ничего не надо, все понимают друг друга без слов.

Карл первым нарушил тишину, сказав со вздохом:

– Не знаю, что на него нашло. Когда Герман не пьет, лучшего электрика не найти. Я хотел дать ему шанс снова стать на ноги, и для этого не помешало бы иметь в кармане немного деньжат.

– Мэр Адделсон не станет с тобой судиться, если ты закончишь его дом на несколько дней позже, – сказал преподобный Мэтисон, подкладывая себе жаркое. – Мэр – человек справедливый. Он знает, что ты лучший строитель в округе, и более качественной работы за свои деньги он нигде не получит.

– Ты прав, – согласился Карл. – Но давайте поговорим о чем-нибудь более приятном. Джулия, в последнее время ты стала какой-то скрытной. Скажи наконец начистоту: ты собираешься выходить за Грегори или нет?

– Ну… мы…

Вся семья насмешливо наблюдала за тем, как Джулия переставляет приборы возле своей тарелки. Потом она сдвинула блюдо с пюре ближе к центру стола. Потом подвинула его еще на дюйм. Тед прыснул от смеха, и Джулия, застигнутая врасплох, густо покраснела. Привычка наводить порядок, когда она испытывала неуверенность или озабоченность, была у нее с детства, так что если Джулия вдруг без видимых причин устраивала генеральную уборку у себя в шкафу или в буфетах на кухне, всем становилось ясно, что ее что-то тяготит. Джулия смущенно улыбнулась:

– Наверное. Потом. Как-нибудь.

Когда Джулия с братьями вышли из родительского дома, первого, кого они увидели, был легкий на помине Герман Хенкельман. Он шел им навстречу, зажав в руке шляпу. В свои семьдесят он был по-прежнему худощав и высок, так как не имел привычки сутулиться, но когда он, как сейчас, расправлял плечи, у Джулии непроизвольно сжималось сердце от обиды за него. Зачем этот человек, в котором столько благородства и внутреннего достоинства, с таким маниакальным упорством играет роль шута и городского сумасшедшего? Для чего ему это?

– Всем добрый вечер, – произнес Герман и, повернувшись к Карлу, сказал: – Я знаю, что напортачил с домом Адделсона, Карл, но я надеюсь, вы дадите мне возможность исправить то, что я испортил. Это все, о чем я прошу. Я не хочу, чтобы вы мне платили за работу, я ничего не прошу. Но я вас подвел, и мне бы хотелось это поправить, насколько я смогу.

– Герман, сожалею, но я не могу…

Герман поднял руку. Она у него была узкая, с длинными пальцами, на удивление породистая.

– Карл, никто, кроме меня, не сможет разобраться в том, что я там натворил. Я не слишком хорошо себя чувствовал всю эту неделю, я только не хотел вам этого говорить, потому что боялся, что вы подумаете, будто я слишком старый и выжил из ума, и уволите меня. Но я не очень серьезно болен, это был всего лишь грипп. А сейчас ваш новый электрик, наверное, думает, что знает, что я сделал не так, но если что-то вылезет после того, как вы отштукатурите стены, их придется долбить, и все наружные работы придется выполнять заново. Вы же знаете, что коней на переправе не меняют, и это особенно справедливо в отношении нас, электриков.

Карл колебался с ответом, и Джулия с Тедом деликатно не вмешивались. Попрощавшись, они направились к машине Карла.

– С севера идет холодный фронт, – сказал Тед, ежась от холода в легкой куртке. – Если вдруг начнется снегопад, то привод на четыре колеса окажется кстати. Жаль, что Карл не может оставить тебе телефон в машине. Я бы чувствовал себя лучше, если бы ты была на связи.