Само совершенство. Дилогия - Макнот Джудит. Страница 27

– Со мной все будет хорошо, – жизнерадостно сказала Джулия, поцеловав брата в щеку.

Отъезжая, она смотрела на Теда в зеркало заднего вида. Он стоял на обочине, засунув руки в карманы, высокий, стройный блондин с отсутствующим холодным взглядом. Джулия часто замечала это выражение в его глазах – слишком часто с тех пор, как он развелся с Кэтрин Кейхилл. Кэтрин была лучшей подругой Джулии и осталась таковой, несмотря на то что теперь жила в Далласе. Ни Кэтрин, ни Тед ничего плохого друг о друге не говорили Джулии, и она не понимала, почему два человека, которых она так любила, не могут больше жить друг с другом. Впрочем, мысли о несостоявшемся семейном союзе Теда и Кэтрин всегда действовали на Джулию угнетающе. Не стоит себя накручивать перед тем, что в свете прогноза погоды на предстоящие сутки может оказаться нелегким испытанием. Нужно настроиться на лучшее и продумать оптимальный маршрут до Амарилло. Она очень надеялась, что снегопада не будет.

– Эй, Зак. – Шепот был едва слышен. – Что ты будешь делать, если послезавтра начнется снег, как обещают синоптики? – Доминик Сандини свесился с верхней койки и посмотрел на мужчину на нижней койке. Тот лежал на спине, уставившись в потолок. – Зак, ты меня слышишь? – спросил он чуть громче.

Зак устал от бесконечных мыслей о предстоящем побеге. Сколько ни размышляй, просчитать риски все равно не удастся. Слишком многое зависело от случая. Зак медленно повернул голову и посмотрел на вертлявого смуглого сокамерника, тридцатилетнего Доминика Сандини. Доминик был посвящен в план побега, поскольку сам участвовал в нем. Но главным действующим лицом во всем сценарии был дядя Доминика, бывший букмекер, если верить информации, почерпнутой в тюремной библиотеке, предположительно связанный с мафией Лас-Вегаса. Зак заплатил Энрико Сандини солидную сумму за организацию побега. Но несмотря на все уверения Доминика в том, что дядя – человек порядочный, Зак до сих пор сомневался, что его деньги не были пущены на ветер.

– Я справлюсь, – ровным голосом ответил Зак.

– Ну, когда ты «справишься», не забудь, что задолжал мне десять баксов. В прошлом году ты поставил на то, что «Медведи» выиграют, и проиграл. Помнишь?

– Я расплачусь с тобой, когда выберусь отсюда, – сказал Зак и на случай, если кто-то подслушивает, добавил: – Когда-нибудь.

Сандини усмехнулся. Эта игра в конспирацию, похоже, доставляла ему удовольствие. Он откинулся на подушку, вскрыл письмо, которое получил сегодня днем, и погрузился в чтение.

Десять паршивых долларов… Зак хорошо помнил время, когда без счета раздавал десятидолларовые чаевые посыльным и коридорным. Здесь же, в чертовой тюряге, в которой он провел последние пять лет, за десять долларов люди могли и убить друг друга. За десять долларов в тюрьме можно было купить все, что имело цену: пригоршню сигарет с марихуаной, амфетамин или что-нибудь из барбитуратов, журналы для извращенцев всех мастей. И это лишь малая часть из списка «излишеств». Вообще-то Зак взял за правило не вспоминать о своей прежней жизни, не сравнивать ту жизнь с теперешней, потому что тогда смириться с существованием в камере размерами двенадцать на пятнадцать футов, в которой помещались только раковина, унитаз и две койки, стало бы еще сложнее. Однако сейчас такого рода реминисценции были даже полезны: они укрепляли в нем решимость совершить побег, и он готов был идти до конца, лишь бы обрести свободу. Зак не забыл ярость, которая охватила его в тот незабываемый момент, когда за ним закрыли дверь камеры, а на следующий день банда подонков окружила его во время прогулки на тюремном дворе. «Ну, герой, покажи-ка нам, какой ты герой! Тут тебе не кино, и драться придется взаправду». Только ярость, слепая, животная ярость заставила его тогда броситься на самого крупного из парней. Ярость и не вполне осознанное желание как можно быстрее покончить с жизнью, но до того момента – причинить обидчику больше боли. И в тот день ему это удалось. Он был в хорошей форме, и все те силовые приемы, которые ему пришлось отрабатывать до автоматизма для ведения бесконтактных боев в кино – ведь его главным амплуа были крутые парни, – оказались очень кстати. К тому времени, как вмешались тюремные власти и дерущихся растащили, Заку сломали три ребра и отбили почку, но и двоим его противникам хорошо досталось.

Тот триумф стоил Заку недельного пребывания в одиночке, однако после этого никто не решался его задевать. По тюрьме быстро распространился слух о том, что Зак – настоящий отморозок, а не простой обыватель, совершивший убийство на бытовой почве. Этим он снискал себе уважение среди арестантов. Еще три года ему потребовалось, чтобы понять: здесь, в тюрьме, каждый сам за себя, и «респект» таких же, как он, арестантов, ничто по сравнению с теми преимуществами, которые дает доверие администрации. И для того, чтобы получить эти неоспоримые преимущества, надо не лезть на рожон и прилежно выполнять приказы начальства. Зак пошел и на это – он стал шелковым, однако ни на одно мгновение за все эти годы не смирился со своей судьбой. Он научился играть в предложенную ему игру и делал вид, что принимает такую жизнь, но на деле все было совсем не так. На деле каждое утро, едва он открывал глаза, внутренняя борьба начиналась вновь, и этот нескончаемый яростный бой продолжался до тех пор, пока он не проваливался в сон. Чтобы не сойти с ума, ему нужно было как можно быстрее вырваться из этого гиблого места.

План его был таков: каждую среду Хэдли, тюремный инспектор, по стилю руководства весьма походивший на коменданта лагеря для военнопленных, ездил на совещания в Амарилло. Зак был его шофером, а Сандини – его мальчиком на побегушках. Сегодня была среда, и Зак, который обычно дожидался начальника в машине, собирался сбежать, пока Хэдли будет на совещании. Но в последнюю минуту Хэдли, который должен был выступать на том совещании, сообщил, что совещание переносится на пятницу, и у Зака от разочарования даже свело челюсти. Если бы не эта задержка, он бы уже был на свободе. Или на том свете. Сейчас ему ничего не оставалось, кроме как дождаться пятницы, и он не знал, вынесет ли еще двое суток заключения.

Закрыв глаза, Зак постарался в деталях представить все то, что предстояло сделать завтра. Поскольку он привык всегда полагаться лишь на собственные силы, ему было трудно смириться с тем, что без посторонней помощи не обойтись. Впрочем, Доминику Сандини Зак готов был довериться. К счастью, Сандини пользовался не только его доверием, но и доверием тюремного начальства. Что же касается второй и последующих стадий побега, то тут приходилось полагаться на протеже Доминика – Энрико Сандини. Именно он должен был снабдить Зака деньгами, транспортом и новыми документами. И лишь успех последнего этапа зависел исключительно от самого Зака. На данном, предварительном этапе побега наибольшее опасение вызывал у Зака даже не пресловутый «человеческий фактор», а нечто такое, что никому не дано ни предотвратить, ни изменить. Одним из таких факторов являлась погода, непредсказуемая в это время года. Не мог он заранее знать и того, на каких именно дорогах и где будут выставлены патрули. Как бы тщательно он все ни планировал, дело могло сорваться из-за какой-нибудь мелочи. Риск был огромен, но это не имело значения. Теперь у него было лишь два пути: провести остаток жизни в тюрьме и сойти с ума или сбежать, рискуя быть убитым при задержании. И смерть представлялась ему более желанной, чем перспектива сгнить заживо за решеткой.

Зак не питал иллюзий. Он знал, что, если даже ему удастся сбежать, охота за ним не прекратится никогда. Остаток жизни, возможно, очень короткой жизни, ему не знать покоя, куда бы он ни уехал. Но это его не пугало. Он готов был на все, лишь бы не оставаться в тюрьме.

– Вот дерьмо! – воскликнул Доминик, и Зак вздрогнул от неожиданности. – Джина выходит замуж! – Сандини свесился с верхней койки, размахивая письмом.

Зак повернул голову и посмотрел на сокамерника.