Пособие по выживанию - Ветрова Ника. Страница 19
— А где хвост, покажете?
— Что? — прошипел он.
— Хвост, — говорю. — Вы не дали штаны снять, а там хвост, я просто-таки спать не смогу, если не узнаю, где он. — И, придвинувшись ближе к декану, я жарко прошептала: — Покажите, а?
Владлен Азаэрович закрыл глаза, секунд на пять, ме-е-е-е-едленн-но выдохнул, посмотрел на меня, улыбнулся и ласково сказал:
— Конечно, Стасенька, обязательно покажу. Я тебе все покажу, гораздо больше, чем ты способна увидеть. А сейчас будь хорошей ведьмочкой, подпиши листочек.
— Уау, — восторженно выдала я.
И подписала. Ага. Так и написала: «Санкционирую заселение в чертовое общежитие на денек».
— Какого… — прошипел кто-то над ухом.
— Не мешайте, расписываюсь, — заявила я, ставя размашистую подпись.
И вот все время, пока я расписывалась, этот зубами скрежетал, и скрежетал, и…
— Нате, — я протянула листок Владлену Азаэровичу, — живите и помните о моей доброте.
После чего обняла метлу и… завалилась спать. Прямо там. Просто хотелось очень. И хорошо было, и чувствую себя такой доброй, милосердной и…
И нас с метлой обеих вдруг ка-а-ак понесло куда-то вниз, а потом вверх, и вбок, и на диван. Только не этот, а какой-то другой. Красный, с золочеными ножками и подлокотниками, а еще тама был мужик.
Такой мужик!
Здоровый, широкоплечий, черноглазый, темноволосый, нос у него оказался выдающийся, морда — ух, ну и зверская же, и росту, главное, росту превеликого, а уж тело-то, тело до штанов до самых голое и это… лысое такое. Лысое-прелысое, разве что руки волосатые, а так ну весь лысый.
— Здравствуй, Стасенька, — сквозь зубы и при этом пристально наряд мой разглядывая, произнес этот мужик.
И таким он мне вдруг знакомым показался.
Я отпустила метлу, и та вдруг исчезла. Странно, но не суть. Села, внимательно глядя на мужика, потом подперла кулаком щеку, продолжая сосредоточенно его разглядывать, и честно призналась:
— Слушай, ты какой-то лысый.
Странное дело — он вдруг напрягся и словно бы даже зарычал.
— Нет, серьезно, — рассматривая лысое тело, продолжила я, — у нормальных мужиков волосы на груди и на животе чуть-чуть, а ты весь лысый какой-то…
Странный мужик привлекательной наружности подошел ближе, наклонился и проникновенно спросил:
— В бордель устроилась?
Вопрос удивил. Очень. Огладив юбку, я протянула:
— Это ф-ф-ф-ф-фо-орр-рма, вот!
— Форма, говоришь?
Он присел передо мной на корточки и уставился туда… э-э-э… откуда ноги растут, и потому я эти ноги быстренько свела вместе, чтобы ему жизнь малиной не…
Ох, малина!
И вспомнилось мне вдруг чаепитие с Никодимом, и феечка, что малину нафеячила, и этот, зломордушечка который, санкция, на денек выданная, и дух злой, и черт взбешенный, и зубной скрежет, под который засыпала…
— Ой, — протянула я, — зломордушечка теперь убьет!
Странное дело — самым невероятным образом уже почти родной зубной скрежет раздался вновь. И раздавался он из уст этого обалденного мужика. Такого широкоплечего, шикарного, сильного, темноволосого, черноглазого, и нос такой орлиный, и скулы, и подбородок мужественный, и…
— Возьми меня, — жарко прошептала я, подаваясь к нему, — я девственница.
Скрежет прекратился и раздался какой-то хрип, после чего поднявшийся мужик сипло выдавил:
— Раздевайся.
На меня еще что-то нашло, и я выдала:
— Э-э-э?
А еще где-то там, на задворках сознания звучал чей-то злой голос, перечисляющий: «Сочувствие, Отвага, Глупость, Чрезмерная глупость, Отчаянность, Вожделение, Тупость, Страсть, Исследовательский инстинкт, Мыслитель, Божественность…».
Глаза у мужика сузились, я подалась еще ближе и прошептала:
— Раздеться прямо здесь?
И тут я узрела брюки этого темноглазого, и так узнать захотелось, прямо очень сильно, прямо неудержимо…
— Слушай, лысый, — облизнула губы, — а у тебя хвост есть, а? А то так хочется узнать, прям сил моих нет!
Застывший передо мной мужик медленно присел на корточки, заглядывая мне в глаза, и хрипло спросил:
— Стасенька, что с тобой?
И тут на меня умняк напал и я задумчиво протянула:
— Со мной? А со мной, мужик, благодать божья. И одолевает меня мысль — у всех так или я одна столь божественна… Знаешь, наверное, я бог!
— Угу, богиня, — прошипел мужик. — Слышь, богиня, ты что курила, а?!
И произнес он это сочувственно и переживательно, я тут же пожалела несчастного и тихо спросила:
— Плохо тебе, да?
Мужик закрыл глаза. Посидел так с минуту цельную, опосля распахнул очи свои черные, и тут же в помещении светло-пресветло стало, аки день белый. А этот черноглазый ко мне ближе подался, в глаза заглянул да словно самому себе и сказал:
— Зрачки не расширены, но взгляд рассредоточен. И смена настроения молниеносная. Какая-то новая дурь, да, Станислава?!
И тут у меня появилась рука. Вполне себе даже волосатая местами рука, которая из воздуха прямо появилась, легла на мою грудь и начала ее прощупывать. Я от подобной наглости оторопела, а мужик напротив задохнулся бешенством и прорычал:
— Мразь, конечность оторву!
— Ага, — следя за рукой, которая беспардонно мне за корсаж забралась, сказала я, — и оторвешь, и в ж… пасть засунешь, вот!
Черти на меня определенно плохо влияют…
Тут конечность нашла что ей надо было и сжалась.
И последнее, что я видела, — как в черных глазах потрясающего мужика вспыхивает такой ярко-красный огонь.
А потом стало очень темно, и как-то сразу опять светло, и кто-то знакомым голосом сказал:
— Григорьева, лучше б вы храпели!
И я открыла глаза.
А за окном была ночь. Темная такая, звездная. А тут горели шесть свечей, и я на кровати лежала, и метла рядом, а надо мной склонился черт, и он в руке своей держал мой кулон, который Вреднум подарил.
— Не знаю, кого вы там во сне доставали, — прошипел декан чертового факультета Владлен Азаэрович, — но мне его стало искренне жаль.
И, отпустив кулон, черт развернулся и ушел обратно за стол, за которым чего-то писал. А я села, посмотрела на лежащую рядом метлу, взяла ее, обняла, к себе прижала и сижу, оглядываюсь. И заметила — это не спальня.
— А мы где? — осторожно поинтересовалась у злого черта.
— Мой кабинет, — хмуро и вообще недружелюбно ответили мне.
— Да? — оглядела место, на котором до этого лежала. — А зачем вам в кабинете кровать?
Очень медленно Владлен Азаэрович поднял голову и очень злым взглядом одарил. Таким злым, что я как-то с ходу поняла, зачем темпераментным чертям кровать в кабинете, и для каких целей они ее используют, и…
— Ой, — стремительно подскакивая, воскликнула потрясенная ведьма. — А вы тут хоть простыни стиранные мне постелили или как у чертей, в смысле одна на всех?!
В руках декана боевого факультета треснуло и сломалось писчее перо.
— Нестиранные, — решила я и, поставив метлу рядом, начала методично отряхивать юбку, и корсет, и чулки, и даже туфли.
И вот когда я с туфлями закончила и выпрямилась, оказалось, что кто-то злой и волосатый в бешенстве стоит рядом. Стоит и смотрит.
А потом как прорычит:
— Знаете, Григорьева, моему терпению пришел конец.
— Кстати, вопрос, — я отряхнула и лиф платья заодно. — Чего я, собственно, в вашем кабинете посреди ночи делаю?
— Отсыпаетесь! — прошипел декан чертового факультета.
— А меня что, из моей комнаты выселили? — искренне удивилась я.
Резкий вдох, шумный выдох и рык:
— Значит так, Станислава, пока не подпишете мне документ, вы отсюда не выйдете!
Мы с метлой переглянулись. Не то чтобы метла на меня смотрела, но я вот точно на нее глянула, а после на Владлена Азаэровича, ему и сказала:
— Поспорим?
От моей наглости обалдели и черт, и метла, и даже я сама. Первым пришел в себя самый временем проверенный, то есть Владлен Азаэрович.
— Послушайте, Григорьева, — начал он, надвигаясь на одну перепуганную ведьмочку и не обращая внимания на трусливо спрятавшуюся в шкаф метлу, — шутки в сторону — вы перешли границу.