Миг бесконечности. Том 1 - Батракова Наталья Николаевна. Страница 55

— Я подумаю, — ответила она уклончиво, но уже не столь категорично.

— Нет, так дело не пойдет. Я должен услышать ответ прямо сейчас: да или нет? Понимаю, что в твоем состоянии сложно принимать кардинальные решения, и упрощаю задачу. Есть компромиссный вариант: ты поработаешь у меня во время отпуска по стандартному договору.

— То есть ты предлагаешь мне испытательный срок?

— Заметь, не я это озвучил, а ты, — Вадим бросил на Катю пристальный взгляд. — Кстати, во всем мире испытательный срок считается нормой. Ты не согласна? А вдруг тебе не понравится мой стиль руководства?

— Или я не впишусь в профиль твоей работы, — иронично подсказала Катя.

— Вполне возможно. Так да или нет?

— Не знаю… Хотя…

Несмотря на то что тон и напористость Ладышева по-прежнему ее раздражали, с ним нельзя было не согласиться: вот он, реальный шанс попробовать себя на другом поприще.

— Хорошо, я принимаю твое предложение поработать во время отпуска. Только должна знать цель и смысл моего задания.

— Достойный ответ, — удовлетворенно заметил Вадим. — Я сам люблю конкретику. За выходные постараюсь сформулировать ряд вопросов, на которые тебе предстоит ответить. Жду к десяти утра в понедельник. Только не опаздывай, я этого не люблю, — с улыбкой глянул он на пассажирку. — К тому же до работы тебе рукой подать: офис на Воронянского, прямо напротив ЗАГСа. Так что, пока твоя машина будет в ремонте, не придется тратиться на такси. А теперь спрашиваю как начальник: ты переобула машину?

— Не успела. Ждала возвращения Виталика, — опустила голову Катя. — У нас в семье такими делами занимался он.

— Понятно. А где хранится зимняя резина, знаешь?

— В гараже у его родителей. Они в Смолевичах живут.

— У тебя какая модель? — не унимался Вадим. — Какого года машина?

— Тройка «БМВ». Десять лет… Только… Я сама.

— Посмотрим. А вот и нужный нам дом, — вглядываясь в светящиеся окна, свернул он с Гвардейской во двор. — Пульт от шлагбаума, как я полагаю, у тебя в сумочке.

— А зачем пульт? Я и так добегу до подъезда. Спасибо.

— Нет, так не пойдет. Ты ведь за вещами приехала? Я могу подождать тебя здесь, но лучше поднять шлагбаум.

— Ладно, — устав сопротивляться, согласилась Катя. — Судя по всему, мне сегодня от тебя не избавиться.

Открыв сумочку, она достала пульт. Слегка дернувшись, бело-красный шлагбаум стал медленно подниматься. Припарковавшись у входа в средний подъезд, где, как помнил Вадим, жили и Колесниковы, он заглушил двигатель и вопросительно посмотрел на пассажирку:

— Мужа, как я понимаю, дома нет.

— Почему ты так решил?

— Иначе ты сюда не поехала бы.

— Ты слишком догадлив. Сегодня день рождения его мамы, Зинаиды Николаевны. Особо теплыми наши отношения назвать сложно, но утром я ей позвонила, поздравила. Она пригласила в гости, я сослалась на занятость и отказалась. Скорее всего, Виталик ничего не говорил родителям. Он — хороший сын, и в день рождения навестить мать — для него святое дело. Так что, уверена, дома его нет, — Катя, задрав голову, посмотрела наверх. — Так и есть: свет не горит.

— Могу подождать внизу, могу подняться с тобой. Выбирай. В данном случае настаивать не буду, не имею права: чужая территория.

— Если хочешь, можешь зайти, — равнодушно выбрала Катя. — Долго я не задержусь.

Открыв кодовый замок, Проскурина на ходу кивнула консьержу и быстро прошла к лифту.

— А вы к кому? — неожиданно услышала она за спиной. — Куда это вы с такой сумкой?

Маленького роста консьерж выскочил из своей комнатушки, в две секунды преградил Ладышеву дорогу и принял угрожающую стойку.

— Я вместе с девушкой, — возвышаясь над пожилым человеком почти на две головы, миролюбиво пояснил Вадим. — Вы не волнуйтесь, мы ненадолго.

— С девушкой, говорите? С каких это пор Катерина Александровна стала девушкой? — сощурил глаза консьерж и обратился к Кате: — А Виталий Львович в курсе, что вы пригласили мужчину? Это на ночь глядя, когда мужа дома нет?

— Василий Петрович, что вы себе позволяете? — придерживая рукой раскрывшуюся дверь лифта, возмутилась она. — Сколько раз вас просили не совать нос в дела жильцов? Какая вам разница, кто и зачем поднимается со мной в квартиру?

— Вот, значит, как, — посторонившись, консьерж пропустил мимо себя Ладышева и обиженно шмыгнул носом. — Не ожидал от вас, Катерина Александровна: интеллигентная вроде женщина, журналистка… Ладно Виталий Львович, я уже привык к его тону, — многозначительно вздохнул он и покачал головой. — Н-да, деградирует общество…

Шагнув в кабину лифта, дальнейших его слов Катя и Вадим уже не слышали, как и не видели, что, недобро сощурившись, он вернулся в комнатушку, раскрыл записную книжку и потянулся к трубке телефона.

— Повезло же нам нарваться на Людоеда, — словно извиняясь, вздохнула Катя.

— Вредный старикан, — согласился Вадим, с любопытством рассматривая зеркальные стены лифта. — Неплохие лифты научились в Могилеве делать, — удовлетворенно заметил он.

— Не то слово — вредный! — продолжила она. — Говорят, он когда-то охранником на зоне работал. Зэки его люто ненавидели и за глаза Людоедом прозвали. Сейчас вот на пенсии, живет неподалеку. Между прочим, сам пришел и предложил свои услуги. Соседи поначалу обрадовались: будет старшим среди божьих одуванчиков — консьержи ведь сплошь пенсионеры! А через неделю все стали дружно возмущаться: старший проходу не дает, цепляется по мелочам. Пока не допросит или не облает, никого не пропустит. Даже уволить хотели. Правда, после того как в одну из квартир воры забрались, смирились: при Людоеде даже домработницы побаиваются лишний раз мусор вынести. Кстати, он и Ленку Колесникову заложил — дежурил в тот вечер и видел, как она с кошкой садилась к тебе в машину.

Вытащив ключи, Катя сняла квартиру с сигнализации, открыла замки и сделала шаг вперед. В лицо тут же ударило свойственным любому замкнутому пространству смешением запахов стен, мебели, вещей, еле уловимым ароматом Виталькиного парфюма. Моментально нахлынули воспоминания о радостях и разочарованиях, пережитых в этой квартире…

Глубоко вдохнув запахи родного жилища, по которым успела соскучиться, она почувствовала легкое головокружение и даже покачнулась.

«Виталик как ушел утром, так пока и не возвращался», — по только ей понятным признакам определила она.

После второго вдоха в горле запершило, на глаза навернулись слезы, до боли сжалось сердце.

— Уютное местечко, — меж тем отдал должное увиденному Вадим. — А это что за зверь? — потянулся он к висевшей над входом непонятной зверюшке из меха и бисера.

— Чертенок из Южной Африки, — Катя незаметно смахнула слезу. — Однокурсник подарил. Он уже много лет как живет в Германии. Сними, пожалуйста.

— Хороший друг? — встав на носки, Вадим снял с крючка непонятное существо, которое при ближайшем рассмотрении действительно напоминало чертенка.

— Очень, — пряча слезы, улыбнулась Катя и коснулась рукой кисточки-хвоста. — И очень давний. С Геной мы подружились еще в Темиртау, прямо в детсадовской песочнице. Потом моего отца перевели служить в другой город. Мы постоянно куда-то переезжали, и только к окончанию школы оказались на его родине — в Слуцке, — пояснила она. — А на первом курсе я познакомилась с Генрихом Весенбергом и даже не сразу поняла, что Генрих и Гена из моих детских воспоминаний — один и тот же человек. Для меня он всегда был, есть и будет просто Генка, — с нежностью добавила она.

— А каким ветром его занесло в Беларусь? Темиртау… Это же Казахстан! — удивился Вадим.

Неспешно разувшись, он по-хозяйски повесил в шкаф верхнюю одежду и протянул руку за Катиной курткой.

— У семьи Вессенбергов непростая история: отец Гены — из поволжских немцев, которых во время войны переселили в Казахстан. В конце восьмидесятых в Жлобине запускали Белорусский металлургический завод и по всему Союзу искали специалистов. В том числе и Генкиного отца пригласили — инженер, известный рационализатор. Семья переехала не задумываясь: Вессенберги давно мечтали о возвращении на историческую родину и издалека им казалось, что Беларусь совсем рядом с Германией. Правда, в дальнейшем этот переезд им здорово помешал: спустя год началось великое переселение немцев из Казахстана. Все родственники уже давно жили в Германии, а Генкин отец все собирал бесчисленные документы, доказывая родство.