Имя ветра - Ротфусс Патрик "alex971". Страница 8

Лучше всего был шум: поскрипывала кожа, хохотали мужчины, трещал и плевался огонь в очаге, кокетничали женщины, кто-то опрокинул стул. Впервые за очень долгое время трактир «Путеводный камень» покинула тишина — впрочем, возможно, она просто хорошо спряталась или истончилась до полной незаметности.

Коут все время оказывался в самой гуще, ни на секунду не прекращая движения, управляя происходящим, словно огромной сложной машиной. Он подбегал с напитком, как только выкрикивали заказ, он говорил и слушал ровно столько, сколько требовалось, он смеялся над шутками, пожимал руки, улыбался и сметал монеты со стойки, будто и в самом деле нуждался в деньгах.

Затем пришло время песен. Когда все любимые песни были спеты, людям захотелось еще, и Коут за стойкой заводил все новые и новые, отбивая такт ладонями. В волосах его плясали отблески пламени, и столько куплетов в «Лудильщике да дубильщике», сколько спел он, никто до сих пор не слыхивал — но никто не обратил на это ни малейшего внимания.

Пару часов спустя в общем зале воцарились уют и непринужденное веселье. Коут раздувал огонь, стоя на коленях перед очагом, как вдруг за его спиной кто-то произнес:

— Квоут?

Трактирщик обернулся, нацепив удивленную улыбочку:

— Сэр?

Это был один из хорошо одетых юношей. Он слегка пошатывался.

— Ты Квоут.

— Коут, сэр, — ответил Коут тем ласковым тоном, каким матери увещевают детей, а трактирщики — подгулявших клиентов.

— Квоут Бескровный! — упорствовал юноша с пьяной уверенностью. — Ты показался мне похожим на кого-то, но на кого, я не мог понять. А потом услышал, как ты поешь, и вспомнил. — Он гордо улыбнулся и постучал пальцем по носу. — Я как-то слышал тебя в Имре. Все глаза проплакал потом. Никогда не слышал ничего подобного ни до, ни после. Прямо сердце разорвалось.

Речь юноши становились все более путаной, но лицо его оставалось непреклонным.

— Я знал, что это не можешь быть ты. Но потом подумал, что все равно ты. У кого еще твои волосы? — Он потряс головой, безуспешно пытаясь протрезветь. — Я видел место в Имре, где ты его убил. Около фонтана. Там все камни распиты. — Он сосредоточенно нахмурился и поправился: — Разбиты. Говорят, никто не может починить.

Рыжеватый юноша снова умолк и тщетно попытался сфокусировать взгляд. Реакция трактирщика его удивила: этот рыжий ухмылялся во весь рот.

— Так ты говоришь, я похож на Квоута? На того самого Квоута? Я тоже всегда так считал. У меня даже гравюра с ним есть в задней комнате. Помощник-то меня все дразнит за нее. А ты можешь ему повторить то, что мне щас сказал?

Коут бросил последнее полено в огонь и встал. Сделал шаг назад от очага, но тут нога его подвернулась, и он неловко рухнул на пол, опрокинув стул.

Несколько путешественников поспешили к нему, но трактирщик уже сам поднялся на ноги и замахал руками, показывая, что беспокоиться не о чем.

— Нет-нет. Со мной все хорошо. Извините, если кого-нибудь напугал.

Однако улыбка у него вышла напряженная, и ушибся он, похоже, серьезно. Стул, на который трактирщик оперся для равновесия, скрипнул от тяжести.

— Получил стрелу в колено по пути через Эльд три лета назад. С тех пор то и дело дает о себе знать. — Коут поморщился, осторожно потрогал неловко согнутую ногу и добавил с тоской: — Это-то и заставило меня завязать с веселой дорожной жизнью.

— Надо горячую примочку положить, — посоветовал один из охранников. — А то распухнет еще.

Коут потрогал ногу еще раз и сказал:

— Думаю, это мудро, сэр. — Он повернулся к рыжеватому юноше: тот по-прежнему стоял, покачиваясь, возле очага: — Можешь сделать мне одолжение, сынок?

Юноша тупо кивнул.

— Закрой заслонку. — Коут указал на очаг, — Баст, поможешь мне подняться по лестнице?

Баст поспешил к нему и подставил плечо. Коут тяжело наваливался на него при каждом шаге, пока они шли к дверям и поднимались по ступенькам.

— Стрела в колене? — спросил Баст шепотом. — Почему ты смутился из-за падения?

— Слава богу, ты так же легковерен, как они, — огрызнулся Коут, как только они скрылись из виду, и начал беззвучно ругаться, хотя с его коленом явно все было в порядке.

Баст изумленно распахнул глаза, потом понимающе сощурился.

Коут поднялся на самый верх лестницы и, нахмурившись, потер глаза:

— Один из них знает, кто я. Подозревает.

— Который? — спросил Баст с тревогой и яростью.

— Зеленая рубашка, рыжеватые волосы. Который стоял ближе всех к очагу. Дай ему что-нибудь, чтоб заснул. Он уже напился — никто ничего не заподозрит.

Баст быстро прикинул:

— Левотраву?

— Мхенку.

Баст поднял бровь, но кивнул.

Коут выпрямился:

— Слушай меня трижды, Баст.

Баст моргнул и снова кивнул. Коут заговорил сухо и четко:

— Я был охранником с лицензией от города Ралиена. Меня ранили, когда я успешно защищал караван. Стрела в правое колено. Три года назад. Летом. Благодарный сильдийский торговец дал мне денег, чтобы открыть трактир. Его звали Деолан. Мы шли из Пурвиса. Упомяни об этом вскользь. Ты запомнил?

— Я услышал тебя трижды, Реши, — ответил Баст по всей форме.

— Иди.

Полчаса спустя Баст принес в комнату хозяина ужин и заверил его, что внизу все в порядке. Коут кивнул и отдал краткие распоряжения, чтобы до завтра никому не пришло в голову его побеспокоить.

Закрыв за собой дверь, Баст некоторое время постоял на верхней площадке лестницы, пытаясь что-нибудь придумать. На его лице ясно читалась тревога.

Баст и сам не понимал, что его так беспокоило. Коут с виду ничуть не изменился — разве что двигался чуть медленнее да искорка в глазах, которая зажглась сегодня вечером, потускнела. На самом деле стала почти неразличима. Если вообще не погасла.

Коут сел перед очагом и механически съел свой ужин: просто сложил в себя, как на полку в кладовой. Дожевав последний кусок, он продолжал сидеть, глядя в пустоту — не помня ни вида, ни вкуса того, что ел.

Внезапный треск в камине заставил Коута моргнуть и оглядеться. Он посмотрел вниз, на свои стиснутые руки. Потом поднял их с колен и вытянул вперед, словно согревая у огня: изящные ладони с длинными тонкими пальцами. Коут пристально вглядывался в них, словно ожидая, что они начнут делать что-нибудь сами по себе, затем снова обхватил одну руку другой и, опустив их на колени, вернулся к созерцанию огня. Так он и сидел: неподвижно, не меняясь в лице, пока в очаге не осталось ничего, кроме серой золы и тускло светящихся угольков.

Когда Коут раздевался перед сном, пламя вдруг вспыхнуло и алый свет нарисовал на его спине и руках тонкие светлые линии. Шрамы были ровные и серебристые, они прочерчивали тело, как молнии, как следы былых воспоминаний. Вспышка на мгновение высветила все раны: и давние, и свежие. Тонкие, ровные, серебристые шрамы — все, кроме одного.

Огонь мигнул и погас. В пустой постели человека встретил сон — и обнял, словно возлюбленная.

Путешественники уехали рано утром следующего дня. Ими занимался Баст, объяснив, что колено его хозяина ужасно распухло и он не может спуститься по ступенькам в такую рань. Все посочувствовали бедняге, кроме рыжеволосого купеческого сынка: после вчерашней выпивки он почти ничего не помнил. Лудильщик выдал на-гора проповедь о пользе умеренности, охранники обменялись улыбками и закатили глаза, а Баст порекомендовал несколько малоприятных способов лечения похмелья.

Когда они уехали, Баст занялся хозяйством — не слишком тяжелая работа при отсутствии клиентов. По большей части она состояла в придумывании себе развлечений.

Коут, спустившийся в зал после полудня, обнаружил помощника за стойкой: тот колол орехи толстенной книгой в кожаном переплете.

— Доброе утро, Реши.

— Доброе утро, Баст, — ответил Коут. — Какие новости?

— Мальчик Оррисонов забегал. Спрашивал, не нужна ли нам баранина.