Князь - Мазин Александр Владимирович. Страница 38

   На великом хане Куркутэ – тяжелый халат, щедро простеганный золотой канителью. Плешивую голову покрывает диадема ромейской работы, серые косицы висят из-под нее, а жиденькие усы – желтые и слипшиеся. Великий хан стар и тучен: четверо внуков сажают его на коня. Всего же внуков у него больше полусотни, а сын – только один остался. Было больше, но одних убили враги, других велел удавить сам Куркутэ. За то, что не пожелали ждать, пока Великое Небо само призовет великого хана к себе.

   – Я знал твоего отца, – сказал великий хан. – Твой отец – он был мне как сын.

   Святослав промолчал. Ввыгребной яме он видел такого дедушку.

   – Ко мне человек приезжал, – сообщил Куркутэ. – От хузарского хакана. Богатырей моих на службу звал.

   – Что ж ты ему отказал? – спросил Святослав.

   Великий хан покопался за пазухой, поймал блоху, оглядел внимательно, потом сунул в рот.

   – А я не отказал, – сообщил Куркутэ. – Я сказал: подумаю.

   – Думай, – сказал Святослав, поднимаясь с ковра. – А мне думать некогда. Пошли, воевода!

   – Эй, погоди! – великий хан встрепенулся. – Так нельзя. Вы – гости мои. Разве хорошо, когда гости уходят так поспешно?

   Святослав развернулся всем телом, стремительно. Телохранители Куркутэ даже за сабли схватились. Дурачье! Хотел бы киевский князь убить хана, уже убил бы.

   – Хочешь мой совет, великий хан?

   – Совет друга никогда не бывает лишним, – дипломатично ответил Куркутэ.

   – Продашь твоих богатырей хакану Йосыпу – возьми золото вперед.

   И покинул ханскую юрту. Духарев задержался, развел руками: мол, надо было, как мы договорились, что же ты?

   Пожадничал Куркутэ. Или подкинул ему кто-то золота, чтобы не поддержал русов. Или и то и другое плюс надежда пограбить киевские земли, когда Святослав уйдет.

   Князь взлетел на коня. Ближняя дружина (остальные ждали за границами ханской стоянки) окружила его. Русы галопом промчались между юрт и кибиток, всполошив собак и прочую стойбищную живность.

   – Зря время потратили, – сердито бросил Святослав Сергею.

   – Мы с ханом обо всем договорились, – сказал Духарев. – Не знаю, почему он взбрыкнул.

   – Копченый и есть копченый!

   Князь придержал коня. Они въезжали в свой лагерь, наскоро разбитый поблизости от печенежского. Здесь было почище, чем в стойбище, и пахло едой, а не дерьмом. Урусов не было привычки гадить, где приспичило.

   – Икмор! – зычно выкрикнул Святослав. – Ты где?

   – Здесь, княже! – командир малой княжьей дружины поднялся и помахал ложкой. – Сюда, княже, поснедай с нами!

   Князь подъехал к гридням, сидевшим кружком у большого котла, спешился. Дружинники подвинулись, очистив место князю и Сергею. Перед ними тут же поставили большую миску с кашей: разваренной пшеницей, бараниной, горохом и всякими приправами.

   Князь достал из-за голенища ложку и не чинясь приступил к еде. Духарев последовал его примеру. Они с полудня сидели у Куркутэ, но ничего, кроме кумыса, великий хан им не предложил.

   – Ну как? – спросил Икмор.

   – Никак, – вместо князя ответил Духарев.

   Он был расстроен. Куркутэ – его тема. Он две недели таскался с печенегами по степи, раздал кучу подарков «доверенным лицам», подхватил вшей, выслушал тонну жалоб и поучений от престарелого «Волка», добился согласия принять предложение киевского князя. Большой хан поставил только одно условие: пусть Святослав приедет сам. Святослав приехал… Иполучил отлуп.

   – Не кручинься, воевода, – сказал князь. – Знаю, ты сделал все, что можно. Никто не сделал бы больше. Апотом… Он ведь не сказал «нет».

   – Старый пердун… – проворчал Духарев. – Лживое копченое жабье дерьмо!

   Дружинники засмеялись. Кто-то сунул воеводе обернутую войлоком флягу с прохладным тмутараканским вином. Настоящий нектар после того перебродившего кефира, которым их потчевал Куркутэ.

   – Когда уходим? – спросил Икмор.

   – Как дружина поест, так и седлаемся.

   Икмор поглядел туда, где в нескольких стрелищах серели печенежские юрты.

   – А может…

   Русская дружина – полторы тысячи копий. Встойбище – впятеро больше воинов. Но если ударить внезапно…

   – Нет! – отрезал великий князь. – Мы его гости. Иеще: у Куркутэ под рукой самое малое тридцать тысяч сабель. Как думаешь, где остальные?

   – Откуда я знаю? – пожал плечами Икмор.

   – Вот и я не знаю, – задумчиво произнес Святослав.

   Куркутэ всеми своими богами поклялся, что в его кочевьях Святославу ничто не угрожает.

   Богов печенеги уважали. Но какое искушение – прикончить беспокойного киевского князя!

   Нет, не рискнет.

   Степное солнце прошло три четверти дневного пути, когда русское войско тронулось в обратный путь. На дорожку от Куркутэ поступил подарок: три сотни овец. Пусть кушают русы в дороге свежую баранинку и не думают худого о великом хане народа цапон. Правда, отара бежит намного медленнее, чем ходит по Дикому Полю Святославова дружина. Не хочет ли великий хан своим щедрым подарком придержать русов?

   Святослав решил проблему просто: овечек велел связать и погрузить на запасных коней.

   Печенежские «богатыри» нагнали их только через два дня.

   Лава смуглокожих всадников в черных мохнатых шапках пронеслась по обе стороны войска русов, сминая неподкованными копытами лошадей сочную весеннюю траву. Киевляне же продолжали двигаться по дороге прежней экономной рысью, не поторапливая лошадей, лишь сомкнувшись поплотнее, так, чтобы в случае внезапной атаки принять степняков как надо. Люди уже вздели брони. Разведчики еще вчера доложили, что на «хвосте» русов – степная конница числом никак не меньше пяти тысяч сабель.

   Святослав не испугался. Уйти в степи от копченых можно, но трудно. Да и не любил Святослав от врага бегать, страх показывать. Спеченегами только так и можно. Они как степные волки. Пока чуют силу и видят перед собой тяжелые турьи рога, только зубами лязгают да уши прижимают. Апокажешь спину – враз бросятся, вцепятся в пах, в горло, порвут жилы, выпустят кишки. Убежать нельзя, устоять можно. Нет в кочевниках настоящей твердости. Такая крепость только от своей земли идет или от веры настоящей.

   Промчались степные всадники с визгом и гиканьем, весело проскакали: аж земля дрожала. Ипропали в травах. Сотен пять только осталось на шляхе. Дорогу не закрыли: поехали впереди, стрелищах в двух, не обгоняя и не опережая. Ауж от этих отделилась совсем маленькая группа, с дюжину, не более; приотстала, поравнялась с передовыми русов.

   – Хочу с хаканом вашим говорить, – по-славянски объявил ее предводитель, молодцеватый печенег на красавце-жеребце.

   – А кто ты такой, чтоб наш князь тебя слушал? – спросили его.

   – Я – Кутэй, любимый внук великого Куркутэ! Хан над сотней сотен богатырей цапон! Скажи мое имя своему воеводе Серегею, он знает.

   Передовой сотник придержал коня, пропуская своих, подождал, пока поравняется с ним голова основной колонны, где над щитами ближних гридней играло на ветру, повыше знамен воеводских – знамя с грозно ощерившимся пардусом – княжье.

   – Знаешь его? – спросил Святослав. – Или врет?

   – Не врет, – ответил Духарев. – Еще бы мне его не знать: я ему подарков заслал без малого на сотню золотых ромейских солидов. [14]Клинок подарил из лучшего «дамаска». Он мне всеми своими черными богами поклялся, что Куркутэ даст тебе всадников.

   – Добро, – согласился князь. – Веди его сюда, сотник.