Работа над ошибками (СИ) - Квашнина Елена Дмитриевна. Страница 48

Не прошло и трех дней после этого, как на первом уроке распахнулась дверь в мой кабинет и я увидела залитую слезами маму Ромки Петрова. Ромка ушел из дома. Я усадила Светлану Игоревну на последнюю парту, где она и просидела с утра до позднего вечера несколько дней подряд. В милиции не принимали заявление о пропаже мальчика. Временно ИДН не работала. Наша опытнейшая Карасева, с которой мы много лет жили душа в душу, понимая друг друга с полувзгляда, внезапно ушла на работу в ОВИР, а нового инспектора еще не прислали. Пришлось идти обычным путем. Но в дежурке нам с Петровой популярно объяснили, что примут заявление только тогда, когда мальчик будет отсутствовать не меньше недели. Мои доводы, что за эту неделю Ромка вполне может влипнуть в какую-нибудь омерзительную историю или даже погибнуть, никого не волновали. Попытки добраться до высокого милицейского начальства дали негативный результат. Из 56-го отделения милиции снова был звонок директору школы с жалобой на классного руководителя. И снова Котов вызывал меня на ковер. Объяснил, что поиски Ромки не мое дело, и объявил выговор за поведение, недостойное звания учителя. Я не обратила на выговор внимания. Первым делом нужно найти Ромку. Бегала по району сама и гоняла своих учеников, но зато Петрова мы отловили, и в субботу он вернулся домой. Светлана Игоревна мне врала, когда рассказывала о причинах, побудивших ее сына покинуть родные пенаты. В семье Перепелицыных обстановка складывалась неблагоприятная. И, между прочим, явно не по Ромкиной вине. Скорее вина лежала на Ирине Игоревне и ее супруге, которого я, как ни старалась, видела всего один раз за пять лет. Впрочем, разбирательство с ней и с Ромкой оставила на потом.

Новое происшествие отвлекло внимание. Леля Козлов подрался с девятиклассником. Подрался из-за пустяка. Разбил ему губу, бровь и поставил синяк под глазом. Чепуха, вроде. Кто так не дрался? Но у этого девятиклассника мама работала в районной поликлинике, а папа оказался начальником отдела по борьбе с особо опасными преступлениями или что-то в этом роде. Они зафиксировали синяки и ссадины сына как серьезные телесные повреждения, написали заявление в ИДН. Все сделали грамотно. Не придерешься. Новый инспектор ИДН, Боголюбцева Елена Викторовна, высокая полная дама постбальзаковского возраста, убедила меня, что Козлову грозит 1О8 статья: от 3-х до 8-и лет. Направила к родителям потерпевшего. Я помчалась. Убеждала, упрашивала, плакала. Добилась только одного. Они написали заявление на имя директора школы, что классный руководитель 1О-го «Б» шантажировал их и угрожал расправой. И снова — на ковер к директору. Снова объяснительные записки, грубые разбирательства, оскорбления на планерках. Но тут судьба пожалела меня. Случайно в магазине я встретила старого знакомого, которого не видела со школьной скамьи, — Юлика Самохина. Он был не таким толстым, каким обещал вырасти, скорее солидным. И не таким рыжим. Очки в тонкой дорогой оправе не портили его полное белое лицо, наоборот, добавляли шарма. К радости встречи прибавилась еще одна радость. Юлик оказался юристом. Это было некрасиво с моей стороны, но я беспардонно воспользовалась случаем. Вместо светлых воспоминаний о детстве получила часовую консультацию. И притом, по старой дружбе, бесплатно. После чего на следующий же день поехала в центр. На последние деньги купила сборники гражданского и уголовного кодексов. Два вечера проковырялась, делая выписки. И с этими выписками рванула в милицию. Между прочим, использование служебного положения тоже преследуется по закону. Я трясла мою милицию несколько дней. От них только пух и перья летели. Не боялась в те дни ни бога, ни черта. Котов от меня прятался. В результате все заявления были аннулированы. Милицейский начальник втихую принес мне извинения в кабинете у Котова. Обидно, что не на планерке. А то как оскорблять, так на глазах у всех, а как прощения просить, так по-партизански. Родители побитого ученика вдруг обратились с униженной просьбой позаниматься с их оболтусом по своим предметам дополнительно. Не бесплатно, конечно. За хорошие деньги. Мальчику скоро в школу милиции поступать. Отказалась наотрез и с огромным наслаждением. Козлова, правда, поставили на учет в милицию. Но это ведь не в тюрьму идти на несколько лет. Тем более, сам виноват. Не дерись. Мама Козлова принесла мне в подарок французские духи в черном замшевом мешочке-футляре. Я махнула рукой на свои принципы и впервые в жизни приняла подарок. А что? По-моему, заслужила.

Дальше стало полегче. Мелочевка всякая. То Виткова подделала подпись мамы в дневнике, то Рязанцев нахамил физику, то дура Фиркович написала в тетради по истории матерные стихи про историчку и ей же сдала эту тетрадь на проверку. За всей этой круговертью я почти не вспоминала о личных проблемах. Домой приходила поздно. Сына видела мало. Ивана не видела вообще. Нет, конечно, замечала следы его присутствия в нашем доме. Во-первых, то, что много лет требовало ремонта или починки, теперь оказывалось в порядке. Во-вторых, кухня однажды оказалась покрашена масляной краской приятного, теплого, золотистого цвета. Ну и запах, соответственно… Сплошная головная боль. В-третьих, в прихожей у холодильника стояли мужские домашние тапочки. На глаз определила размер. Очевидно, 45-й. Поинтересовалась у Димки:

— Это еще что такое?

Он только ухмыльнулся. Непривычно для меня неторопливо пояснил:

— Их отец надевает, когда приходит.

— И часто он приходит?

— Чаще, чем ты.

Я сделала Димке страшные глаза. Погрозила кулаком. Но разбираться ни с Димкой, ни с Иваном не стала. Не до них было. Нашли люди друг друга и слава Богу!

Иван, наверное, ждал каких-то шагов с моей стороны. Поскольку не дождался, начал действовать сам.

В середине марта я опять свалилась. Дело было так. У меня шел урок литературы в одиннадцатом классе. Урок интересный. Сама увлеклась, азартно провоцировала ребят пошевелить мозгами. Они необычно легко шли на мои провокации. Вдруг открывается дверь кабинета и на пороге вырисовывается Гаврилкина. Круглые глаза. Вытянутое лицо.

— Екатерина Алексеевна! Вы только не волнуйтесь…

Разноцветные блесточки побежали у меня перед глазами. После зимних каникул все ЧП в моем родненьком классе начинались этой глупой фразой «Екатерина Алексеевна! Вы только не волнуйтесь!». Организм не выдержал нового потрясения. Я потеряла сознание прямо за учительским столом. Хорошо еще, что сидела.

В беспамятстве пребывала не долго. Минуты три, не больше. Очнулась от шума и гвалта. Выплывала, как из глухого черного сна, постепенно улавливая гневные выкрики столпившихся вокруг меня ребят.

— Дура ты, Гаврилкина! Не могла осторожнее сказать?

— Да я же еще ничего не сказала! — блеющим голосом оправдывалась Танька.

— Что там у вас опять случилось? Смотри, до чего Катерину довели!

— Да ничего не случилось! — почти плакала Гаврилкина. — У нас контрольная по биологии. Вопросы вот. Меня ребята к маме Кате послали, чтобы ответить помогла. Вопросы больно дурацкие.

— Нет, Гаврилкина, ты все-таки дура!

— Да весь их класс — дураки!

Меня шлепали по щекам, обрызгивали водой. Кто-то побежал за медсестрой, кто-то — за завучем. Лидия Григорьевна пришла первой. Недовольная тем, что я, как кисейная барышня, трепетно рухнула в обморок на глазах учеников, она брезгливо бросила мне:

— Идите сейчас домой. Вызовите врача. Если вы так больны, нечего в школе работать.

Я дождалась ее ухода. На суровые слова не обиделась, но и в добрые намерения не поверила. Теперь у Лидии Григорьевны будет прекрасный повод проехаться по моей персоне на планерке. Да? Как бы не так! С трудом, но урок довела. Хотя ребята были слишком возбуждены, остывали медленно.

Потом пришла медсестра Марина. Принесла какие-то таблетки. Я их выпила. На перемене, закрывшись в кабинете, полежала прямо на парте. Стало легче. И домой решила не ходить. Доработать спокойно. Тем более, что оставалось всего три урока.

Домой не пошла и потом. Меня вызвал Котов. Сначала ругал, что работаю на износ. Завуч уже успела сообщить ему про обморок. Потом хвалил за ответственность, за хорошую работу. Обещал грамоту. И еще премию. И вдруг спросил: