Ведьмин век - Дяченко Марина и Сергей. Страница 4
Потом у нее кончилось воображение, а вечер все не кончался; кто-то ходил по дому, кто-то вполголоса переговаривался, потом ей послышался звук заводимого мотора.
В какой-то момент она почти поверила, что кошмар закончился и все обошлось, что Великий Инквизитор сейчас уедет и все останется по-старому…
В этот самый момент и пришел Назар. Не зажигая света, молча остановился в полумраке, у самой двери; Ивга напряглась, но первой вступить в разговор у нее не хватило смелости.
— Как ты? — спросил Назар, и она поняла, что он уже все знает. — Как ты себя чувствуешь?
Как я себя чувствую, спросила себя Ивга. Как вошь в парикмахерской — легкий дискомфорт…
Назар молчал; под его взглядом лежащая в темноте Ивга действительно ощутила себя вошью в пышной шевелюре — мелкая тварь, обманом проникшая в этот прекрасный и прекрасный мир.
— Ну, спокойной ночи, — сказал Назар деревянным голосом и прикрыл за собой дверь.
Несколько минут Ивга лежала неподвижно, вцепившись зубами в собственную руку. Потом вскочила, включила торшер и судорожно принялась собирать вещи.
Лихорадочная работа помогла ей на короткое время освободить себя от мыслей; она потрошила шкаф и выворачивала тумбу, а тряпок обнаружилось неожиданно много, а старенькая дорожная сумка, Ивгина спутница в странствиях, оказалась маленькой и невместительной.
Она отвыкла от такой жизни. Когда все имущество — в потертой спортивной сумке. Ох, как она отвыкла, расслабилась, разомлела…
Осознание потери проткнуло ее, будто ржавой иголкой, она опустила руки, села на пол и закусила губу, чтобы не разреветься. Потом, потом, все слезы — потом…
Она все-таки расплакалась бы, если бы не другая мысль, положившая ледяную лапу на вздрагивающее плечо: Инквизиция. Не та провинциальная, от которой она много раз уворачивалась; настоящая Инквизиция, Великая Инквизиция, разъезжающая в «графах», шикарных машинах цвета сочной жабы…
Ивга погасила торшер, едва не оборвав шнурок-выключатель. Неслышно подошла к окну; дивный летний вечер благополучно сменялся дивной же ночью, звездной, сверчливой и совершенно безмятежной. Вчера в это же самое время они с Назаром…
Ивга шлепнула себя по лицу. Удар оборвал мысль, и острая внутренняя боль сменилась болью простой и вульгарной; Ивга видела в темноте достаточно плохо, но все же лучше, чем любой другой человек…
Если он не ведьма или не инквизитор.
Ее сумка вздулась, как коровий труп. Как тот, что она видела в детстве у дороги, и впечатлений хватило надолго…
Она прерывисто вздохнула.
Большую часть Назаровых подарков пришлось безжалостно выкинуть. Она избавилась бы от них полностью, но теплая серая куртка еще ох как пригодится, если зарядят дожди, а в новых кроссовках так удобно идти по пыльной дороге — с утра и до вечера…
Потом среди вещей она наткнулась на белую рубашку Назара — и две долгих минуты сидела, прижавшись лицом к пустому безвольному рукаву. Воротник пропитан был Назаровым запахом — она чуяла запахи не очень хорошо, но все же лучше, чем любой другой человек…
Если он не ведьма… Или не инквизитор…
Ей остро захотелось хоть что-нибудь взять на память. И написать для Назара хоть слово, хоть букву… Невыносимо, если он будет думать о ней…
…так, как она того заслужила.
Открыв дверцу шкафа, она долго глядела в ясное, но запылившееся зеркало. Рыжая, с провинциально круглыми щеками и наивными веснушками на все лицо, с чуть вздернутым носом, с по-детски пухлыми губами… и взглядом матерой, но очень усталой и очень несчастной лисицы.
Сезон охоты открыт…
Слово «инквизиция» подхлестывало, как кнут. Неслышно ступая в полной темноте, Ивга шире отворила окно, забросила за плечо сумку и легко перемахнула через подоконник.
Второй этаж ее бывшего будущего дома сошел бы и за невысокий третий; некоторое время они сидела в траве, ожидая, пока утихнет боль в ушибленных ногах. В комнате Назара было темно; в буфетной горел свет. Чем сейчас занимается бывший папа-свекор? Можно вообразить, какое лицо у него было, когда…
На этот раз она не стала бить себя — шлепок может донестись до чужого уха. Она свирепо ущипнула себя за ляжку — и ненужная мысль оборвалась. Вот как просто, только синяк будет лиловый и противный. Хорошо хоть, Назар его не увидит…
Она сорвалась с места. Замерла за углом, там, куда не достигал свет фонаря; ветка яблони с крохотными недорослями-яблочками жалобно поскребывала кирпичную стену. И тень от нее падала изломанная, жалкая…
Задержав дыхание, Ивга осторожно выглянула; калитка запирается на простой крючок, и у калитки в этот поздний час не было ни души — и все же сердце ее стукнуло обреченно и глухо.
Машина. Зеленый «граф» стоял все там же, где подбежал к его дверце веселый Назар…
Что такое, ведь она слышала шум мотора?! Может быть, это папа-свекор вывел из гаража свою…
— Ивга.
Рядом. За спиной. Муторные, липкие мурашки; как она не почувствовала приближения?..
— Не волнуйся… Я не собираюсь тебя трогать.
— Вы меня уже тронули, — сказала она шепотом, не оборачиваясь. Хотя могла бы и не дерзить.
— Извини, — сказал Великий Инквизитор города Вижны. И, кажется, сделал шаг вперед, потому что Ивга мгновенно ощутила и тошноту, и слабость — правда, в каком-то щадящем, придавленном варианте. Вероятно, он умеет этим управлять.
— Я хочу уйти, — сказала она, прижимаясь спиной к стене — как раз под жалобной яблоневой веткой. — Можно?
— Можно, — неожиданно легко согласился инквизитор. — Но я бы на твоем месте дождался утра. Как-то это… мелковато. Смахивает на бегство. Да?
— Да, — она кивнула, прижимая свою сумку к груди. — Что вы будете со мной делать?
— Лично я — ничего, — в голосе инквизитора ей померещилась укоризна. — Но если ты в течение недели не станешь на учет — тебя могут наказать. Общественными работами в компании подобных тебе, неинициированных, но в большинстве своем обозлившихся и несимпатичных. Зачем?..
— Вам-то что, — сказала она в стену. Тошнота подбиралась все выше — еще чуть-чуть, и разговор с инквизитором прервется самым непотребным образом.
— Куда ты пойдешь? Темной ночью, на шоссе?
Она дышала часто и глубоко. Ртом.
— Если… — каждое слово давалось с усилием. — Вы… предложите подвезти меня до города… то я откажусь.
— Зря, — констатировал инквизитор. — Но — дело твое… Иди.
Она забросила сумку на спину; тень ее походила на старого больного верблюда.
— Ивга.
Она подавила в себе желание обернуться; в ее опущенную руку скользнул жесткий картонный прямоугольник:
— Если возникнет надобность… А она-таки возникнет. Не побрезгуй, возьми и позвони. В конце концов, я Назара… помню вроде как с пеленок. Я к нему в какой-то степени привязан… Я смогу тебе помочь ради него. Не будем делать глупостей, да?
— Да, — сказала она хрипло.
Миновала калитку — калитку ее бывшего будущего дома!.. Прошла мимо дома соседей; на втором этаже из-за тонкой шторы интимно проглядывал ночник, и о чем-то вполголоса бормотал магнитофон. Вероятно, о вечной и верной любви.
Ивга подавила в себе очередной всплеск отчаяния; остановилась под фонарем, с усилием разжала намертво стиснутую, мокрую ладонь.
«Великий Инквизитор Клавдий Старж, Вижна. Дворец Инквизиции, приемная, телефоны… Домашний адрес: площадь Победного Штурма восемь, квартира четыре… Телефон…»
Ивга сглотнула; с трудом скомкала немнущийся картон и засунула в щель между фонарным столбом и чьим-то вычурным забором.
На ладони остался красный прямоугольник воспаленной кожи. Будто от ожога.
Рейсовый автобус посетил ее на рассвете, когда она уже перестала ждать.
Продремав несколько часов на остановке, на жестком сидении пустого павильончика, она проснулась от холода и сплясала на влажном шоссе некое подобие зажигательной мамбы; жаль, что Назар не был свидетелем этой пляски отчаяния. Прыгая на скользкой дороге, Ивга молча высказала миру свое нелестное о нем мнение.