Комната - Донохью Эмма. Страница 21

— Мы можем пообедать спагетти.

— Они уже почти закончились.

— Тогда рисом. А что, если?.. — Тут я замолкаю, увидев сквозь соты какой-то предмет. Он такой маленький, что я принимаю его за точку, плавающую в моем глазу, но это не точка. Это тонкая черточка, за которой в небе тянется широкая белая полоса. — Ма…

— Что?

— Я вижу самолет!

— Настоящий?

— Самый что ни на есть настоящий! Ой…

Тут я падаю на Ма, потом на ковер, сверху на нас грохаются мусорное ведро и мой стул. Ма вскрикивает — ой-ой-ой — и потирает запястье.

— Прости меня, ну прости, — говорю я, а потом целую ее. — Я видел настоящий самолет, только совсем крошечный.

— Это потому, что он очень далеко, — говорит она, улыбаясь. — Если бы ты увидел его вблизи, он был бы огромным.

— Но что самое удивительное, он выписывал букву «I» в небе.

— Это называется… — Ма бьет себя по голове. — Не помню. Это что-то вроде полосы, полосы дыма из самолета. Или что-то подобное.

На обед мы съедаем оставшиеся семь крекеров с засохшим сыром. Мы задерживаем дыхание, чтобы не слышать, как он пахнет.

Ма дает мне под одеялом грудь. Желтое лицо Бога окружено сиянием, но недостаточно сильным, чтобы можно было загорать. Я не могу уснуть. Я так напряженно вглядываюсь в окно, что у меня начинают болеть глаза, но других самолетов я не вижу. Я действительно видел самолет, когда стоял на гороховом стебле, мне это не привиделось. Я смотрел, как он летит. Значит, мир снаружи, где Ма была маленькой девочкой, действительно существует.

Мы встаем и играем в кошачью колыбель, в домино, в подводную лодку и в куклы и в разные другие игры, но в каждую совсем недолго. Мы с Ма мычим мелодии, но легко отгадываем все песни. Чтобы согреться, мы снова ложимся в постель.

— Давай завтра выйдем наружу, — предлагаю я.

— Эх, Джек, это невозможно.

Я лежу на руке Ма — от двух свитеров она стала толстой.

— Мне нравится, как там пахнет.

Ма поворачивает голову и в изумлении смотрит на меня.

— Когда после девяти открывается дверь и в комнату проникает воздух, он совсем не похож на наш воздух.

— Так ты это заметил, — говорит она.

— Я замечаю все.

— Да, он более свежий. Летом он пахнет скошенной травой, потому что наша комната находится на заднем дворе. Иногда я замечаю за стеной Старого Ника ветки кустов и часть природы.

— На чьем заднем дворе?

— Старого Ника. Ты помнишь, я тебе говорила, что он устроил комнату в своем сарае.

Мне трудно запомнить все, что она говорила, потому что все это звучит не очень правдоподобно.

— Он — единственный человек, который знает код, с помощью которого открывается дверь. Этот код набирается на внешней клавиатуре.

Я гляжу на клавиатуру — я и не знал, что есть еще одна.

— Я тоже умею набирать числа.

— Да, но не те, которые, подобно невидимому ключу, могут открыть дверь, — говорит Ма. — А когда он уходит к себе домой, то снова набирает код на нашей клавиатуре.

— А он уходит в тот дом, где висит гамак?

— Нет, — говорит Ма громким голосом, — Старый Ник живет в другом доме.

— А мы можем пойти к нему в гости?

Она зажимает себе рот рукой.

— Я бы лучше пошла в гости к твоим бабушке и дедушке.

— А там мы сможем покачаться в гамаке?

— Там мы сможем делать все, что угодно, потому что мы будем свободны.

— Мы пойдем туда, когда мне будет шесть?

— Мы обязательно попадем туда в какой-нибудь из дней.

С маминого лица на мое капает какая-то жидкость. Я вздрагиваю.

— Ой, что-то соленое.

— Не волнуйся, — говорит Ма, вытирая себе щеки. — Со мной все в порядке. Я просто немного боюсь.

— Ты не можешь бояться, — чуть было не кричу я. — Это — плохая мысль.

— Ну, самую малость. У нас все в порядке, мы имеем то, что нужно для жизни.

Но мне становится еще страшнее.

— А что, если Старый Ник не включит ток и не принесет нам еды никогда-никогда-никогда?

— Принесет, куда он денется, — говорит Ма, все еще судорожно глотая воздух. — Я уверена почти на сто процентов, что он принесет.

Почти сто процентов — это девяносто девять. Достаточно ли девяноста девяти?

Ма садится на постели, вытирая лицо рукавом своего свитера. В животе у меня урчит. Интересно, осталось ли у нас что-нибудь поесть? Уже почти совсем стемнело. Не думаю, чтобы свет побеждал тьму.

— Послушай, Джек, я должна рассказать тебе еще одну историю.

— Правдивую?

— Совершенно правдивую. Ты знаешь, когда-то я очень сильно тосковала.

Мне это нравится.

— И тогда я спустился с небес и стал расти в твоем животике.

— Да, но понимаешь, я тосковала из-за этой комнаты, — говорит Ма. — Старый Ник, я ведь его совсем не знала, мне было девятнадцать, он меня украл.

Я пытаюсь это понять. Воришка, не воруй. Я никогда не слышал о том, что можно украсть человека.

Ма крепко прижимает меня к себе.

— Я была студенткой. Это было ранним утром, я пересекала стоянку для машин, направляясь в библиотеку колледжа. Я слушала крошечную машинку, в которой содержатся тысячи песен. Она играет прямо в ухо. Я первая из своих подруг, кто обзавелся такой машинкой.

Как бы я хотел иметь такую машинку!

— Так вот, этот человек подбежал и попросил меня помочь — у его пса случился приступ, он подумал, что он умирает.

— Как его звали?

— Человека?

Я трясу головой:

— Нет, пса.

— Да он все это придумал, чтобы заманить меня в свой грузовичок.

— Какого он цвета?

— Грузовичок? Коричневого, если, конечно, он его не поменял. Он всегда ездит на нем.

— Сколько у него колес?

— Я хочу, чтобы ты сконцентрировался на том, что важно, — говорит Ма.

Я киваю. Она слишком крепко обнимает меня. Я ослабляю объятия ее рук.

— Он завязал мне глаза.

— Как в игре в жмурки?

— Да, но только мне было совсем не смешно. Мы все ехали и ехали, и мне стало страшно.

— А где был я?

— Тебя тогда еще не было, помнишь?

Я забыл.

— А тот пес, он тоже сидел в грузовичке?

— Не было никакого пса. — Голос у Ма стал опять скрипучим. — Слушай, что я тебе рассказываю, и не перебивай.

— Расскажи мне лучше другую историю.

— Я говорю о том, что случилось со мной.

— Расскажи лучше о Джеке — Победителе великанов.

— Слушай дальше, — говорит Ма, закрывая мне рукой рот. — Он заставил меня принять плохие таблетки, чтобы я уснула. А когда проснулась, то увидела, что нахожусь в этой комнате.

Уже почти совсем стемнело, и я не вижу лица Ма. Она отворачивается от меня, и я могу только слушать.

— Когда он впервые пришел ко мне, я закричала: «Помогите», и он меня ударил. После этого я уже не звала на помощь.

Мне кажется, что все внутренности в моем животе завязались узлом.

— Я боялась спать — вдруг он опять придет, но я не плакала только во сне, поэтому спала около шестнадцати часов в день.

— И ты наплакала целое море?

— Что?

— Алиса наплакала целое море слез, когда поняла, что забыла все свои стихи и числа, и чуть было не утонула в нем.

— Нет, — отвечает Ма. — Но у меня все время болела голова и чесались глаза. А от запаха пробковых плиток меня тошнило.

От какого такого запаха?

— Я сходила с ума, глядя на часы и считая секунды. Когда я смотрела на предметы, они казались мне то больше, то меньше, а когда я отводила глаза, они начинали скользить. Когда он, наконец, принес мне телевизор, я по глупости своей оставляла его работать все двадцать четыре часа в сутки. А когда шла реклама еды, которую я хорошо помнила, у меня начинал болеть рот, так мне хотелось ее съесть. Иногда я слышала по телевизору голоса, которые мне что-то говорили.

— Как Дора?

Ма отрицательно мотает головой.

— Когда он уходил на работу, я пыталась выбраться наружу. Я испробовала все. Я целыми днями стояла на цыпочках на столе и скребла окно, но только обломала себе ногти. Я бросала в него все, что попадалось под руку, но его ячейки оказались такими прочными, что стекло даже не треснуло.