Комната - Донохью Эмма. Страница 51

— Хорошо.

— А завтра нас ждет настоящее приключение. Ты помнишь, куда Пол, Диана и Бронуин обещали нас отвезти?

— В Музей естественной истории, посмотреть на динозавров.

— Правильно. — Ма встает.

— Спой мне песню.

Ма садится и поет песню «Спустись пониже, милая колесница». Но она поет ее слишком быстро, а голос у нее еще хриплый от простуды. Она берет меня за руку и смотрит на мои часы со светящимися цифрами.

— Еще одну.

— Меня уже ждут…

— Я хочу пойти с тобой. — Я сажусь на кровати и обнимаю Ма.

— Но я не хочу, чтобы тебя видели, — возражает Ма, укладывая меня на подушку. — Спи.

— Я не могу спать один.

— Но если ты не поспишь сейчас, то к вечеру будешь сильно измотан. Отпусти меня, пожалуйста. — Ма пытается разомкнуть мои объятия, но я только крепче сжимаю их. — Джек!

— Останься. — Я обвиваю ее тело ногами.

— Слезь с меня. Я уже опаздываю. — Ее руки с силой давят мне на плечи, но я еще крепче прижимаюсь к ней. — Ты же не младенец. Я сказала, отпусти…

Ма с силой отталкивает меня, я ослабляю хватку и, падая, ударяюсь головой о маленький столик. Крээээээк.

Ма прижимает ко рту руку. Я кричу от боли.

— Ой, — говорит она. — Ой, Джек, ой, Джек, я так….

— Что случилось? — В двери появляется голова доктора Клея. — Все уже собрались, ждут только вас.

Я кричу так громко, как никогда еще не кричал, и держусь за свою разбитую голову.

— Боюсь, что сегодня не получится, — говорит Ма, гладя меня по мокрому лицу.

— Давайте тогда отложим запись, — предлагает доктор Клей, подходя поближе.

— Нет, откладывать нельзя — ведь нам надо создать фонд для обучения Джека в колледже.

Доктор кривит рот:

— Мы уже обсуждали с вами, достаточно ли такого повода…

— Я не хочу учиться в колледже, — говорю я. — Я хочу сняться на телевидении вместе с вами.

Ма вздыхает:

— Придется изменить наши планы. Мы возьмем тебя с собой, но только при условии, что ты будешь сидеть совершенно тихо и не издашь ни звука, согласен?

— Согласен.

— Ни единого звука.

Доктор Клей спрашивает Ма:

— Вы думаете, это хорошая идея?

Но я быстро надеваю свои ботинки, хотя голова у меня все еще кружится.

Офис доктора Клея трудно узнать — повсюду люди, лампы и аппараты. Ма сажает меня на стул в углу, целует в разбитую голову и что-то шепчет, но я не слышу ее слов. Она подходит к большому креслу, и какой-то мужчина прикрепляет к ее жакету маленького черного жучка. Потом к ней подходит женщина с коробочкой красок и начинает раскрашивать ее лицо.

Я вижу нашего адвоката Морриса, который читает какие-то листки.

— Мы должны будем посмотреть весь отснятый материал, а также то, что будет вырезано, — говорит он кому-то. Моррис с удивлением смотрит на меня, а потом шевелит пальцами. — Люди! — громко произносит он. — Оторвитесь на минуту! Мальчик тоже здесь, но снимать его нельзя — ни на видео, ни на фото для прессы, ни на личные фотоаппараты. Словом, никаких снимков, понятно?

Тут все поворачиваются ко мне, и я закрываю глаза. Когда же я открываю их, то вижу, что какая-то женщина со взбитыми волосами пожимает руку Ма. Ой, да это же ведущая ток-шоу, которая ездит в красной карете! Только сегодня кареты у нее нет. Я никогда до этого не видел живьем человека, которого показывают по телевизору. Как бы мне хотелось, чтобы это была Дора!

— В качестве заставки мы дадим название вашего шоу на фоне снимка сарая с самолета, — говорит ей какой-то мужчина, — потом — лицо героини крупным планом, а за ним — еще два кадра.

Женщина со взбитыми волосами широко улыбается мне. Все вокруг непрерывно ходят и разговаривают, и я снова закрываю глаза и зажимаю уши, как советовал мне делать доктор Клей, когда шум станет уж совершенно невыносимым. Кто-то считает:

— Пять, четыре, три, два, один…

Неужели сейчас взлетит ракета?

Женщина со взбитыми волосами произносит особым голосом, сложив руки, как на молитве:

— Разрешите мне сначала выразить вам свою благодарность и благодарность всех наших зрителей за то, что вы согласились встретиться с нами, хотя прошло всего шесть дней после вашего освобождения. За то, что вы отказались от дальнейшего молчания.

Ма сдержанно улыбается.

— Не могли бы вы начать нашу передачу с ответа на вопрос: чего вам больше всего не хватало в течение семи лет заключения? Помимо семьи, конечно.

— Зубного врача, — быстро отвечает Ма. — Это меня Бог наказал, поскольку раньше я терпеть не могла чистить зубы!

— После освобождения вы оказались в совершенно новом мире. Глобальный экологический кризис, новый президент…

— Мы смотрели церемонию его вступления в должность по телевизору, — перебивает ее Ма.

— Да, но мир так сильно изменился.

Ма пожимает плечами:

— Мне не кажется, что все изменилось совершенно радикально. Правда, я по-настоящему еще не выходила за пределы клиники, только вот съездила к зубному врачу.

Ведущая улыбается, словно Ма пошутила.

— Да, все кажется другим, но это потому, что я и сама изменилась.

— Вы стали сильнее от ударов судьбы?

Я потираю голову в том месте, где ударился об стол. Ма кривится:

— До этого я была самой обыкновенной девчонкой. Знаете, я даже не была вегетарианкой. И еще не миновала этап варварства.

— А теперь вы — необыкновенная молодая женщина с удивительной судьбой, и мы гордимся тем, что вы, что нам… — Ведущая смотрит в сторону, на одного из мужчин с камерой. — Давай по новой. — Она снова смотрит на Ма и произносит своим особым голосом: — И мы гордимся, что вы пришли именно на наше шоу. А теперь расскажите нашим зрителям, которые озабочены… э… которым интересно узнать, не возник ли у вас так называемый стокгольмский синдром, иными словами, не попали ли вы в какой-то степени в эмоциональную зависимость от человека, который вас украл?

Ма отрицательно трясет головой:

— Да я его просто ненавидела.

Ведущая кивает.

— Я лупила его ногами и кричала. Один раз я даже ударила его по голове крышкой от унитаза. Я перестала мыться и долгое время отказывалась разговаривать с ним.

— А все это было до или после случившейся с вами трагедии — рождения мертвого ребенка?

Ма зажимает себе рот рукой. Но тут вмешивается Моррис, который перелистывает страницы:

— У нас было условие — эту тему не затрагивать…

— Мы не будем вдаваться в подробности, — отвечает ведущая, — но это — необходимое условие для восстановления последовательности событий…

— Нет, вы должны придерживаться условий контракта, — возражает Моррис.

Руки Ма сильно дрожат, и, чтобы этого не было видно, она засовывает их себе под ноги. Она совсем не смотрит на меня — неужели забыла, что я здесь? Я про себя разговариваю с ней, но она не слышит.

— Поверьте мне, — говорит ведущая, обращаясь к Ма, — мы просто хотим помочь вам рассказать вашу историю людям. — Она смотрит в бумаги, лежащие у нее на коленях. — Итак, вы обнаружили, что во второй раз беременны, находясь в клетке, где вы уже потеряли два года своей бесценной молодости. Наверное, вы почувствовали, что обстоятельства вынуждают вас смириться с…

Ма перебивает ее:

— Нет, я почувствовала себя свободной.

— Свободной?! Как это мило!

Ма кривит рот:

— Мне ведь даже не с кем было поговорить. Знаете, в восемнадцать лет я сделала аборт, и никогда потом об этом не пожалела. Так и тут тоже.

У женщины со взбитыми волосами слегка приоткрывается рот. Потом она кидает взгляд на свои записи и снова обращается к Ма:

— И вот пять лет назад, в холодный мартовский день, буквально в средневековых условиях, вы произвели на свет здорового малыша. Наверное, это был самый тяжелый день в вашей жизни.

Ма качает головой:

— Нет, самый счастливый.

— Ну и это тоже. Все матери говорят…

— Да, но для меня Джек стал всем, понимаете? Я ожила, почувствовав, что кто-то во мне нуждается. И после этого стала вести себя вежливо.