Девятый - Каменистый Артем. Страница 72

Нескладная девочка-подросток шагает за матерью — вот у нее на левом плече два скромных кола. Над правым виднеется перепуганная мордочка кошки — обняв хозяйку за шею, она с ужасом косится на фыркнувшую лошадь, а затем взгляд становится заинтересованным: увидела Зеленого. Птиц тоже узрел биологического врага — злобно гавкает, будто цепной пес. Глаза у ошалевшей мурки вырастают до размера рекордных арбузов.

Девушка с чудесной фигуркой — даже мешковатое грязное платье не может ее скрыть. Тоже два кола на плече — все правильно. Проходит мимо — хоть уставшая и перепуганная, но глазки не забывает строить. Пользуюсь я здесь популярностью…

Стоп, а почему так прекрасно все вижу? Ведь когда выходили, пальцы на руке с трудом различал. Ведь ночным зрением не владел ни на Земле, ни здесь.

Подняв голову, чуть не выругался: в тучах что-то невероятное творится. Будто водоворот огненный открылся, пытаясь их затянуть, да только не получается у него ничего. Бледные сполохи закручивает по часовой стрелке, уводя за горизонт. Не зарницы далекие, и не северное сияние — вообще непонятно что. Первый раз вижу такое. Но, судя по равнодушию толпы, явление обыденное — лишь я один удивлен.

Прячу удивление глубоко в карман. Я вам не лопух растерянный — я всевидящий и всезнающий страж. Эх… даже не спросишь ни у кого — и так уже раз сто попадался на мелочах подобных. А интересно ведь…

Из мрака вырастает всадник, позвякивая железом, приближается. Арисат — по силуэту уже узнаю.

— Сэр Дан, Аршубиус говорит, что сейчас спуск должен начаться. До самого брода вниз и вниз будем идти — редко когда вверх.

— А далеко до брода еще?

— Говорит, к рассвету вряд ли поспеем — слишком медленно идем. Но это, может, и к лучшему — не представляю, как по такой темени переправляться. Брод там, говорят, плохой, а после дождей вода должна подняться — еще хуже станет.

— Это хорошо…

— Чего ж хорошего?!

— Погани тоже трудно будет, если за нами на другой берег сунется.

— Там вроде замок есть или крепость — за стенами укроемся, и гарнизон поможет отбиться.

— Уверен, что есть? Может, там головешки одни уже давно остались…

— Может, и так — из наших давненько здесь никто не бывал. Да и зачем нашим сюда ходить — по найму много не заплатят, а добычи богатой на границе не взять. Если кому и везет сердце добыть, так это раз в сто лет, да еще и делиться со всеми придется. Зато голову сложить тут вообще легко — забесплатно. А скажите, сэр Дан, — свесившись вниз, Арисат еле слышно заканчивает вопрос: — Тогда, в первый день, когда вы только пришли… Когда погань напала и сэра Флориса убили, помните? Тогда в бане вы были, говорят, Йена к вам приходила. То есть не Йена, а тварь перерожденная, что ее тело забрала. У вас там что-то было с ней… ну… такое… или так, просто разговор вели какой?

Продолжая шагать вперед, отвечаю с каменным лицом:

— Пусть это останется нашей маленькой тайной.

— Господи, — охает Арисат, растворяясь во мраке.

Похоже, обо мне скоро пойдут скабрезные легенды.

Если выживем.

Первый раз на нас напали, когда на востоке только-только наметилось просветление. До рассвета еще прилично, но уже заметно — он не за горами.

К тому моменту носилок у нас прибавилось. Обещанный Аршубиусом спуск давался нелегко. Теперь понятно, почему здесь нет дороги: трудно ее провести через нагромождение скал, осыпей и глубоких расселин. Даже пешему приходилось несладко: люди оскальзывались на мокрых камнях, падали на развалах валунов, потеряв равновесие, скатывались с крутых склонов.

Несколько переломов ног и рук; один позвоночник; свернутая шея; пробитая о камень голова; старик, присевший отдохнуть, да так и не поднявшийся — сердце остановилось; неудачно упавшая мать, до смерти придавившая своего младенца.

Крепкие люди, но даже для них такой переход — очень суровое испытание. Слишком темно, слишком все устали, и слишком сильно подгоняет страх, заставляя забыть об осторожности.

Про животных и не хочется говорить: коров и лошадей существенно поубавилось; в суматохе и темноте недосчитались многих овец и коз.

Когда далеко позади тревожно закричали, я поначалу решил, что произошел очередной несчастный случай. Но встрепенувшийся Зеленый, размахивая потяжелевшими от влаги крыльями, развернулся на плече, зашипел.

— Тревога! Погань!

Это кто-то заорал — без попугая догадался.

Похолодев, взялся за рукоять меча. Если нас догнали те, кто поджидал в засаде у большого брода, то это всё — остается только продать себя подороже. Не потянем мы серьезных сил. Убегать даже не пробовали — в такой темноте на пересеченной местности верхом не поскачешь, а пешком догонят, словно черепаху.

— Не останавливаться — вперед все!

Это уже я ору, чтобы штатский народ не запаниковал, не начал рассыпаться в стороны — не собрать их потом в этом бедламе будет.

Закрадывается мысль последовать своему же совету, но отгоняю — стыдно перед Туком будет. Он замер рядом, ждет боевого приказа.

— Стоим здесь — перехватываем всех ополченцев и дружинников. Организуем из них заслон.

Конфидус сотню воинов держит в хвосте и сотню в авангарде — остальных, разбив на мелкие группы, распределил по колонне. Может, задумка и хорошая, да только в темноте люди из слабых отрядов почему-то рассосались, перемешавшись с женщинами и безоружными иридианами. Не привыкли воины с гражданскими идти вместе — по старой привычке всех воспринимают как равных, способных прикрыть в строю при случае. Вот таких заблудившихся мы и начали останавливать, пытаясь создать крепкий кулак.

Место узкое: с одной стороны глубокая промоина с почти вертикальными стенками, с другой — обрывистый склон поджимает. Расстояние между этими препятствиями шагов тридцать-сорок: хватит сотни воинов, чтобы перекрыть тройной шеренгой.

Шум приближается: крики ужаса и ярости, вой и отрывистое кваканье тварей, удары по шкурам и доспехам, женский визг, детский плач. Что бы там сейчас ни происходило — скоро это доберется до нас. Заметив, что среди пробегающих мимо людей начали встречаться раненые, понял — больше подмоги оттуда не будет. Все, кто способен держать оружие в руках, остались в арьергарде, с епископом.

Осмотрел свое «воинство»: тридцать семь ополченцев, четыре подростка с копьями (подвигов захотелось) и, что самое удивительное, — три женщины с такими же копьями. Барышни серьезные — не первой молодости, но и далеко не старухи. Все в теле — на мой вкус, даже чересчур в теле (стройных предпочитаю), — оружие держат уверенно. Этакие располневшие скандинавки — и на весле драккара смотреться будут неплохо, и мужа-викинга отдубасят, если напросится.

Если дело дойдет до ставок — поставлю на них, а не на пацанов.

Тук, естественно, не удержался от домогательств:

— Эй! Лила! Ты что, воевать собралась?!

— А тебе-то что? — нелюбезно ответила самая толстая.

— Да ничего, просто грудь свою береги. Мне она покоя не дает — хотелось бы после боя пощупать. Дашь ведь? Это я не только о груди спросил. Так что смотри — как бы не оторвали.

— Надорвутся, — мрачно произнесла женщина, нахлобучивая кожаный шлем. — А если и так, то тебя, кривого, спрашивать не стану — что останется, тем и утешу.

Странно, но горбун не нашел что на такое ответить.

Как-то Тук робко с ней себя ведет. Влюбился или просто побаивается? Я почти не сомневаюсь, что последнее: этой красавице только увесистой штанги в руках не хватает для комплекта — классическая мастерица спорта по тяжелой атлетике.

Мимо пробежал запыхавшийся ополченец, с виду не раненый, — на ходу поделился новостями:

— Погань нас догнала — епископ послал к Аршубиусу, чтобы он где-нибудь заслон организовал перед бродом. Нельзя с ними на хвосте в реку забираться — надо хоть баб успеть на другой берег перевести.

— А много там тварей? — кричу уже вслед.

— Да кто ж его знает! Может, и немного, а может, это только передние и сейчас орда нахлынет…