Один день - Николс Дэвид. Страница 21
Он улыбнулся и продолжил наблюдать за ней через темные очки. Когда она поднимала руку, ее грудь под черной тканью купальника тоже приподнималась, и над эластичной полоской выреза появлялся валик бледной мягкой плоти. Было в ее жесте, в том, как она наклоняла голову и убирала волосы, намазывала шею кремом, что-то, из-за чего он почувствовал приятное головокружение — верный спутник сексуального влечения. Боже, подумал он, еще восемь дней рядом с ней. Купальник был с открытой до поясницы спиной.
— Давай помажу спинку, — предложил он. — Ты же не хочешь обгореть.
Такой старый и банальный заход, как «давай помажу спинку», был ниже его достоинства, поэтому он решил преподнести это как заботу об ее здоровье.
— Давай. — Эмма подвинулась и села между его ног, поджав свои ноги и склонив голову на колени. Декстер начал наносить крем; лицо его было так близко, что она чувствовала его дыхание на шее, а он ощущал исходившее от Эммы тепло. При этом оба очень старались делать вид, что ничего сверхъестественного не происходит и всё это никак не является вопиющим нарушением правил номер два и номер четыре, предписывающих не флиртовать и не оголяться.
— Глубокий вырез, — проговорил он, проводя кончиками пальцев по ее пояснице.
— Хорошо, что я не надела его задом наперед! — отшутилась она. Последовала минута тишины, в течение которой оба думали об одном: боже, что же я делаю, боже, что же я делаю.
Желая разрядить обстановку, она положила руку на его щиколотку и подвинула его ногу к себе:
— Что это?
— Татуировка. Из Индии.
Она потерла рисунок большим пальцем, будто пытаясь стереть.
— Побледнела немного, — прибавил он. — Это инь и ян…
— А похоже на дорожный знак.
— Это идеальный союз противоположностей.
— А по-моему, запрет на превышение скорости. Носи лучше носки.
Он рассмеялся и положил ладони ей на спину, поместив большие пальцы в ямочки под лопатками. Секунду они сидели неподвижно.
— Ну вот, — бодро произнес он, — защитный костюм готов. Ну что? Купаться?
Так прошел долгий жаркий день. Они плавали, дремали и читали, а когда спала жара и на пляже появилось больше людей, вдруг заметили, что что-то не так. Декстер был первым.
— Это мне кажется или…
— Что?
— Все на пляже голые!
Эмма огляделась:
— О да. — И снова уткнулась в книгу. — Будешь так таращиться, глаза выпадут, Декстер.
— Я не таращусь, а наблюдаю. Я, между прочим, по образованию антрополог, забыла?
— И по антропологии у тебя была тройка с минусом, верно?
— Двойка с плюсом. Смотри, вон наши друзья.
— Какие друзья?
— С парома. Вон там. Они устроили барбекю. — В двадцати метрах от них над дымящимся алюминиевым противнем сидел голый бледный мужчина, точно хотел согреться, а девушка стояла на цыпочках и махала им рукой: два белых треугольничка, один черный. Декстер радостно замахал в ответ. — А вы голые!
Эмма отвернулась:
— Я так не могу.
— Что?
— Жарить мясо голышом.
— Эм, ты такая консервативная.
— Дело не в консервативности. Я забочусь о своем здоровье, пищевой безопасности и гигиене питания.
— А я бы устроил голое барбекю…
— В этом и разница между нами: Декс, ты такая порочная, сложная натура.
— Может, подойдем поздороваться?
— Только не это!
— Просто поболтать…
— Держа в одной руке куриную ножку, а в другой — его сардельку? Нет уж, спасибо. К тому же, разве это не нарушение нудистского этикета?
— Что?
— Разговаривать с голыми, когда сам в одежде.
— Не знаю, а есть такое правило?
— Читай книжку, ладно?
Она повернулась лицом к деревьям, но за годы знакомства с Декстером так хорошо его изучила, что буквально слышала, как в его голове возникают мысли, будто то были камушки, плюхающиеся в грязь. Вот и сейчас…
— И что ты думаешь?
— По поводу чего?
— Стоит ли нам это сделать?
— Что?
— Раздеться?
— Нет, Декстер, нам не стоит раздеваться!
— Но вокруг одни голые!
— Это не причина! А потом, как же правило номер четыре?
— Не правило, а рекомендация.
— Нет, правило!
— Ну и что? Можно его как-нибудь обойти.
— Если его обойти, это будет уже не правило.
Он надулся и грузно сел на песок:
— Просто мне кажется, это невежливо…
— Ладно, ты иди, а я постараюсь на вас не пялиться.
— Какой смысл идти одному, — обиженно пробурчал он.
Она легла на спину:
— Декстер, с какой стати тебе так не терпится увидеть меня голой?
— Я просто подумал, что без одежды мы сможем лучше расслабиться.
— Не-ве-ро-ят-но, просто невероятно…
— То есть ты не будешь чувствовать себе более комфортно?
— Нет!
— Но почему?
— Какая разница почему? И тебе не кажется, что твоей подруге это не очень понравится?
— Ингрид плевать. У нее очень свободные взгляды. Один раз она позировала без лифчика для рекламы в аэропорту…
— Боюсь тебя разочаровать, Декстер…
— Ты меня не разочаруешь…
— Но есть большая разница…
— И в чем же она?
— Во-первых, Ингрид была моделью…
— Ну и что? Ты тоже смогла бы так.
Эмма громко рассмеялась:
— Ты в самом деле так считаешь, Декстер?
— Ну, для каталогов, по крайней мере. Фигурка у тебя симпатичная.
— Фигурка симпатичная… Боже, помоги мне…
— Я совершенно объективно говорю — ты очень привлекательная женщина…
— …которая не станет раздеваться! Если тебе так не терпится загореть без полосок, вперед, валяй. А теперь, может, сменим тему?
Он отвернулся и лег на живот рядом с ней, опустив голову на руки. Их локти соприкасались, и она снова слышала его мысли. Он слегка толкнул ее локтем:
— Можно подумать, я там чего-то не видел.
Она медленно отложила книгу в сторону, сдвинула очки на лоб и склонила голову набок, став его зеркальным отражением:
— Пардон?
— Я сказал, можно подумать, мы там чего-то не видели. Мы же видели друг друга голыми.
Она округлила глаза.
— В ту ночь, помнишь? После выпускного? Наша единственная ночь любви?
— Декстер!
— Я просто хочу сказать, что никто уже не удивится размерам…
— Декстер, меня сейчас стошнит.
— Ну, ты понимаешь, о чем я…
— Это было так давно!
— Не так уж давно. Если я сейчас закрою глаза, то живо смогу представить…
— Не надо.
— Да, вот ты… у меня перед глазами.
— Прекрати!
— Ага, вижу тебя как наяву…
— Было темно.
— Не так уж и темно.
— Я была пьяна…
— А, все вы так говорите.
— Все мы? Кто это все мы?
— И не такая уж и пьяная ты была.
— Ну, я была достаточно пьяна, чтобы опуститься до такого. Кроме того, насколько я помню, ничего не было.
— Ну, я бы не сказал, что совсем ничего, если я правильно припоминаю…
— Я была молодой, глупой… и вообще, ничего не помню. Моя память отключилась, как после травмы.
— А моя не отключилась. И если я закрою глаза, то смогу прямо сейчас тебя увидеть — твой силуэт в утреннем свете, твои теплые рейтузы, соблазнительно брошенные поверх покрывала из «Икеи»…
Она больно ударила его книжкой по носу:
— Эй!
— Послушай, я не буду раздеваться, понял? И не было на мне никаких рейтуз, я в жизни рейтузы не носила. — Она снова раскрыла книгу и тихо захихикала себе под нос.
— Что смешного? — спросил он.
— Соблазнительно брошенные рейтузы. — Она рассмеялась и с нежностью на него посмотрела. — Ты иногда так меня смешишь.
— Правда?
— Бывает. Тебе бы на телевидении выступать.
Он довольно улыбнулся и закрыл глаза. Образ Эммы той ночью действительно стоял у него перед глазами: вот она лежит на узкой кровати, голая, не считая юбки; руки подняты над головой, и он с ней целуется. С такими мыслями он и уснул.
К вечеру они вернулись в комнату — уставшие, липкие от пота, с обожженной солнцем кожей — и, войдя, сразу посмотрели на кровать. Обошли ее и вышли на балкон, откуда открывался вид на море, которое подергивалось дымкой по мере того, как голубое небо приобретало сумеречную розовую окраску.