Один день - Николс Дэвид. Страница 75

— Смотри! Это твоя крестная, Эмма. Смотри, какой твой папа был худой! И двойного подбородка нет. Смотри, когда-то у папочки не было двойного подбородка!

Жасмин беззвучно смеется.

Вернувшись в детскую, он сажает Жасмин в угол и открывает коробочку с диском. Внутри лежит также исписанная мелким почерком открытка, которую Эмма подарила ему на день рождения в прошлом году.

Он улыбается и вставляет диск в плеер-паровозик.

Первая песня — «Unfinished Sympathy» Massive Attack. Он сажает Жасмин на колени и, не вставая, качает ее и поет слова песни ей на ухо. Старая музыка, две бутылки вина, недосып — все это вскружило ему голову, заставило расчувствоваться; он включает полную громкость. «Душа без памяти, тело без сердца, скучаю каждой клеточкой…»

Затем следуют The Smiths, их композиция «There is a Light That Never Goes Out», и хотя эта группа ему никогда не нравилась, он продолжает подпрыгивать, тряся головой; ему снова двадцать, он пьян, он на студенческой дискотеке. «Умереть рядом с тобой — как это приятно, какая честь для меня…» Он поет довольно громко, и со стороны это выглядит глупо, конечно, но ему все равно. В маленькой спальне дома с террасой, танцуя с дочерью под музыку, несущуюся из игрушечного паровоза, он вдруг испытывает глубокое счастье. Даже не счастье — восторг. Он кружится, наступает на деревянную собаку на колесиках, шатается, как пьяный на улице, и опирается рукой на стену для равновесия. «Эй, парень, не падай», — говорит он вслух и смотрит на Жасмин — как она? Но с ней все в порядке, она смеется, его чудесная, прекрасная дочка… «Есть свет, и он никогда не погаснет; есть свет, и он никогда не погаснет…»

А теперь играет «Walk On By» [53] — эту песню включала его мама, когда он был маленьким. Он помнит, как Элизабет танцевала под нее в гостиной с зажженной сигаретой в одной руке и бокалом в другой. Он прижимает Жасмин к груди, чувствуя ее дыхание на шее, берет ручку дочери в свою руку и танцует с ней медленный танец, расшвыривая игрушки под ногами. Одурманенный усталостью и вином, он вдруг испытывает острое желание поговорить с Эммой, сказать, что он слушает ее музыку, — и точно по команде песня кончается и звонит телефон. Он переступает через разбросанные книги и игрушки — может, это Эмма, может, она решила ему перезвонить? Но на дисплее высвечивается надпись «Сильви», и он чертыхается: надо подойти. Ты не пьян, ты не пьян, ты не пьян, твердит он про себя. Облокотившись на детскую кроватку, усаживает Жасмин на колени и отвечает на звонок:

— Алло, Сильви?

В этот момент раздаются первые аккорды «Fight The Power», песни в исполнении Public Enemy, и он ползет к паровозу, жмет на толстые клавиши…

— Что это было?

— Да так… музыку слушаю. Мы с Жасмин тут устроили небольшую вечеринку, верно, Жас? То есть Жасмин.

— Она не спит??!!

— Увы!

Сильви вздыхает:

— А ты что делал?

Курил сигареты, напился, накачал нашего ребенка снотворным, звонил старым подружкам, разгромил весь дом, танцевал и разговаривал сам с собой. Упал, как алкаш на улице.

— О, да ничего особенного, телевизор смотрел. А ты? Вы там развлекаетесь?

— Все нормально. Разумеется, все напились…

— Кроме тебя, конечно же.

— Я слишком устала, чтобы пить.

— Что-то там у вас тихо. Ты где?

— В своем номере. Решила прилечь немного, потом вернуться к остальным. — Слушая ее голос, Декстер оглядывает простыни, залитые молоком, раскиданные повсюду игрушки и книги, пустую бутылку от вина и жирный стакан. — Как Жасмин?

— Улыбается. Правда, дорогая? Мамочка звонит. — Он прижимает трубку к уху Жасмин, но дочка молчит. Никому не весело, поэтому он убирает трубку. — Это опять я.

— Но ты с ней справляешься?

— Конечно. А ты во мне хоть на минуту сомневалась? — Молчание. — Возвращайся к подругам.

— Пожалуй, так и сделаю. Завтра увидимся. Буду к обеду. Даже не знаю, когда точно, часов в одиннадцать, может…

— Хорошо. Ну, спокойной ночи.

— Спокойной ночи, Декстер.

— Я люблю тебя, — говорит он.

— И я тебя.

Она уже собирается завершить разговор, но он чувствует, что должен сказать ей еще кое-что.

— Сильви? Сильви? Ты слушаешь?

Она подносит телефон к уху:

— Да?

Он сглатывает слюну, проводит языком по губам.

— Я просто хотел сказать… хотел сказать… я знаю, что пока у меня не очень хорошо все это получается — быть отцом, семьянином. Но я работаю над этим, стараюсь, как могу. Я исправлюсь, Сильви. Обещаю.

Его слова, кажется, заставили Сильви задуматься, потому что она отвечает не сразу и голос ее слегка напряжен.

— Декс, — говорит она после паузы, и он слышит, что голос ее слегка напряжен, — у тебя все хорошо получается. Мы просто еще только учимся быть родителями, только и всего.

Он вздыхает. Почему-то он надеялся на большее.

— Ты возвращайся на вечеринку.

— До завтра.

— Я люблю тебя.

— Я тоже тебя люблю.

Сильви прерывает соединение.

В доме вдруг становится очень тихо. Жасмин уснула на его коленях, и он целую минуту сидит неподвижно, слушая, как в голове шумит кровь и вино. Подступают страх и одиночество, но он отгоняет их, встает и подносит к лицу спящую дочь — та обмякла, как котенок. Он вдыхает ее запах — молочный, почти сладкий. Его плоть и кровь. Плоть и кровь. Эта фраза так банальна, но бывает, что, глядя в лицо Жасмин, он вдруг видит в ней себя и понимает, что это правда, и не может поверить. В ней теперь навсегда есть его частичка. Он осторожно кладет ее в кровать.

Направляясь к выходу, он наступает на пластикового поросенка, который больно врезается ему в ногу, острый, как осколок, и, выругавшись себе под нос, выключает свет в комнате.

В десяти милях к востоку по берегу Темзы, в Вестминстере, в номере отеля его полностью обнаженная жена сидит на краю кровати, держа телефон в обмякшей ладони, и начинает тихо плакать. Из ванной доносится звук льющейся воды. Сильви не нравится ее собственное лицо, когда она плачет, поэтому, когда звук прекращается, она торопливо вытирает глаза тыльной частью руки и бросает телефон на ворох скомканной одежды на полу.

— Все в порядке?

— Ну… вообще-то не очень. Кажется, он был пьян.

— Уверен, с ним все в порядке.

— Да нет, он был совсем пьяный. И говорил как-то странно. Наверное, мне стоит вернуться домой.

Кэллум завязывает халат, подходит к Сильви, наклоняется и целует ее обнаженное плечо.

— Говорю тебе — уверен, с ним все нормально. — Она молчит. Он садится и снова ее целует. — Попробуй о нем забыть. Расслабься, Хочешь еще выпить?

— Нет.

— А прилечь?

— Нет, Кэллум! — Она сбрасывает его руку. — Ради бога, отстань от меня!

Он борется с желанием сказать грубость, потом поворачивается и снова идет в ванную, чтобы почистить зубы, — надежда весело провести вечер испарилась. У него возникает ужасное предчувствие, что ей захочется высказаться: «Это несправедливо, больше нельзя так продолжать, думаю, я должна ему все рассказать» — и так далее. Какого черта, возмущенно думает он, я и так уже взял парня на работу. Неужели этого мало?

Кэллум полощет рот, сплевывает, возвращается в комнату и плюхается на кровать. Потянувшись за пультом, принимается сердито переключать кабельные каналы, а миссис Сильви Мэйхью так и сидит на кровати, смотрит в окно на огни вдоль берега Темзы и думает, как ей поступить с мужем.