Призраки бизонов. Американские писатели о Дальнем Западе - Линдсей Вэчел. Страница 50

— А теперь, — сказал старик, — мы еще вот что сделаем.

Он вдруг опустился на четвереньки и сунул голову под кровать. Швед услышал его приглушенный голос:

— Если б не этот щенок Джонни, я бы ее под подушкой держал. Да и от старухи моей… Где же она? Каждый раз приходится перепрятывать в новое место.

Ну, куда же ты запропастилась?

Через минуту-другую Скалли неуклюже выбрался из-под кровати, волоча по полу свернутую узлом старую куртку.

— Нашел все-таки, — пробормотал он. Потом стал на колени, раскутал сверток и извлек из его сердцевины большую желтоватого стекла бутылку виски.

Прежде всего, он посмотрел бутылку на свет. Убедившись, что виски в ней не уменьшилось, он широким жестом протянул ее шведу.

Трусливый швед так и потянулся к этому источнику мужества и, вдруг отдернув руку, с ужасом уставился на Скалли.

— Пейте, — ласково сказал старик. Он поднялся с колен и теперь стоял лицом к лицу со шведом.

Наступило молчание. Потом Скалли повторил:

— Пейте.

Швед дико захохотал. Он схватил бутылку, поднес ее ко рту; когда же губы его безобразно присосались к горлышку и кадык заходил вверх и вниз с первыми глотками, он горящим ненавистью взглядом так и впился в лицо старику.

После ухода Скалли трое мужчин долго не могли прийти в себя от изумления и, по-прежнему держа игральную доску на коленях, молчали. Потом Джонни сказал:

— Ну и швед! Я такого паршивца в жизни своей не видел.

— Какой он швед! — презрительно бросил ковбой.

А кто же? — удивился Джонни. — Кто же он тогда?

Надо полагать, — не спеша ответил ковбой, — что он из немцев. — По давней почтенной традиции в этих местах считали шведами всех блондинов, говоривших

так, будто у них каша во рту. Следовательно, суждению ковбоя нельзя было отказать в смелости. — Да, сэр, — повторил он. — Надо полагать, что это какой-нибудь немец.

Он называет себя шведом, — проворчал Джонни. — А вы как считаете, мистер Блэнк?

Право, не знаю, — ответил тот.

Ас чего это он так чудит? — спросил ковбой.

Со страху. — Приезжий с востока выбил трубку о выступ печки. — Он боится, так боится, что света божьего не видит.

Чего боится? — в один голос вскрикнули ковбой и Джонни.

Приезжий с востока подумал, прежде чем ответить.

Чего ему бояться? — снова воскликнули те двое.

Да кто его знает. По-моему, он наглотался всякого чтива и вообразил, будто здесь самое пекло… пальба, резня и все такое прочее.

Позвольте! — сказал ковбой, возмущенный до глубины души. — Это же не какой-нибудь там Вайоминг. Это Небраска!

И правда, — подхватил Джонни. — Махнул бы куда-нибудь подальше на запад. А тут-то что?

Мистер Блэнк, человек бывалый, рассмеялся.

— И даже там ничего такого нет — во всяком случае в наше время. А ему кажется, что он попал в самое пекло.

Джонни и ковбой задумались.

Комедия! — сказал наконец Джонни.

Да, — согласился ковбой. — Чудное дело! Не застрять бы нам здесь из-за метели, ведь тогда от этого немца никуда не денешься. Избави бог от такой компании.

Выставил бы его отец за дверь, и дело с концом, — сказал Джонни.

Вскоре на лестнице послышались громкие шаги, сопровождаемые веселым голосом Скалли и хохотом. Хохотал не кто иной, как швед. Мужчины у печки невидящими глазами посмотрели друг на друга.

— Вот тебе и на! — сказал ковбой.

Дверь распахнулась, и в комнату ввалился весь красный, весело балагурящий старик Скалли. Он без умолку толковал что-то шведу, который, задорно похохатывая, появился следом за ним. Они были как двое забулдыг, только что вставших из-за пиршественного стола.

— Ну-ка, подвиньтесь, — бесцеремонно скомандовал Скалли, обращаясь к троим мужчинам. — Дайте нам погреться.

Ковбой и приезжий с востока беспрекословно потеснились. Но Джонни развалился на стуле поудобнее и не пожелал трогаться с места.

Ну, ты! Убирайся отсюда! — крикнул Скалли.

С той стороны тоже можно сесть, — сказал Джонни.

Что же нам, на сквозняке торчать? — рявкнул его отец.

Но швед, вдруг изволивший сменить гнев на милость, вмешался в их перепалку.

— Не надо! Пусть сидит, где сидит, — прикрикнул он на Скалли.

— Хорошо, хорошо! — почтительно проговорил старик. Ковбой и приезжий с востока обменялись недоуменным взглядом.

Пять стульев образовали полукруг около печки. Швед говорил не умолкая; тон у него был заносчивый, наглый, он сквернословил. Джонни, ковбой и приезжий с востока хранили угрюмое молчание, зато старик Скалли откликался на каждое слово шведа и сочувственно поддакивал ему.

Но вот шведу захотелось пить. Он приподнялся со стула и сказал, что пойдет за водой.

Я принесу, — встрепенулся Скалли.

Не надо, — надменно оказал швед. — Я сам схожу. — Он встал и с таким видом, будто этот отель принадлежит ему, удалился в его хозяйственные недра.

Дав шведу выйти, Скалли вскочил со стула и проговорил свистящим шепотом:

Когда мы были наверху, он думал, что я хочу его отразить.

Слушай, — сказал Джонни. — Сил моих больше нет. Чего ты с ним нянчишься? Выставь его за дверь.

Теперь все обошлось, — ответил Скалли. — Ведь в чем было дело? Он из Нью-Йорка, и ему думалось, тут у нас одни головорезы. А теперь обошлось, успокоился.

Ковбой восхищенно посмотрел на приезжего с востока.

Iы будто в воду глядел, — сказал он. — Этот немец перед тобой как облупленный.

Ты говоришь, все обошлось, — сказал Джонни отцу, — а я что-то этого не замечаю. Раньше он трусил, а теперь слишком уж задается.

В речи Скалли ирландский темперамент и ирландская напевность ужинались со всеми теми затасканными словосочетаниями, которые он черпал из книжек и газет. И вот сейчас на голову его сына обрушилась весьма любопытная смесь всего этого.

— Кто я такой? Кто я такой? Кто я такой? — загремел он и ударил себя по колену в знак того, что сам ответит на свой вопрос, а те, у кого есть уши, пусть

слушают. — Я хозяин отеля! Хозяин отеля, понятно? Тот, кто находит приют под этой кровлей, пользуется священными правами моего гостя. Я никому не позволю

запугивать моих гостей. Мой гость не услышит ни единого слова, которое могло бы склонить его в пользу какого-нибудь другого заведения. Я этого не потерплю! Нет такого отеля в нашем городе, где могли бы похвастаться, что они приютили человека, побоявшегося остаться у меня. — Он повернулся всем телом к ковбою

и приезжему с востока. — Прав я? Да или нет?

Да, мистер Скалли, — ответил ковбой. — Вы совершенно правы.

Да, мистер Скалли, — ответил приезжий с востока. — Вы совершенно правы.

За ужином, в шесть часов, швед воспламенился, заискрился, как огненное колесо. Временами казалось, что он вот-вот грянет какую-нибудь разудалую песнь, и во всех его бесчинствах ему потакал старик Скалли. Приезжий с востока держался замкнуто; ковбой сидел, раскрыв рот от удивления, и забывал о еде, а Джонни яростно уничтожал порцию за порцией. Когда надо было подложить оладий на блюдо, хозяйские дочери, крадучись, как индейцы, входили в комнату и тут же убегали, не в силах даже скрыть свой страх. Швед главенствовал за столом, и по его милости эта трапеза превратилась в какую-то варварскую вакханалию. Он будто стал выше ростом; он с наглым пренебрежением посматривал на своих соседей. В комнате только и слышался его голос. Вот ему понадобилась оладья, он ткнул в нее вилкой точно гарпуном, и чуть не поранил этим оружием руку мистера Блэнка, спокойно протянувшуюся к той же самой оладье.

После ужина, когда мужчины один за другим потянулись в соседнюю комнату, швед со всего размаха ударил Скалли по плечу.

— Ну, старина, накормил ты нас на славу!

Джонни с надеждой посмотрел на отца; он знал, что

плечо у него еще побаливает после давнего ушиба. И действительно, Скалли чуть было не вспылил, но через секунду улыбнулся кривой улыбкой и смолчал. Остальные поняли, что он принимает на себя всю ответственность за изменившееся поведение шведа.