Адская бездна. Бог располагает - Дюма Александр. Страница 59

Он написал ей, весьма кратко сообщив, что вернется раньше, чем вчера, и попросил ее послать к нему двух доезжачих.

Ужин под деревьями при свете разноцветных фонариков был как нельзя более фантастичен и занимателен. Во время трапезы двое доезжачих Юлиуса, скрывшись в лесных зарослях, трубили в рожки, извлекая из своих инструментов гармонические звуки, перекликаясь вдали, словно дивное музыкальное эхо. Такой пленительный диалог, нарушающий лесное безмолвие в столь неурочный час, приводил в растерянность ланей, заставляя их принимать бледные лунные блики за первые проблески утренней зари.

Покончив с ужином, те из студентов, кто имел при себе какие-либо музыкальные инструменты, присоединились к нескольким оркестрантам из театра в Мангейме, о приглашении которых Самуил позаботился еще вчера, воспользовавшись тем, что местную труппу распустили до начала нового театрального сезона. Вместе они устроили отменный импровизированный концерт, вызвав восторженные рукоплескания избранной публики, расположившейся в этом необычном партере, исполнением лучших отрывков из Моцарта, Глюка и Бетховена.

Следует признать, что после этих чарующих часов надобность вернуться домой показалась Юлиусу еще более удручающей.

– Ты помнишь, – сказал ему Самуил, – что на завтра назначена большая охота?

– Я знаю, – отвечал Юлиус.

Нов глубине души его уже смущало, что он так надолго оставляет Христиану в одиночестве.

– Скажи-ка мне вот что, – начал он. – Очевидно, было бы некстати, если бы Христиана принимала участие в наших ужинах или прогулках по реке. Но не кажется ли тебе, что не будет особой неловкости, если она в карете или верхом последует за нами на охоту? Ее бы это развлекло.

Самуил холодно ответил:

– Я обещал ей не подавать признаков жизни по крайней мере до тех пор, пока она сама меня не позовет. Но ей прекрасно известно, что, приняв участие в наших развлечениях, она оказала бы нам честь и доставила удовольствие. Поговори с ней об этом и, если удастся, приведи ее сюда.

– Непременно, – сказал Юлиус, – я сегодня же вечером предложу ей это. Ведь получается неудобно: нельзя же мне вечно бросать ее одну, как сегодня. Надо, чтобы или она отправлялась со мной, или я оставался дома с ней.

Итак, по возвращении Юлиус восторженно живописал Христиане утреннее плавание и вечерний концерт. Он объявил ей о завтрашней охоте и о том, что ей непременно следует туда поехать. Если угодно, она отправится в экипаже, закрытом настолько, насколько сочтет нужным: тогда она увидит все, сама оставшись невидимой.

Христиана, суровая и немного печальная, наотрез отказалась.

Они расстались, недовольные друг другом: она не могла не испытать раздражения, представляя, как приятно ее супруг будет проводить время вдали он нее; он в душе посетовал, что ничто пока не в силах рассеять ее грусти.

L

Трихтер и Фрессванст достигают эпического величия

Собачий лай, крики студентов, деловитая суета доезжачих Юлиуса, трубные звуки рожков, ржание коней, заботы о том, чтобы зарядить ружья и запастись порохом, который тотчас превратился в меновой товар, – все эти подготовительные хлопоты, едва ли не более занимательные, чем сама охота, наполнили утро третьего дня веселой кутерьмой и приятными предвкушениями.

Студенты снаряжались кто как мог. Цены на ружья по всей округе поднялись до чрезвычайности. Большая часть из них была сдана местными жителями внаем вдвое дороже, чем они стоили изначально.

Некоторые, с позволения сказать, студенточки, любопытные, как все женщины, но храбростью не уступавшие мужчинам, верхом, с заряженными ружьями в руках, вносили радостное оживление в картину суровых сборов, напоминавшую известное полотно Ван дер Мейлена.

Юлиус застал Самуила отдающим распоряжения относительно будущей диспозиции, словно какой-нибудь главнокомандующий.

– Все забываю сказать тебе, Юлиус, – смеясь, заметил он, – что за это время я успел еще немножко позаниматься псовой охотой. Кстати, у тебя превосходные доезжачие. В лесу они как у себя дома и уже успели указать нам два следа – оленя и кабана. Свора у нас просто королевская, так что, мой дорогой, забава обещает быть великолепной.

Не успел прозвучать сигнал, как студенты и собаки вперемешку ринулись вперед, все вместе, с лаем и воплями. Да, вопреки стараниям Самуила это была не стройная, правильная охота знатоков, а разнузданный яростный набег, в котором тоже есть своя красота. Завывания рожков в духе Дампьера, испуганные взвизгивания и смех женщин, улюлюканье мужчин, тявканье псов, ружейная пальба нетерпеливых и неопытных охотников, стреляющих впустую, – все это ворвалось в лес и понеслось подобно урагану.

Однако превосходные стратегические планы Самуила и доезжачих восторжествовали над всей этой неразберихой. Сначала загнали оленя, потом пришел черед кабана.

Предсмертные хрипы зверя потонули в трубных, оглушительно-бодрых звуках рожков; потом все смолкло – и рев вепря, и рожки.

В это мгновение послышалась другая музыка. То была мелодия танца. Звуки приближались. Резвому пиликанью двух скрипок вторил веселый хор. Сквозь весь этот шум то и дело доносились взрывы звонкого смеха.

Еще минута, и в конце просеки, на которой собрались охотники, показалось десятка два веселящихся по-воскресному нарядных парочек.

То была свадебная процессия Готлиба и Розы, которые обвенчались в то же утро.

Заметив студентов, участники свадебного шествия сделали было вид, что смущены, и попытались уклониться в сторону.

Но Самуил, приблизившись к Розе, галантно произнес:

– Госпожа новобрачная, позвольте мне преподнести вам дичь для вашего свадебного пира – кабана и оленя. Если вы соблаговолите пригласить и нас, мы поужинаем вместе, а потом будем танцевать до утра. Угодно ли вам оказать мне честь, оставив за мной первый танец?

Роза взглянула на Готлиба; тот кивнул в знак согласия.

Запев в два голоса, рожок и скрипка скрепили союз свадьбы и охоты, и обе компании отправились каждая своей дорогой, условившись встретиться вечером.

– А теперь лекция по истории! – объявил неутомимый Самуил. – Я предлагаю вашему вниманию диссертацию в раблезианском духе. Тема: «Институт брака от Адама до наших дней».

– Браво! Вот это наука так наука! – закричали присутствующие, заранее очарованные.

Жизнь ли на свежем воздухе была тому причиной или пример этого вечно кипучего, не ведающего усталости Самуила, но, так или иначе, силы и способности студентов за последние три дня словно бы удесятерились; деятельность физическая и духовная взаимно питали друг друга, и тело успевало отдохнуть за то время, пока работал мозг.

Вечер ознаменовался свадебным пиром. Он был грандиозен. Бургомистр Пфаффендорф напился там до потери сознания. Когда же от дичи не осталось ничего, кроме костей, а от вина – ничего, кроме бутылок, раздалась музыка и начался бал.

Самуил предложил руку Розе; Лолотта пустилась в пляс с Пфаффендорфом.

Студенты приглашали на танец самых хорошеньких деревенских девушек, а гризетки из Гейдельберга поделили между собой мельников и арендаторов. Неистовые пляски до упаду много способствовали окончательному слиянию Ландека с Гейдельбергом.

Только Трихтер и Фрессванст не танцевали. У них было занятие посущественнее: они пили.

В полночь Самуил Гельб, милостивый тиран во всем, что касается удовольствий, не склонный ни ограничивать разнузданных излишеств, ни поощрять их, все же неумолимо отдал приказ расходиться.

– Меня ждет тяжкое испытание! – вздохнул Трихтер. – Ведь надо проводить Лолотту в Ландек… ох! до самых дверей дома.

– Что ж! Я тебя не оставлю, – сказал Фрессванст, полный сочувствия к другу.

– Благодарю тебя, о великодушный друг! – проникновенно ответствовал Трихтер, пожимая ему руку.

И наши доблестные пропойцы, суровые и молчаливые, вдвоем проводили до самой деревни взвинченную, без умолку болтающую Лолотту. Когда же они исполнили свой долг, водворив свою спутницу в ее жилище, Трихтер сказал Фрессвансту: