Анж Питу (др. перевод) - Дюма Александр. Страница 69

– Но каким образом и почему вы лишились чувств в этой комнате, графиня? – осведомилась Мария Антуанетта.

– Я этого объяснить не могу, ваше величество, сама не знаю. Но ведь при этой жизни, полной усталости, страха и тревог, что мы ведем вот уже три дня, для женщины, как мне кажется, вполне естественно упасть в обморок.

– Это верно, – прошептала королева, видя, что Андреа не собирается ни в чем сознаваться.

– Ведь и у вашего величества глаза повлажнели, – заметила Андреа со странным спокойствием, которое не покидало ее с того момента, как она пришла в себя, и в сложившихся обстоятельствах выглядело неуместным, поскольку было явно видно, что оно лишь напускное и за ним кроются вполне человеческие чувства.

И в этих словах графу почудилась насмешка, какую несколько секунд назад он заметил в словах королевы.

– Сударыня, – обратился он к Андреа несколько строго, к чему явно не привык, – ничего нет удивительного в том, что в глазах у королевы слезы – ее величество любит свой народ, а ведь недавно проливалась народная кровь.

– Слава богу, что не ваша, сударь, – проговорила Андреа, все такая же холодная и непроницаемая.

– Да, но ее величество ведет речь не обо мне, а о вас, сударыня. Так что давайте с позволения королевы вернемся к вам.

Мария Антуанетта в знак согласия кивнула.

– Вы испугались, не так ли?

– Я?

– Вам ведь сделалось плохо, не отрицайте. Стало быть, с вами что-то произошло, но что? Я не знаю, вы должны рассказать.

– Вы заблуждаетесь, сударь.

– Кто-то вызвал ваше недовольство, какой-нибудь мужчина?

Андреа побледнела.

– Никто не вызывал моего недовольства, сударь, я пришла от короля.

– Прямо от него?

– Прямо от него, можете справиться у его величества.

– Если так, – сказала Мария Антуанетта, – значит, графиня права. Король ее очень любит и знает, что я тоже слишком к ней привязана, чтобы хоть чем-нибудь огорчить.

– Но вы же произнесли имя, – продолжал настаивать Шарни.

– Имя?

– Ну да, когда начали приходить в себя.

Андреа взглянула на королеву, словно прося о помощи, но та то ли не поняла, то ли не пожелала понять, и подтвердила:

– Да, вы произнесли имя некоего Жильбера.

– Жильбера? Я произнесла имя Жильбера? – воскликнула Андреа со столь заметным ужасом, что граф испугался его даже сильнее, нежели ее обморока.

– Да, – подтвердил он, – вы произнесли это имя.

– В самом деле? – удивилась Андреа. – Вот странно.

Словно небо, только что разорванное вспышкой молнии, лицо молодой женщины, исказившееся было при звуке рокового имени, постепенно вновь обрело свое обычное выражение, и лишь какой-то мускул на этом прекрасном лице продолжал едва заметно подрагивать, как замирают на горизонте сполохи ушедшей грозы.

– Жильбер? – повторила она. – Не знаю.

– Да, Жильбер, – подтвердила королева. – Постарайтесь припомнить, любезная Андреа.

– Но, ваше величество, – обратился граф к Марии Антуанетте, – это, вероятно, простая случайность, графине такое имя неизвестно.

– Нет, отчего же, – возразила Андреа, – оно мне известно. Это имя одного ученого, искусного врача, прибывшего из Америки, который, кажется, был там связан с господином де Лафайетом.

– И что же? – спросил граф.

– А то, – очень естественно отозвалась Андреа, – что я лично с ним незнакома, но мне говорили, что человек он весьма достойный.

– Откуда же тогда такое волнение, милая графиня? – полюбопытствовала королева.

– Волнение? Разве я волновалась?

– Еще как! Казалось, это имя доставляет вам мучения.

– Это не исключено, и дело тут вот в чем. У короля в кабинете я увидела одетого в черное человека с суровым лицом, говорившего о мрачных и ужасных вещах: он весьма живо описывал убийство господина Делоне и господина де Флесселя. Я была напугана и лишилась чувств, как вы видели. Возможно, я что-то при этом бормотала и произнесла имя этого самого господина Жильбера.

– Возможно, – согласился г-н де Шарни, явно не желавший продолжать расспросы. – Но теперь вы успокоились, не так ли?

– Вполне.

– В таком случае я хочу попросить вас кое о чем, граф, – проговорила королева.

– К услугам вашего величества.

– Пойдите разыщите господ де Безанваля, де Брольи и де Ламбеска и велите им оставить свои части там, где они сейчас и находятся, а завтра король на совете решит, что делать дальше.

Граф поклонился, но прежде чем выйти, еще раз взглянул на Андреа.

Взгляд его был полон беспокойства и нежности.

Он не укрылся от внимания королевы.

– Графиня, – спросила она, – вы не пойдете со мною к королю?

– Нет, ваше величество, не пойду, – поспешно ответила та.

– Почему?

– Я прошу ваше величество разрешить мне удалиться к себе: я ощущаю потребность в отдыхе после всех этих переживаний.

– Признайтесь откровенно, графиня: между вами и его величеством что-то произошло? – настаивала королева.

– Ничего, государыня, совершенно ничего.

– Сознайтесь, если это так. Порою король не щадит моих друзей.

– Его величество по обыкновению был очень добр ко мне, но…

– Но вы предпочитаете его не видеть, да? Нет, тут решительно что-то не так, граф, – с напускной шутливостью заключила королева.

Но в этот миг Андреа бросила на королеву такой выразительный, умоляющий и многозначительный взгляд, что та поняла: пора кончать с этой маленькой войной.

– Вот что, графиня, – предложила она, – пусть господин де Шарни выполняет данное ему поручение, а вы отправляйтесь к себе или, если хотите, оставайтесь здесь.

– Благодарю, ваше величество, – промолвила Андреа.

– Ступайте же, господин де Шарни, – продолжала королева, увидев признательность, изобразившуюся на лице Андреа.

Не заметив или не желая замечать это выражение, граф взял жену за руку и выразил радость по поводу того, что к ней вернулись силы и цвет лица.

Затем, отвесив королеве полный глубокого уважения поклон, он удалился.

Однако уже уходя, он обменялся с Марией Антуанеттой быстрым взглядом.

Взгляд королевы говорил: «Возвращайтесь поскорее».

Взгляд графа отвечал: «Постараюсь».

Андреа же с тяжелым сердцем следила за каждым движением мужа.

Казалось, она всею своей волей старалась ускорить неторопливый и полный благородства шаг, которым он шел к двери, чуть ли не подталкивая его взглядом.

И лишь только дверь за ним затворилась и он скрылся из виду, как силы, собранные Андреа, чтобы справиться с положением, покинули ее: лицо побледнело, ноги подкосились, и она рухнула в стоявшее поблизости кресло, рассыпаясь перед королевой в извинениях за подобное нарушение этикета.

Мария Антуанетта подбежала к камину, взяла флакон с нюхательной солью и поднесла его к носу Андреа. На этот раз графиня пришла в себя гораздо быстрее – не столько благодаря августейшим заботам, сколько с помощью собственной силы воли.

Между обеими женщинами происходило нечто странное. Королева, казалось, любила Андреа, та отвечала ей искренним уважением, и между тем порою они казались не любящей королевой и преданной слугою, а врагами.

Итак, благодаря своей душевной силе Андреа быстро справилась со слабостью. Она встала, с почтением отстранила руку королевы и, склонив голову, попросила:

– Ваше величество позволит мне удалиться к себе?

– Разумеется, любезная графиня, вы всегда вольны делать, что вам угодно, этикет вас не касается. Но разве вы не хотите мне что-то сказать, прежде чем уйти?

– Я, государыня? – удивилась Андреа.

– Да, вы.

– Нет. А о чем я должна вам сказать?

– Об этом самом господине Жильбере, который произвел на вас столь сильное впечатление.

Андреа вздрогнула и лишь отрицательно покачала головой.

– В таком случае я вас больше не задерживаю, милая Андреа, вы свободны.

С этими словами королева направилась к двери в будуар, который примыкал к комнате.

Андреа, сделав безупречный реверанс, двинулась к выходу.