Воспоминания фаворитки [Исповедь фаворитки] - Дюма Александр. Страница 143

Он прижал меня к сердцу — его биение я чувствовала сквозь жесткую ткань мундира, — поцеловал в глаза — губы его дрожали — и мягко отстранил, словно боясь похитить невольную ответную ласку, плод не столько чувства, сколько волнения. Затем, глядя на меня взором, полным страстного обожания, спросил:

— Ну, что случилось? Вы говорите с человеком, готовым отдать свою жизнь за королеву и…

Он заколебался, но все же закончил:

— … и честь — за вас!

— О! Дорогой мой Нельсон! — воскликнула я и, схватив его руку, хотела ее поцеловать.

Отнимая ее у меня, он непроизвольным движением опустил голову, я подняла свою и наши уста встретились.

— О, — вскричал Нельсон, бросившись от меня на несколько шагов, — вы сводите меня с ума!

Я протянула ему руку.

— Не беда, — сказала я, — потому что я же вас и вылечу!

Он оглянулся вокруг, проверяя, нет ли кого-нибудь рядом. Поняв его взгляд, я сказала с улыбкой:

— Королева и генерал-капитан там, — и жестом указала на соседнюю комнату.

Он глубоко вздохнул, подошел ко мне и обвив мою талию своей единственной рукой, усадил меня с собой рядом.

— Вы мне писали, что нуждаетесь в моей услуге, — сказал он. — С моей стороны непростительный эгоизм не спросить вас прежде всего, чем я могу быть вам полезен. Я исправляю эту ошибку, а о моем помешательстве поговорим после.

— Когда вам угодно, — отвечала я, одарив его взглядом, полным обещаний. — Но если вы будете медлить слишком долго, мне придется самой вернуться к этому разговору.

— Берегитесь! — сказал он. — Вы Партенопа, но я-то не Улисс.

Потом, с усилием овладев собой, он произнес:

— Ну-ну, спокойнее! Макк разбит, не правда ли? Армия отступает… Вы получили известия от короля?

— Еще того лучше: король прибыл сам, вот уж три часа как он в Казерте. Все погибло! Через две недели французы явятся сюда. Королева замышляет бежать на Сицилию и рассчитывает, что вы ее туда доставите.

— Вы тоже поедете? — спросил Нельсон.

— Я не покину королеву.

— А я не покину вас.

— Какие бы распоряжения вы ни получили?

— Придется рвать все письма не распечатывая!

— Нельсон! — воскликнула я, протягивая к нему руки.

Он бросился ко мне на грудь.

— Опять! — простонал он. — Вы снова… Да имейте же жалость ко мне!

— Нельсон, это совсем не жалость заставляет меня сказать вам, что я люблю вас. Это признательность… и любовь!

Совершенно потрясенный, он упал на колени и стал целовать мои руки. Из его груди при этом вырывались слабые приглушенные возгласы, которые легко было бы принять как за вскрики боли, так и вскрики радости.

В это мгновение королева приотворила дверь и, увидев Нельсона у моих ног, хотела было удалиться. Но я сказала:

— Входите, входите, государыня, мне нечего таить ни от вас, ни от света. Нельсон только что сказал мне, что он всецело наш, а я ответила, что я вся его. Пусть ваше величество окажет милость нашему спасителю, позволив ему поцеловать вашу руку!

LXXXIII

На следующий день был созван Государственный совет. Король объяснил положение; он не преуменьшал разгрома, я бы даже сказала, что он его преувеличил, если бы это было возможно.

В качестве главнокомандующего военного флота на Совет был приглашен адмирал Караччоло. Поскольку со стороны моря опасаться было нечего — ведь англичане охраняли порт, — он просил позволения составить из военных моряков корпус в тысячу — тысячу двести человек и во главе их отправиться воевать с французами. Овладев ущельями Абруцци до прибытия главных сил неаполитанской армии, он мог бы положить конец отступлению и объединить силы беглецов. Сколько бы солдат ни погибло в сражениях с французами, неаполитанское войско все еще должно было быть раза в четыре сильнее тех, кто обратил его в бегство.

Но король отверг это предложение. Он сомневался в преданности Караччоло и подозревал его в желании собрать разрозненные части армии только затем, чтобы объединиться с силами патриотов.

Караччоло был задет таким недоверием, которого вовсе не заслужил, и ушел с заседания, не дождавшись его конца, заявив, что возвращается на корабль, где будет ждать распоряжений короля.

Однако, прежде чем возвратиться на корабль, он отправился к королеве.

У нее также заседал совет, только состоял он из нее самой, Нельсона, сэра Уильяма и меня.

Еще накануне Каролина вместе с генерал-капитаном остановилась на том, что ей следует бежать со всем своим семейством.

Она колебалась, принимать ли Караччоло, но сэр Уильям подтолкнул ее к этому решению.

Тогда королева взяла меня за руку, показывая, что настаивает на моем присутствии при ее беседе с адмиралом, должно быть, затем, чтобы дать ему понять, насколько несокрушима наша дружба, которая не слабеет, а лишь крепнет перед лицом всех тех прямых обид и сомнительных кривотолков, что направлены против нее.

Напрасно я умоляла ее величество не подвергать меня опасности новых оскорблений со стороны неаполитанского князя; она заявила, что так ей угодно, а если адмирал позволит себе проронить хоть одно двусмысленное слово, его тотчас оборвут.

Впрочем, одного взгляда на князя Караччоло было достаточно, чтобы понять, что сейчас мне нечего опасаться с его стороны. Никогда выражение столь глубокой почтительности не отпечатывалось в благородных чертах более явственно, чем на лице князя.

— Государыня, — произнес он с поклоном, — король только что сообщил нам о разгроме, постигшем сухопутную армию. Но, к счастью, ваш верный флот невредим. Ваше величество не спрашивали моего мнения, но, если вы соблаговолите меня выслушать, я скажу, что — разумеется, прежде продержавшись до конца и сделав все возможное, чтобы добиться реванша, — итак, я скажу, что вам надлежит оставить Неаполь и отправиться на Сицилию.

— Мои намерения именно таковы, сударь, — сказала королева.

— В таком случае, — продолжал Караччоло, еще раз поклонившись, — я умоляю ваше величество оказать честь «Минерве», выбрав ее в качестве своего транспортного судна. «Минерва» — лучший парусник неаполитанской эскадры, а если иметь в виду то состояние, в которое сражение у Абукира привело английский флот, мой корабль может поспорить в скорости и надежности даже с кораблем самого лорда Нельсона. Сейчас неблагоприятная пора для навигации, но я знаю наши моря и даже, смею сказать, наши штормы; лучше меня никто не сумел бы обеспечить безопасность вашего величества и всего августейшего семейства. Потребуется лишь несколько дней, чтобы привести фрегат в такое состояние, чтобы ваше величество могли достойно разместиться на его борту.

Королева наклонила голову в знак признательности, и Караччоло продолжал:

— Само собой разумеется, что, если леди Гамильтон и сэр Уильям сочтут уместным последовать за вашим величеством, для меня будет большой честью принять их на борт моего корабля, и если я не могу назвать эту честь наивысшей, какая могла бы выпасть на мою долю, то лишь потому, что в то же самое время мне выпадет счастье принимать у себя ваше величество.

Все это было высказано с таким достоинством, так благородно и почтительно, что королева не могла устоять — она протянула адмиралу руку со словами:

— Сударь, в час крайней нужды я не забуду вашего предложения, а пока благодарю вас от своего имени и от имени леди Гамильтон. Есть ли у вас еще что-нибудь, что вы бы хотели мне сказать, или, возможно, какое-либо желание?

— Я имею сказать вашему величеству, что умоляю вас считать меня своим самым верным слугой, а мое единственное желание — повергнуть к вашим стопам мои уверения в глубочайшем почтении.

И, снова отвесив поклон королеве и мне, адмирал отступил к дверям, не поворачиваясь к нам спиной, сочетая в каждом своем движении исключительную деликатность, собственное достоинство и должное почтение к особе королевы.