Графиня де Монсоро. Том 2 - Дюма Александр. Страница 29

– Поговорим.

Проницательный Франсуа уже заметил, что с момента их встречи Бюсси относится к нему с гораздо большей предупредительностью, чем обычно. С присущим ему знанием света, принц решил, что Бюсси, по всей вероятности, оказался в затруднительном положении, а значит, при некоторой доле хитрости, можно из этого извлечь пользу для себя.

Но у Бюсси было время подготовиться, и он держался уверенно.

– Поговорим, монсеньер, – ответил он.

– Когда мы виделись с вами в последний раз, – сказал принц, – вы были тяжело больны, мой бедный Бюсси!

– Это правда, монсеньер, – подтвердил молодой человек, – я был тяжело болен и спасся почти чудом.

– В тот день при вас находился какой-то лекарь, – продолжал принц, – чересчур озабоченный вашим здоровьем, как мне показалось, потому что он набрасывался на всех, кто приближался к вам, – И это тоже правда, монсеньер, мой Одуэн меня очень любит.

– Он строго-настрого запретил вам вставать с постели, не так ли?

– Чем я был возмущен до глубины души, как ваше высочество могли убедиться сами.

– Но, – сказал герцог, – коли это вас так возмущало, вы могли бы послать медицину ко всем чертям и отправиться со мной, как я вас о том просил.

– Проклятие! – воскликнул Бюсси, на сотню ладов вертя и крутя в руках свою аптекарскую шляпу.

– Но, – продолжал герцог, – так как речь шла о серьезном деле, вы побоялись подвергнуть себя опасности.

– Простите? – переспросил Бюсси, одним ударом кулака нахлобучивая все ту же шляпу до самых глаз. – Мне послышалось, мой принц, вы сказали, что я побоялся подвергнуть себя опасности?

– Да, я так сказал, – ответил герцог Анжуйский. Бюсси вскочил со своего стула.

– Тогда, значит, вы солгали, монсеньер, – воскликнул он, – солгали самому себе, слышите! Потому что вы сами не верите ни слову, ни единому слову из того, что сказали. У меня на теле двадцать шрамов, они свидетельствуют, что я не раз подвергал себя опасности и никого не боялся. И, клянусь честью, я знаю немало людей, которые не смогли бы сказать того же о себе и тем более доказать это.

– У вас всегда наготове неопровержимые доводы, господин де Бюсси, – возразил герцог, бледный и очень возбужденный. – Когда вас обвиняют, вы стараетесь перекричать упреки и воображаете, что это доказывает вашу правоту.

– О нет, я не всегда прав, монсеньер, – возразил Бюсси, – и хорошо это знаю, но я так же хорошо знаю, в каких случаях я не прав.

– В каких же это случаях? Скажите, сделайте милость.

– В тех, когда я служу неблагодарным людям.

– По чести, сударь, мне кажется, что вы забываетесь, – сказал принц, внезапно поднимаясь с тем видом достоинства, который он умел принимать в случае нужды.

– Возможно, я забываюсь, монсеньер, – сказал Бюсси, – поступите раз в жизни так же: забудьтесь или забудьте меня.

При этом Бюсси сделал два шага к выходу, но принц оказался проворней и загородил собою дверь.

– Станете ли вы отрицать, сударь, – спросил он, – что в тот день, когда вы отказались выйти из дому со мной, вы через минуту вышли сами?

– Я, – ответил Бюсси, – никогда ничего не отрицаю, монсеньер, разве что в тех случаях, когда у меня хотят вынудить признание.

– Тогда объясните мне, почему вы настаивали на том, чтобы остаться дома.

– Потому, что у меня были дела.

– Дома?

– Дома или в другом месте.

– Я полагаю, что, когда дворянин состоит на службе у принца, главными его делами являются дела этого принца.

– Так кто же, как правило, занимается вашими делами, монсеньер, если не я?

– Я с этим не спорю, – ответил Франсуа, – обычно вы мне верны и преданы, скажу даже больше: я извиняю ваше дурное настроение.

– Вот как? Вы очень добры.

– Да, извиняю, потому что у вас есть некоторые основания сердиться на меня.

– Вы признаете это, монсеньер?

– Да. Я обещал вам опалу для господина де Монсоро. Вы, кажется, его сильно недолюбливаете, господина де Монсоро?

– Я? Совсем нет. Я нахожу, что у него отталкивающая физиономия, и хотел бы, чтобы он убрался подальше от двора и не мозолил бы мне глаза. Вам же, монсеньер, вам, напротив, его физиономия по душе. О вкусах не спорят.

– Что ж, раз единственное оправдание тому, что вы дулись на меня, как избалованный, капризный ребенок, состоит в этом, я скажу вам: вы были неправы вдвойне, когда не пожелали идти со мной, а после моего ухода вышли и стали совершать никому не нужные подвиги.

– Я совершал никому не нужные подвиги, я?! Сию минуту вы обвиняли меня в том, что… Послушайте, монсеньер, будем же последовательными. Какие это подвиги я совершил?

– Совершили, совершили. Я понимаю, что вы не любите господина д'Эпернона и господина де Шомберга.

Я их тоже не люблю и, более того, – не выношу, но нужно было ограничиться нелюбовью и дождаться удобного момента.

– Ого! – сказал Бюсси. – Что вы этим хотите сказать, монсеньер?

– Убейте их, черт побери! Убейте обоих, убейте всех четырех, я вам буду за это только признателен, но не злите их, особенно когда сами вы потом исчезаете, а они срывают свою злость на мне.

– Ну хорошо, что же я ему сделал, этому достойному гасконцу?

– Вы имеете в виду д'Эпернона, не так ли?

– Да.

– Ну так вот, по вашему наущению его побили камнями.

– По моему наущению?!

– И самым отменным образом, так что камзол его был превращен в лохмотья, плащ разодран на куски и он возвратился в Лувр в одних штанах.

– Прекрасно, – сказал Бюсси, – с этим все. Перейдем к немцу, В чем я повинен перед господином де Шомбергом?

– Надеюсь, вы не станете отрицать, что приказали выкрасить его в индиго? Когда я его увидел, через три часа после этого происшествия, он еще был лазоревого цвета. И по-вашему, это удачная шутка? Полноте!

Тут принц, вопреки своему желанию, засмеялся, а Бюсси, вспомнив, какое лицо было у Шомберга в чане, тоже не смог удержаться от хохота.

– Так, значит, полагают, что это я сыграл с ним такую шутку?

– Кровь Христова! Не я же, в самом деле?

– И вы еще можете, монсеньер, в чем-то упрекать человека, которому приходят в голову такие замечательные идеи? Ну что я вам говорил? Вы – неблагодарны.

– Согласен. А теперь, послушай, если ты действительно вышел из дому ради этого, я тебя прощаю.

– Правда?

– Да, слово чести, но я еще не покончил с моими претензиями к тебе.

– Я слушаю.

– Поговорим немного обо мне.

– Будь по-вашему.

– Что сделал ты, чтобы помочь мне в беде?

– Вы прекрасно знаете, что я сделал, – сказал Бюсси.

– Пет, не знаю.

– Так вот, я отправился в Анжу.

– Иначе говоря, ты спас себя.

– Да, потому что, спасая себя, я спасал вас.

– Но разве ты не мог подыскать себе убежища где-нибудь в окрестностях Парижа, вместо того чтобы спасаться бегством в столь дальние края? Мне кажется, находись ты на Монмартре, мне от тебя было бы больше проку.

– Вот тут-то мы с вами и расходимся, монсеньер; я предпочел приехать в Анжу.

– Согласитесь, что ваша прихоть – это весьма посредственный довод.

– Отнюдь, ибо моя прихоть была продиктована желанием завербовать вам сторонников.

– А-а! Это уже другое дело. Ну поглядим, чего вы добились.

– Я смогу рассказать вам это завтра, монсеньер, а сейчас наступило время, когда я должен вас покинуть.

– Покинуть, зачем?

– Чтобы повидаться и побеседовать с очень нужным человеком.

– О! Если так, тогда не возражаю. Идите, Бюсси, но будьте осторожны.

– Осторожен, почему? Разве мы здесь не самые сильные?

– Все равно, не рискуй ничем. Ты уже много успел?

– Я здесь всего два дня, как же вы хотите…

– Но ты скрываешься хотя бы?

– Еще бы! Клянусь смертью Христовой! Поглядите на костюм, в котором я с вами разговариваю, разве обычно я ношу камзолы цвета корицы? И в эти чудовищные штаны я влез тоже ради вас.

– А где ты живешь?

– О! Вот тут-то вы и оцените мою преданность. Я живу.., я живу возле крепостной стены, в жалкой лачуге с дверью на реку. Но вы, мой принц, как вы-то выбрались из Лувра? Почему я встретил вас на дорою с загнанным конем под вами и в компании господина д'Обинье?