Королева Марго (др. перевод) - Дюма Александр. Страница 29

Часть вторая

I. Боярышник у «Гробницы невинно убиенных»

Возвратясь в свои покои, Маргарита тщетно пыталась разгадать смысл того, что шепотом сказала Карлу королева-мать и почему ее слова сразу прекратили ужасное обсуждение вопроса о жизни или смерти короля Наваррского, которое она застала.

Часть утра Маргарита посвятила заботам о раненом Ла Моле, а другую часть тому, чтобы угадать слова Екатерины, но ее ум отказывался от решения такой задачи.

Король Наваррский остался в Лувре пленником. Преследование гугенотов продолжалось больше прежнего. За ужасной ночью наступил день еще более мерзких избиений. Колокола били не набат, а трезвонили «Те Deum», [4] но звуки меди, радостно звеневшие над сценами убийства и пожаров, казались при свете солнца даже унылее, чем мрачный звон, гудевший в темноте предшествующей ночи. К утру обнаружилось одно необычайное явление: за эту ночь боярышник, обычно расцветающий весной и теряющий в июне душистый свой наряд, расцвел еще раз. Католики признали это чудом, разнесли весть о нем по городу и, сделав бога своим сообщником, устроили церковный ход с крестами и хоругвями к «Гробнице невинно убиенных», где вдруг расцвел боярышник. Это как бы небесное благословение на происходящую резню подогрело рвение убийц.

И в то время, когда весь город, каждая улица, каждая площадь, каждый перекресток становились ареною убийства, Лувр уже стал братскою могилой всех протестантов, оказавшихся там в момент сигнала. В живых остались только король Наваррский, принц Конде и Ла Моль.

Состояние здоровья Ла Моля не тревожило больше Маргариту, так как подтвердились ее вчерашние слова о том, что его раны тяжелы, но не смертельны, и она занялась разрешением только одного вопроса: как спасти жизнь своему мужу, все еще находившуюся под угрозой? Несомненно, первое овладевшее ею чувство было естественное сострадание к человеку, которому она совсем недавно поклялась если и не в любви, то в дружбе. Но вслед за этим в сердце королевы проникло и другое чувство – не такое бескорыстное.

Маргарита была честолюбива: выходя замуж за Генриха Бурбона, она была почти уверена, что станет королевой на наваррском троне. Хотя с одной стороны король французский, а с другой – король испанский отрывали от Наварры целые куски и сократили территорию ее до половины, Генрих Бурбон в тех редких случаях, когда ему приходилось обнажать свой меч, выказывал большое мужество, и если он его проявит впредь, Наварра может стать настоящим королевством, объединив как своих подданных французских гугенотов.

Благодаря своему развитому и тонкому уму Маргарита все это предусмотрела и учла. Теряя Генриха, она теряла не только мужа, но и трон.

Она сидела, глубоко задумавшись над этим, как вдруг кто-то постучал в дверь из потайного хода. Она вздрогнула, так как лишь три лица ходили этим ходом: король, королева-мать и герцог Алансонский. Она приотворила дверь, сделала пальцем знак Жийоне и Ла Молю притаиться и пошла впустить посетителя.

Посетителем оказался герцог Алансонский. Молодой человек не появлялся со вчерашнего дня. На мгновение у Маргариты мелькнула мысль попросить его, чтоб он вступился за короля Наваррского, но одно тревожное соображение ее остановило: брак был заключен против воли Франсуа – он терпеть не мог Генриха и сохранял нейтралитет по отношению к нему только благодаря уверенности, что Генрих и его жена остались чужими друг для друга. Следовательно, всякий признак внимания Маргариты к своему супругу мог не отдалить, а приблизить к груди Генриха три угрожавших ему кинжала.

Вот почему Маргарита, увидев своего брата, испугалась еще больше, чем если бы увидала Карла IX и даже королеву-мать. По внешнему виду юного принца нельзя было себе представить, что в городе и в Лувре происходит нечто чрезвычайное: он был одет с большой изысканностью, как всегда. От его одежды и белья пахло духами, чего не выносил Карл IX, но чем злоупотребляли его братья – герцог Анжуйский и герцог Алансонский. Только изощренный глаз Маргариты мог заметить, что, хотя герцог был бледнее, чем обычно, а концы пальцев его холеных рук слегка дрожали, душу его наполняло радостное чувство.

Войдя, он, как всегда, подошел к сестре, чтобы ее поцеловать, но Маргарита наклонилась и подставила ему для поцелуя лоб, хотя два старших брата – король и герцог Анжуйский – целовали ее в щеку.

Герцог Алансонский тяжело вздохнул и прикоснулся бледными губами к подставленному для поцелуя лбу.

После этого он сел и стал передавать сестре кровавые события этой ночи: медленную и мучительную смерть адмирала Колиньи и мгновенный конец Телиньи, убитого на месте пулей. Он остановился, уселся поглубже в кресле и со свойственной ему и двум его братьям любовью к кровавым зрелищам начал описывать подробности ночных убийств. Маргарита его не прерывала.

Когда Франсуа закончил рассказ, она спросила:

– Ведь вы, дорогой брат, зашли ко мне не для того только, чтобы рассказать все это, не так ли?

Герцог Алансонский улыбнулся.

– Вам нужно мне сказать что-то другое?

– Нет, – ответил герцог, – я жду.

– Чего вы ждете?

– Разве не говорили вы, моя милая и горячо любимая сестра, – начал герцог, подвигая свое кресло ближе к креслу Маргариты, – что брак ваш с королем Наваррским свершился против вашего желания?

– Разумеется, да. Я даже не была знакома с наследником беарнским, когда мне предложили его в мужья.

– Но и когда вы познакомились, разве не уверяли вы меня, что не чувствуете к нему никакой любви?

– Верно, я это говорила.

– Разве вы не были убеждены, что этот брак будет для вас несчастьем?

– Дорогой мой Франсуа, когда брак не большое счастье, то он почти всегда большое несчастье.

– Поэтому, как я уже сказал вам, дорогая Маргарита, я и жду.

– Но чего же вы ждете?

– Жду, когда вы скажете, что рады.

– Чему же мне радоваться?

– Неожиданной возможности вернуть себе свободу.

– Мне – свободу?! – удивилась Маргарита, заставляя герцога высказаться до конца.

– Ну да, свободу. Вас освободят от короля Наваррского.

– Освободят? – сказала Маргарита, пристально вглядываясь в своего брата.

Герцог попытался выдержать ее взгляд, но тотчас в смущении отвел глаза.

– Освободят? – повторила Маргарита. – Ну что ж, посмотрим! Но я была бы очень рада, если бы вы помогли мне разобраться до конца в этом вопросе: как же думают меня освободить?

– Да ведь Генрих – гугенот! – растерянно пробормотал Франсуа.

– Конечно, но он и не делал тайны из своего вероисповедания, об этом знали все, когда устраивали наш брак.

– Да, но со времени вашего брака что делал Генрих? – возразил герцог, и луч радости скользнул по его лицу.

– Вам, Франсуа, лучше знать, что делал Генрих, ведь он почти все время проводил в вашем обществе: вы вместе охотились, вместе играли в лапту и в мяч.

– Да, днем – это верно, а по ночам? – возразил герцог.

Маргарита не ответила и потупила глаза.

– А по ночам, по ночам?.. – настаивал герцог Алансонский.

– Ну, говорите! – сказала Маргарита, чувствуя, что надо что-нибудь ответить.

– А по ночам он проводил время в обществе мадам де Сов.

– Откуда вы это знаете?

– Я это знаю потому, что мне это нужно знать, – ответил герцог, нервно обрывая шитье у себя на рукавах.

Маргарита начинала проникать в смысл слов, сказанных Екатериной на ухо Карлу IX, но не подавала вида, что начала их понимать.

– Зачем вы это говорите? – ответила она с хорошо наигранной печалью. – Зачем напоминать мне, что здесь меня никто не любит и мною не дорожит, не исключая и тех, кого сама природа мне дала в заступники, и того, кого мне церковь дала в мужья?

– Вы несправедливы, – горячо возразил герцог Алансонский, еще ближе придвигаясь к сестре, – я вас люблю, я ваш заступник.

вернуться

4

Молитва в католической обедне: «Тебя, бога, славим…»