Королева Марго (др. перевод) - Дюма Александр. Страница 90
Маргарита продолжала свой путь прямо туда, где ее могла ждать опасность. С виду Маргарита была спокойна, но судорожно сжатые руки говорили о сильном нервном напряжении. По мере того как она двигалась вперед, тишина становилась все более зловещей, и какая-то тень, похожая на тень руки, заслонила тусклый мерцающий источник света.
Когда она подошла к ответвлению коридора, вдруг чья-то мужская тень выступила на два шага вперед, открыла серебряный, вызолоченный фонарик, осветив себя, и крикнула:
– Вот он!
Маргарита лицом к лицу столкнулась со своим братом Карлом. Сзади стоял герцог Алансонский, держа в руке шелковый шнурок. Еще две тени стояли рядом в полной темноте, и только отблеск света на их обнаженных шпагах выдавал присутствие этих двух людей.
Маргарита в мгновение ока охватила всю картину и, сделав над собой огромное усилие, с улыбкой ответила Карлу:
– Сир, вы хотите сказать: «Вот она!»
Карл отступил от нее на шаг. Все остальные продолжали стоять неподвижно.
– Марго! Ты?! Куда ты идешь так поздно? – спросил он.
– Так поздно? А разве уже такой поздний час? – сказала она.
– Я тебя спрашиваю, куда ты идешь?
– Взять книгу речей Цицерона, я ее забыла, кажется, у матушки.
– Идешь так, без света?
– Я думала, что коридор освещен.
– Ты из своих покоев?
– Да.
– Чем же ты занималась сегодня вечером?
– Я готовлю торжественную речь польским послам. Ведь собрание совета завтра, и мы условились, что каждый из нас представит свою речь вашему величеству.
– А в этой работе тебе никто не помогает?
Маргарита собрала все свои силы.
– Да, братец, месье де Ла Моль, он человек очень образованный.
– Настолько образованный, – сказал герцог Алансонский, – что я просил его, когда он кончит работу с вами, прийти ко мне, чтобы помочь и мне своим советом, так как я не могу равняться с вами моим образованием.
– Так это вы его ждали здесь? – самым естественным тоном спросила Маргарита.
– Да, – раздраженно ответил герцог Алансонский.
– Тогда я его сейчас пришлю вам, брат мой. Мы уже кончили.
– А ваша книга? – спросил Карл.
– Я пошлю за ней Жийону.
Братья переглянулись.
– Идите, – сказал Карл, – а мы продолжим наш обход.
– Ваш обход? Кого вы ищете? – спросила Маргарита.
– Красного человечка, – ответил Карл. – Разве вы не знаете красного человечка, который иногда приходит в древний Лувр? Брат Алансон уверяет, что видел его, и мы идем его разыскивать.
– Удачной охоты! – пожелала им Маргарита.
Уходя, Маргарита оглянулась. На стене коридора дрожали тени четырех мужчин, которые, видимо, совещались.
В одну минуту королева Наваррская была у своей двери.
– Жийона, впусти, впусти меня, – сказала она.
Жийона отворила дверь.
Маргарита вбежала к себе в комнату, где ждал ее Ла Моль; он стоял решительный, спокойный, держа в руке шпагу.
– Бегите, бегите, не теряя ни минуты! – сказала Маргарита. – Они ждут вас в коридоре и хотят убить.
– Вы приказываете? – спросил Ла Моль.
– Я требую! Чтобы нам свидеться потом, надо бежать сию минуту.
В отсутствие Маргариты Ла Моль успел прикрепить лестницу к железному пруту в окне; теперь он сел верхом на подоконник и, прежде чем поставить ногу на первую ступеньку лестницы, нежно поцеловал руку королевы.
– Если эта лестница – ловушка и я умру, Маргарита, ради вас, не забудьте ваше обещание!
– Это не обещание, а клятва. Не бойтесь ничего, Ла Моль. Прощайте!
Ободренный этими словами, Ла Моль не слез, а соскользнул по лестнице. В ту же минуту раздался стук в дверь.
Маргарита тревожным взглядом следила за опасным спуском и обернулась лишь тогда, когда своими глазами убедилась, что Ла Моль благополучно стал на землю.
– Мадам, мадам! – повторяла Жийона.
– Что такое? – спросила Маргарита.
– Король стучится в дверь.
– Откройте.
Жийона исполнила приказание.
Четверо высокопоставленных особ пришли, не утерпев, и стояли на пороге.
В комнату вошел только Карл. Маргарита с улыбкой на устах двинулась к нему навстречу.
Король быстрым взглядом оглядел комнату.
– Братец, что вы ищете? – спросила Маргарита.
– Я ищу… ищу… Э, черт возьми! Ищу Ла Моля!
– Ла Моля?
– Да! Где он?
Маргарита взяла Карла за руку и подвела к окну.
В отдалении два всадника уже скакали прочь от Лувра, приближаясь к Деревянной башне; один из них снял с себя шарф, белый атлас зареял в знак прощания на черном фоне ночи. То был Ла Моль, а с ним Ортон. Маргарита указала на них Карлу.
– Что это значит? – спросил король.
– Это значит, – отвечала Маргарита, – что герцог Алансонский может спрятать в карман шелковый шнурок, а герцоги Анжу и Гиз – вложить шпаги в ножны: месье де Ла Моль сегодня не пойдет по коридору.
XI. Атриды
По возвращении своем в Париж Генрих Анжуйский еще ни разу не имел возможности свободно поговорить с матерью, хотя и был ее любимцем.
Свидание с матерью являлось для него не выполнением суетного этикета, не церемонией, а приятным долгом признательного сына, который сам, быть может, и не любил матери, но был уверен в ее нежных материнских чувствах по отношению к нему.
Действительно, за храбрость ли, за красоту ли, так как в Екатерине сказывались одновременно и мать и женщина, или, наконец, за то, что Генрих Анжуйский, если верить скандальной дворцовой хронике, напоминал Екатерине одну счастливую годину ее тайных любовных приключений, но так или иначе, а королева-мать любила его гораздо больше, чем остальных своих детей.
Лишь она знала о возвращении герцога Анжуйского в Париж; даже Карл IX не подозревал бы о его приезде, если бы случайно не очутился у дома Конде в ту минуту, когда его брат оттуда выходил. Карл IX ждал его только на следующий день, но Генрих Анжуйский нарочно приехал на день раньше, надеясь сделать тайком от брата-короля два дела: во-первых, свидеться с красавицей Марией Клевской, принцессою Конде, и, во-вторых, заблаговременно переговорить с польскими послами.
Относительно этого второго дела, цель которого оставалась неясной даже Карлу, Генрих Анжуйский и хотел посоветоваться с матерью. Читатель, подобно Генриху Наваррскому, конечно, тоже заблуждавшийся относительно цели свидания герцога Анжуйского с поляками, извлечет пользу из разговора сына с матерью.
Как только долгожданный герцог Анжуйский вошел к матери, обычно холодная и сдержанная Екатерина, со времени отъезда своего любимца не обнимавшая от полноты души никого, кроме Колиньи накануне его убийства, раскрыла свои объятия любимому ребенку и прижала его к своей груди с таким порывом материнской любви, какой был совершенно неожидан в ее зачерствелом сердце.
Затем она немного отошла назад, осмотрела сына и начала снова обнимать.
– Ах, мадам! – сказал Генрих Анжуйский. – Раз уж небо дало мне счастье увидеть свою мать без свидетелей, утешьте самого злополучного человека в мире.
– Господи! Что же приключилось с вами, милый сын? – воскликнула Екатерина.
– Только то, что вам известно, матушка. Я влюблен, и я любим! Но и любовь становится моим несчастьем.
– Говорите яснее, сын мой, – сказала Екатерина.
– Эх, матушка… Все эти послы, мой отъезд…
– Да, – ответила Екатерина, – послы прибыли, и это обстоятельство потребует от вас немедленного отъезда.
– Нет, обстоятельства не потребуют немедленного выезда, но этого потребует мой брат. Он ненавидит меня за то, что я его затеняю, и хочет от меня отделаться.
Екатерина усмехнулась:
– Дав вам трон?
– А ну его, этот трон, матушка! – возразил Генрих Анжуйский с горечью. – Я не хочу уезжать. Я, наследник французского престола, воспитанный среди утонченных, учтивых нравов, под крылом лучшей из матерей, любимый лучшею из женщин, должен куда-то ехать – в холодные снега, на край света, медленно умирать между дикарями, которые пьянствуют с утра до ночи и судят о достоинствах своего короля, как о винной бочке, – сколько может он вместить в себя вина! Нет, матушка, не хочу ехать, я там умру!