Маркиза де Бренвилье - Дюма Александр. Страница 2

Зная характер Сент-Круа, легко представить, как пришлось ему обуздывать себя, чтобы не взорваться гневом, когда его так внезапно арестовали; и хотя, покуда его везли в тюрьму, он не промолвил ни слова, было заметно, что в душе у него собирается чудовищный ураган, который не замедлит разразиться. Тем не менее он сохранял все ту же бесстрастность, что прежде, и не только в тот миг, когда увидел, как перед ним растворяются, а потом следом захлопываются страшные ворота, которые, подобно вратам ада, нередко внушали тем, кто в них вступал, оставить всякую надежду за порогом, но и когда отвечал на положенные по уставу вопросы, задаваемые комендантом. Голос у него остался ровным, и рука не дрогнула, когда ему предложили расписаться в тюремном регистре. Тотчас же тюремщик, уже получивший распоряжения от коменданта, велел Сент-Круа следовать за ним и, проведя его по извилистым холодным и сырым коридорам, куда иногда проникает дневной свет, но никогда — свежий воздух, открыл перед ним дверь камеры; едва войдя в нее, Сент-Круа услышал, как дверь со скрипом затворилась.

Сент-Круа обернулся на скрежет запоров; тюремщик не оставил ему светильниками лишь лунный свет, проникая сквозь зарешеченное окошко, находившееся на высоте футов восьми, а то и десяти, падал на убогую койку, оставляя всю камеру во мраке. Несколько секунд узник стоял, прислушиваясь, и когда шаги тюремщика стали затихать вдали, он, уверившись, что наконец-то остался один, доведенный до той стадии ярости, когда, кажется, сердце вот-вот разорвется, рухнул на койку с рычанием, какое способен издать разве что дикий зверь, а не человек, и принялся клясть людей, которые схватили его, лишили радостей жизни и бросили в каземат, клясть Бога, позволившего им это сделать, и, взывая к любой силе, кем бы она ни была, помочь ему отомстить и выйти на свободу.

В тот же миг, словно слова узника дошли до подземных бездн, в круг синеватого света, падающего из окна, медленно вступил бледный человек с длинными волосами, одетый в черную облегающую куртку, и приблизился к изножью кровати, на которой лежал Сент-Круа. В ту эпоху еще верили в тайны заклятий и магию, а появление незнакомца до такой степени совпадало с призывами узника, что при всей своей храбрости он ни на секунду не усомнился, что враг рода человеческого, который неизменно кружит вокруг людей, услышал его и явился на зов. Сент-Круа привстал с кровати, машинально ища эфес шпаги там, где он был еще два часа назад, и чувствуя, как по мере приближения этого таинственного и фантастического существа у него начинают шевелиться волосы на голове, а весь лоб покрывается каплями холодного пота, которые потихоньку сползают на щеки. Наконец видение остановилось, и они с узником молча вперились друг в друга глазами. Таинственный незнакомец первым прервал молчание и глухим голосом произнес:

— Молодой человек, ты просил у ада средства, чтобы отомстить людям, которые бросили тебя в темницу, и вступить в борьбу с Богом, покинувшим тебя. У меня есть такое средство, и я пришел предложить его тебе. Хватит ли у тебя отваги принять его?

Но сперва скажи, кто ты, — потребовал Сент-Круа.

— Какая тебе нужда знать, кто я, коль я пришел на твой зов и принес тебе то, что ты просил? — отозвался незнакомец.

— Есть, и большая, — заметил Сент-Круа, все еще пребывавший в уверенности, что перед ним сверхъестественное существо. — Когда заключаешь договор такого рода, неплохо знать, с кем договариваешься.

— Ну что ж, раз тебе так хочется, я отвечу, — согласился незнакомец. — Я — итальянец Экзили.

И снова дрожь пробежала по телу Сент-Круа, так как вместо адского видения перед ним оказалось чудовище в человеческом облике. И действительно, эта фамилия была широко известна не только во Франции, но и по всей Италии. Изгнанный из Рима по подозрению в многочисленных отравлениях, хотя доказательств его вины представлено не было, Экзили переехал в Париж, где вскоре, как и у себя на родине, привлек внимание властей, но и в Париже тоже не смогли изобличить этого последователя Рене и Тофаны [3]. Однако несмотря на отсутствие доказательств, убежденность в его вине была настолько велика, что без всяких колебаний было приказано взять его под стражу. Был выдан именной указ, Экзили арестовали и препроводили в Бастилию. Он там находился уже шестой месяц, когда такая же судьба постигла Сент-Круа. Поскольку в ту пору тюрьма была переполнена, комендант поместил нового узника в камеру, где уже находился Экзили, не подумав, что соединяет двух демонов. Об остальном читатель может догадаться сам. Тюремщик привел Сент-Круа в темную камеру, не оставив ему светильника, так что тот не обнаружил, что в ней есть кто-то еще; дав выход отчаянию, проклиная все и вся, Сент-Круа обнаружил перед Экзили свою злобу, и итальянец воспользовался возможностью обрести преданного и могущественного ученика, который, выйдя на волю, откроет двери тюрьмы и для него, а уж если ему суждено вечно оставаться в заключении, то хотя бы отомстит.

Отвращение Сент-Круа к соседу по камере было недолгим, и многознающий учитель получил достойного ученика. Сент-Круа с его прихотливым характером, равно склонным и к добру и к злу, характером, представляющим соединение достоинств и недостатков, смешение пороков и добродетелей, попал к итальянцу в тот решающий период жизни, когда одни свойства натуры должны возобладать над другими. Если бы в том состоянии, в каком он пребывал, ему повстречался ангел, он, возможно, обратился бы к Богу; но ему попался демон, и демон увлек его к сатане.

Экзили не был заурядным отравителем — по части ядов он был художником, подобно Медичи и Борджа. Убийство он рассматривал как искусство и установил для него точные, определенные правила; случалось, он совершал отравление не ради корысти, а следуя неодолимой страсти к экспериментаторству. Господь сохранил в своей божественной власти возможность творить, а человека наделил способностью разрушать, и в результате человек, разрушая, счел себя равным Богу. Это-то и питало гордыню Экзили, бледного, угрюмого алхимика небытия, который, предоставив другим искать тайну жизни, нашел тайну смерти.

Сент-Круа некоторое время испытывал колебания, но в конце концов сдался, слушая насмешки соседа по камере, который упрекал французов за то, что они прямодушны даже в преступлениях: французы почти всегда вершат месть открыто, не таясь, и гибнут вслед за своим врагом, хотя могли бы пережить его и торжествовать после его смерти. Подобному убийству с оглаской, которое зачастую навлекает на убийцу смерть куда более страшную, чем та, какой умер его враг, Экзили противопоставил флорентийское коварство, с улыбкой подающее смертоносный яд. Он перечислил Сент-Круа порошки и жидкости, одни из которых действуют тайно и медленно изнуряют жертву, так что она умирает после долгих страданий, а другие столь сильны и мгновенны, что убивают подобно молнии, не оставляя принявшему их времени даже вскрикнуть… Мало-помалу Сент-Круа приобрел интерес к этому чудовищному искусству, отдающему жизнь множества людей в руки одного. Он начал с того, что перенял опыт Экзили, но затем стал достаточно искусен, чтобы действовать самостоятельно, так что через год, выйдя из тюрьмы, ученик почти сравнялся с учителем.

Сент-Круа вернулся в общество, откуда был временно удален, но уже усиленный смертоносной тайной, с помощью которой мог отомстить за причиненное ему зло. Вскоре, неизвестно по чьему настоянию, был выпущен из тюрьмы и Экзили; он разыскал Сент-Круа, и тот от имени своего управляющего Мартена де Брейля снял для него комнату в тупике Барышников у площади Мобер, принадлежавшую г-же Брюне.

Неизвестно, была ли у маркизы де Бренвилье возможность видеться с Сент-Круа, пока он пребывал в тюрьме, но совершенно точно удостоверено, что после его освобождения связь любовников стала еще более пылкой. Однако теперь они уже на опыте знали, чего следует опасаться, и потому решили как можно скорей использовать знания, полученные Сент-Круа; в качестве первой жертвы маркиза избрала своего отца г-на д'Обре. Мало того что таким путем она избавилась бы от строгого ревнителя нравов, весьма мешавшего ей наслаждаться радостями жизни, но заодно и несколько поправила бы, получив наследство, свое состояние, которое почти промотал ее супруг.