Маркиза де Бренвилье - Дюма Александр. Страница 4

Те же, кто не верил в таинства алхимии, поговаривали, будто Сент-Круа вершил темные дела с Пенотье.

Тем временем срок траура кончился, отношения Сент-Круа с маркизой вновь обрели былую огласку; братья д'Обре передали ей на этот счет замечание через младшую сестру, которая была в монастыре у кармелиток [6], и так маркиза узнала, что, умирая, г-н д'Обре поручил сыновьям следить за ее поведением.

Получалось, что первое преступление маркизы не дало ей практически никакой выгоды; она хотела избавиться от упреков отца и унаследовать его состояние, но ей досталась от него только малая доля, поскольку большая часть перешла к старшим братьям, и этой доли едва хватило, чтобы заплатить долги, а вдобавок теперь приходилось выслушивать те же упреки из уст братьев, один из которых благодаря должности заместителя судьи может вторично разлучить ее с любовником.

Следовало предупредить такой оборот дел. Лашоссе оставил службу у Сент-Круа и через три месяца с помощью маркизы был принят слугой к советнику парламента, проживавшему вместе со своим братом, заместителем судьи.

Разумней было на сей раз применить яд, который не столь быстро оказывает смертоносное действие, как тот, что был употреблен для убийства г-на д'Обре-отца, поскольку еще одна скоропостижная смерть в одном семействе могла бы возбудить подозрения: Начались опыты, но не на животных, поскольку значительные различия в анатомическом строении столь несхожих организмов способны толкнуть исследователя на ложный путь; поэтому, как и в первый раз, яды испробовали на людях, испытали in anima vili [7].

Маркиза слыла женщиной благочестивой, щедрой благотворительницей, и редко бывало, чтобы обратившийся к ней нищий ушел без подаяния; более того, разделяя труды святых жен, посвятивших себя служению больным, она, случалось, заглядывала в больницы, куда присылала вино и лекарства, так что никто не удивился, когда она однажды, как обычно, явилась в Отель-Дье [8]; в этот раз она принесла бисквиты и варенья для выздоравливающих; эти ее приношения, как всегда, были приняты с благодарностью.

Спустя месяц она снова заглянула в больницу и поинтересовалась несколькими больными, в которых принимала живейшее участие; выяснилось, что у них случился рецидив, причем болезнь, совершенно изменив характер, приобрела куда более тяжелый оборот. Их поразил смертельный недуг, сопровождающийся необычным истощением сил. Маркиза принялась расспрашивать врачей, но те ничего не могли ей ответить: болезнь была им незнакома, и все их средства, все их искусство оказывались бессильны против нее.

Через две недели она приехала снова; несколько больных уже скончались, несколько еще были живы, но в безнадежном состоянии: то были живые скелеты, и единственными признаками, что жизнь еще теплится в них, были наличие голоса, зрения и дыхания.

В течение двух месяцев все они умерли, и медицина после вскрытия трупов оказалась столь же слепа и несведуща, как и при попытке излечения умирающих.

Таким образом опыт оказался успешен, и Лашоссе получил приказ исполнить то, что ему поручено.

Однажды г-н заместитель судьи позвонил, и Лашоссе, который, как мы уже сказали, был в слугах у советника, вошел в кабинет спросить, что угодно г-ну д'Обре; тот работал со своим секретарем по фамилии Куте и попросил принести воды с вином. Через несколько секунд Лашоссе вернулся с бокалом.

Г-н д'Обре поднес бокал к губам, сделал глоток, но тут же выплюнул и закричал:

— Ты что мне принес, негодяй? Решил меня отравить? — затем, протянув бокал секретарю, сказал: — Посмотрите, Куте, что это такое.

Секретарь отлил несколько капель в кофейную чашку, понюхал, попробовал на язык: питье было горькое и пахло купоросом. Тут Лашоссе подошел к секретарю и объявил, что он догадывается, в чем дело: сегодня утром у одного из лакеев г-на советника был врач, и он, Лашоссе, очевидно, не проверив, взял бокал, которым пользовался его захворавший товарищ; с этими словами, приняв бокал у секретаря, он сделал вид, будто отпил из него, после чего подтвердил, дескать, да, точно, он узнает этот запах, и выплеснул содержимое в камин.

Поскольку заместитель судьи проглотил слишком мало питья, чтобы почувствовать недомогание, он вскоре забыл про этот случай и про подозрение, которое совершенно непроизвольно родилось у него в мозгу; что же касается Сент-Круа и маркизы, увидев, что на сей раз вышла осечка, они решили использовать другое средство даже с риском поразить своей местью посторонних лиц.

Прошло три месяца, прежде чем подвернулся подходящий случай; в первых числах апреля 1670 года г-н д'Обре-старший пригласил брата-советника провести пасхальные праздники в своем имении Вилькуа в Босе; Лашоссе поехал вместе с хозяином и перед отъездом получил новые инструкции.

На следующий день после приезда на обед подали пирог с голубями; семеро отведавших его сразу после обеда почувствовали себя плохо, а те трое, что не стали его есть, не испытали никакого недомогания.

Особенно сильное действие отрава оказала на заместителя судьи, советника и местного начальника стражи [9]. Раньше всёх рвота началась у г-на д'Обре-старшего то ли потому, что он больше всех съел пирога, то ли потому, что первая незначительная порция яда сделала его более предрасположенным к нему; через два часа то же самое началось и у советника; что же касается начальника стражи и остальных, несколько дней они страдали от чудовищных болей в желудке, но уже с самого начала их состояние было не настолько тяжелым, как у обоих братьев.

И на этот раз врачи оказались бессильны. 12 апреля, то есть через пять дней после отравления, заместитель верховного судьи и советник возвратились в Париж; они так страшно изменились, что казалось, будто они перенесли долгую и тяжелую болезнь. Г-жа де Бренвилье находилась в деревне и не появилась, пока братья болели.

Уже на первом консилиуме, созванном по поводу состояния заместителя судьи, у врачей не было никаких надежд. Симптомы были те же, что и при болезни г-на д'Обре-отца; врачи сочли, что это неизвестная наследственная болезнь, и в один голос приговорили больного.

Состояние его все ухудшалось, он испытывал непреодолимое отвращение к любой мясной пище, рвоты не прекращались. Три последних дня жизни он жаловался, что в груди у него словно горит огонь, и внутреннее пламя, пожиравшее его, казалось, сочилось из глаз, единственного органа, остававшегося еще живым, когда все остальное тело было уже мертво. Наконец 17 июня 1670 года он скончался. Потребовалось семьдесят два дня, чтобы яд довершил свое действие.

Возникли подозрения, поэтому произвели вскрытие трупа г-на д'Обре и составили протокол. Операция была произведена в присутствии гг. Дюпре и Дюрана, хирургов, и Гавара, аптекаря, г-ном Башо, личным врачом обоих братьев; было установлено, что желудок и двенадцатиперстная кишка почернели и распадались в клочья, печень поражена гангренозным воспалением. Врачи признали, что подобные разрушения, вполне возможно, произведены ядом, но поскольку некоторые соки в организме оказывают иногда такое же действие, утверждать, что смерть г-на заместителя судьи не была естественной, не решились; поэтому дальнейших исследований проводить не стали, и тело было предано земле.

На вскрытии, главным образом, настаивал г-н Башо, бывший врачом советника парламента. По всем признакам советник был поражен той же болезнью, что и его старший брат, и врач надеялся вырвать у смерти оружие для защиты жизни. У советника была жесточайшая лихорадка, его ни на миг не отпускало сильнейшее возбуждение, как физическое, так и духовное; ни в каком положении он не мог пробыть дольше нескольких минут. Пребывание в постели стало для него пыткой, и тем не менее, покинув ее, он почти тотчас же просился обратно, надеясь хоть ненамного уменьшить боль. Наконец по истечении трех месяцев он скончался. Желудок, двенадцатиперстная кишка и печень у него оказались так же разрушены, как и у старшего брата, но, кроме того, воспаление охватило почти все тело, что, как утверждали врачи, является недвусмысленным признаком действия яда, хотя нередко случается, тут же добавили они, что испорченный желудочный сок производит подобное же действие.Что касается Лашоссе, никто не заподозрил в нем виновника этой смерти; более того, в благодарность за заботы ро время смертельной болезни советник отказал ему в завещании триста экю; еще тысячу франков он получил от Сент-Круа и маркизы.