Могикане Парижа - Дюма Александр. Страница 114

Адъютант уехал в тот же вечер и через семь дней был в Париже. Он приехал как раз вовремя, чтобы возвестить о великой победе, и, кроме того, как награду за утомление, принять на руки прелестнейшего ребенка – девочку, которую подарила черкешенка заслуженному французскому генералу спустя восемь месяцев после свадьбы.

– О, дядя!

– Друг мой, числа числами, не правда ли? Генерал женился на принцессе, которую сопровождал его адъютант, 25-го октября 1808 года, ребенок родится 13-го июля 1809 года, это составляет ровно восемь с половиной месяцев. К тому же тут нет ничего поразительного, учебники и доктора утверждают, что роды могут пройти совершенно благополучно и на седьмом месяце, тем более возможен счастливый исход через восемь с половиной. Так и случилось, доказательством чего служит то, что маленькая девочка и есть известная тебе Регина, которую назвали при крещении именем ее матери, переиначив его на французский лад, как было и с именем матери.

– Но, дядя, вы хотите всем этим сказать…

– Я ничего не хочу больше сказать, не заставляй меня договаривать.

– Что Регина – дочь…

– Генерала де Ламот Гудана, против этого не может быть возражений: Pater est quem nuptia demonstrant!

– Но что же может побуждать графа Раппа сделать эту подлость?

– У Регины миллион приданого.

– Но и годовой доход этого негодяя приближается к двадцати пяти тысячам ливров.

– Тогда у него будет семьдесят пять тысяч ливров, а так как после смерти генерала и принцессы Регина получит еще два миллиона, то доход его будет равняться ста семидесяти пяти тысячам ливров.

– Но ведь это значит, что Рапп – презренный злодей.

– А кто тебя убеждает в обратном?!

– Что генерал соглашается на этот брак, ничего не зная, – это понятно; но как же принцесса допускает, чтобы дочь ее вышла замуж за…

– О, боже мой, любезный друг, да это повторяется сплошь и рядом. Ты не можешь понять, как тяжело людям, обладающим огромным состоянием, передавать его в чужие руки. Потом надо принять во внимание, что положение принцессы ужасно: она больна одной из нервных болезней, которая приковывает ее к постели. Она дошла до того, что не может переносить дневного света, в комнате ее царствует постоянный мрак, и так она проводит целые дни. Может быть, она вовсе и не знает, что Регина выходит замуж.

– Но вы, стоящий так близко ко всей этой истории, неужели вы хладнокровно допустите, чтобы это преступление совершилось перед вашими глазами?

– Да разве это меня касается? По какому праву, наконец, вступлюсь я?

– По праву всякого честного человека, обязанность которого предупредить всякое незаконное деяние.

– Чтобы обличить незаконность известного деяния, нужны доказательства. Кроме того, не существует закона, который преследовал бы подобное преступление.

– Но я, я…

– Ты поступишь так же, как и я: ты будешь спокойным свидетелем.

– Нет, нет и нет!

– Видишь ли, друг мой, – продолжал генерал, – существует пословица, что между деревом и его корой пальца класть не следует, и это очень мудрая пословица. Кроме того, все, что я тебе сейчас изложил, – только праздные толки.

– О! И этот господин будет министром.

– Если я подам за него голос.

– Он не женится на Регине, дядя, это преступление не будет совершено!..

– Милый друг, через неделю Регина де Ламот Гудан будет графиней Рапп.

– Я говорю вам, что этой свадьбе не бывать! – повторил Петрюс, вставая.

– А я вам говорю, – возразил с достоинством генерал, – я вам говорю, милостивый государь, что вы сядете и будете меня слушать.

Петрюс снова опустился в кресло.

Генерал встал и оперся на спинку кресла, на котором сидел Петрюс.

– Я вам говорю, Петрюс, что, как бы вас это не раздражало, вы все-таки не настолько сильны, чтобы помешать этому браку только потому, что вы любите Регину. Теперь позвольте вас спросить: какое право имеете вы любить Регину? Кто одобрил эту любовь? Она? Мать ее? Отец? Никто! Вы посторонний человек, введенный в их дом. По какому же праву посторонний человек смеет принимать участие в судьбе семейства, которому его представили? По какому праву придет он к женщине, ставшей, может быть, жертвой наших разнузданных нравов, и сказать ей: «Вы – неверная жена», а счастливому мужу, игнорирующему прошлое и уверенному в настоящем: «Вы – обманутый муж!», или девушке, которая любит свою мать и уважает отца, потому что никому и в голову не может прийти, что маршал Ламот Гудан – не отец Регины: «Ты должна с сегодняшнего дня презирать мать свою, а в отце видеть постороннего человека!» Если вы, милый племянник, вы, считающий себя честным человеком, пойдете и сделаете это, вы будете негодяем, и вы этого не сделаете, я уверяю вас.

– Но что же тогда будет, дядя?

– Это не ваше дело. – отвечал генерал. – Это касается судьи более справедливого и строгого, чем ты, судьи, которому лучше известно, как и что произошло. Этот судья – Бог.

– Вы правы, дядя, – сказал молодой человек, вставая и протягивая руку дяде. – Я не заикнусь о том, что слышал от вас.

– Честное слово благородного человека?

– Честное слово!

– Ну, поцелуй меня, так как, несмотря на то, что ты сын разбойника, я верю твоему слову, как поверил бы… поверил бы слову твоего разбойника-отца.

Художник бросился на шею дяде, потом взял шляпу и поспешно вышел.

Он задыхался.

XI. Визит на Кишечную улицу

На следующий день, к несчастью, у Петрюса не было сеанса, и потому, не зная, как убить время, он предложил друзьям своим то увеселение, с которого начинается наш рассказ.

Мы были свидетелями начала шумного пиршества, после чего в пятом часу утра веселая компания начала расходиться: Людовик в сопровождении Шант-Лиля и ее подруг, а Петрюс прямо домой, на улицу Уэст Читатель помнит, что на приглашение Людовика не покидать веселого общества Петрюс ответил, что у него назначен сеанс. Сеанс этот был назначен ровно на час дня.

Вернувшись к себе, Петрюс попробовал было заснуть. Но под влиянием одиночества и тишины им опять овладело страшное беспокойство и негодование. Тысячи проектов вертелись в его голове, но ни на одном из них он не остановился. По мере того, как они сменялись, он находил их все более и более неприменимыми. Он не заметил, как пробило девять часов. Но возбуждение его не давало ему силы ждать дольше.

Он встал и вышел. Но зачем?

Почему игрок, потеряв все состояние, в надежде отыграться с нетерпением ждет возможности спуститься в ту бездну, где, может быть, вслед за его состоянием пропадет и его честь?

Петрюс, несчастный игрок, имевший единственную ставку – сердце свое – поставил его на карту… И проиграл.

Он шел как человек, не понимающий, куда идет, зачем идет, то ускоряя шаг, то без всякой причины останавливаясь. Так он пришел с улицы Монпарнас на улицу Плюме, миновал отель маршала Ламот Гудана, опять вернулся на улицу Монпарнас, с которой начал свою прогулку.

Тут он вошел в кафе, спросил чашку черного кофе и попробовал развеять свое дурное настроение журналами. Журналами! Но какое ему было дело до последних событий в Европе? Он одного понять не мог: зачем так много перепачкано бумаги, чтобы сообщить так мало интересного?

За чашкой кофе и перелистыванием пяти-шести журналов Петрюс провел часа два.

Когда на Башне Инвалидов пробило одиннадцать часов, он вышел из кафе и пошел бродить без цели. Для того, чтобы время ему казалось не таким долгим, Петрюс решил назначить себе определенное расстояние, преодолев которое, он мог убить хотя бы час.

Но куда идти?

Дела у него никакого не было, кроме сеанса в отеле маршала Ламот Гудана. Следовательно, у него оставалось свободного времени около двух часов.

Вдруг ему вспомнилась история о фее Карите, рассказанная Пчелкой.

Он понял цель. Пройти от Башни Инвалидов до Кишечной улицы значило совершить целое путешествие.

Петрюс поднялся к бульварам, прошел одну за другой несколько улиц и наконец очутился в том районе, куда направлялся.