Могикане Парижа - Дюма Александр. Страница 115

Молодой человек не знал номера дома, который разыскивал, но так как улица состояла всего из какой-нибудь дюжины домов, то он и стал спрашивать в каждом из них, не живет ли тут тряпичница.

В доме № 11 он не мог спросить, потому что не видел никого, к кому можно было обратиться с вопросом, но в темноте коридора и в крутой лестнице он нашел сходство с описанием, сделанным Пчелкой.

Пройдя длинную, грязную лестницу, он очутился перед низкой дверью, запертой изнутри.

Он постучался не без колебания. Несмотря на слышанное им подробное описание этого жилища, ему казалось невероятным, чтобы в подобном чулане могло жить человеческое существо. Но как только стук его был услышан, изнутри раздался неистовый лай собак.

На этот раз Петрюс уверился, что не ошибся.

Посреди шума и лая послышался детский, тихий и мелодичный голосок:

– Кто там?

Назвав свою фамилию, Петрюс ничего не объяснил бы этим, и потому ему пришло в голову воспользоваться именем Регины как солидной рекомендацией.

– Я – посланник от феи Кариты.

Рождественская Роза – это была она – радостно вскрикнула и бросилась к двери.

Отворив дверь, она очутилась лицом к лицу с художником, которого вовсе не знала.

Петрюс, напротив, тотчас же узнал ее.

– Вы Рождественская Роза? – спросил он.

Одним взглядом – взглядом художника – он объял всю открывшуюся его глазам картину: на первом плане, подле него, стояла маленькая девочка в холщовом платье, подпоясанном вокруг талии витым поясом, с босыми ногами и красным платком на голове; на втором плане на перекладине сидела ворона; наконец, в глубине чердака, в углу – головы собак, еще не освоившихся с незнакомым посетителем и потому лаявших, ворчавших и щетинившихся.

Пчелка не могла вернее очертить эту картину.

На вопрос Петрюса: «Вы Рождественская Роза?» – девочка ответила:

– Да, сударь. Вас прислала принцесса?

– То есть, дитя мое, – сказал художник, глядя на выразительное личико девочки, – я пришел для того, чтобы с вашей помощью иметь возможность сделать маленький подарок принцессе.

– Подарок принцессе? О, с радостью, если только это доставит ей удовольствие… Какой же?

– Я художник, дитя мое, и хотел бы написать с вас портрет.

– Портрет? Как это странно. Вы – уже четвертый художник, желающий писать мой портрет. А я вовсе не так хороша.

– Напротив, дитя мое, вы прелестны!

Девочка опустила голову.

– Я знаю, как я выгляжу, – сказала она, – у меня есть зеркало.

И она указала художнику на осколок зеркала, найденный на улице тряпичницей.

– Что же вы ответите? – спросил Петрюс. – Хотите вы, чтобы я написал ваш портрет?

– Конечно, – отвечала девочка, – но я не могу обещать: это зависит от Броканты.

– Что она ответила тем художникам?

– Она отказала всем трем.

– Не знаете вы почему?

– Не знаю.

– А мне, вы думаете, она тоже откажет?

– Право, я не знаю… Может быть, и согласится, если принцесса замолвит слово.

– Но я не могу обратиться с этой просьбой к принцессе: я хочу сделать ей сюрприз.

– Это правда?

– Но, позвольте, если б я предложил ей деньги?

– Ей уже предлагали.

– И она отказала?

– Да.

– Я бы дал двадцать франков за сеанс, пусть только согласится приводить вас часа на два в мою мастерскую.

– Она откажет.

– Что же делать?

– Право, не знаю.

– Где она?

– Она ушла искать квартиру.

– Вы оставите этот чердак?

– Да, г-н Сальватор этого желает.

– Какой это г-н Сальватор? – спросил Петрюс, удивляясь, что слышит имя своего ночного товарища.

– Вы не знаете г-на Сальватора?

– Вы говорите о комиссионере?

– Именно. Это мой добрый друг. Он так заботится о моем здоровье, доставляет мне все необходимое.

– А если бы г-н Сальватор пожелал написать с вас портрет, согласилась бы Броканта на это?

– Она сделает все, чего пожелает г-н Сальватор.

– Следовательно, мне всего лучше обратиться к г-ну Сальватору?

– Это – самый верный путь.

Петрюс посмотрел на часы: было ровно двенадцать.

– Мы обо всем этом условимся с г-ном Сальватором.

– Хорошо, – сказала Роза. – О! Если только г-н Сальватор согласится, старуха не посмеет противоречить.

– И отлично. Я вам говорю, что, кроме того, она будет хорошо вознаграждена.

Роза сделала движение губами, ясно говорившее: «На нее совсем не это подействует».

– А вы, – спросил Петрюс, – что вы позволите вам подарить за это?

– О! Подарите мне большой кусок красной или голубой шелковой материи с золотым позументом.

Роза, точно цыганка, очень любила яркие цвета и золотые украшения.

– Вы все это получите, – сказал Петрюс.

Он сделал шаг к двери.

– Постойте, – остановила его девочка. – Вы не скажете, конечно, что знаете меня?

– Кому?

– Броканте.

– Нет.

– Вы не говорите даже, что видели меня.

– Это почему же?

– Она будет бранить меня за то, что я во время ее отсутствия отворила дверь.

– Если бы вы даже оправдались тем, что я приходил по поручению волшебницы Кариты?

– Этого ей совсем не следует говорить: она стала бы просить у нее деньги, а я не хочу, чтобы мой портрет был продан волшебнице; я хочу, чтоб она получила его в подарок.

– Хорошо, дитя мое, – ни слова!

Роза улыбнулась своей прелестной, но грустной улыбкой и приложила палец к губам. Этот жест означал, что она будет нема, как рыба.

Петрюс вышел, дружески кивнув головой маленькой девочке, и слышал, как она загремела задвижкой.

XII. У художников искусству служит все

Когда Петрюс подходил к дверям отеля маршала Ламот Гудана, было час без четверти. Он смело мог уже идти на сеанс. Приход его на четверть часа раньше мог быть истолкован как внимательная точность с его стороны, а не как нескромность. Но едва он сделал несколько шагов по двору, как швейцар остановил его, говоря, что мадемуазель де Ламот Гудан уехала с утра и неизвестно, когда возвратится.

Он спросил у швейцара, не поручено ли что-нибудь передать ему, но оказалось, что ничего не было поручено.

Нечего было делать: продолжать расспросы значило обнаружить недостаток такта, незнание светских приличий, Петрюс на это был неспособен и молча удалился.

В тех краях, в конце Университетской улицы, жил Жан Робер. Петрюс решил зайти к своему приятелю, но также не застал его, и, вернувшись к себе, принялся набрасывать по памяти портрет маленькой Рождественской Розы в костюме гетевской Миньоны.

Часу в пятом вечера слуга в ливрее принес ему записку от Регины.

Петрюс должен был употребить невероятные усилия, чтобы сдержать волнение и взять письмо со спокойным видом. Весь дрожа, распечатал он конверт.

Вот что он прочел:

– Передайте принцессе, – отвечал Петрюс, – что я буду у нее в назначенное время.

Слуга удалился. Петрюс опять остался один.

Дня три тому назад эта записка наполнила бы его сердце безграничным счастьем: один вид почерка Регины привел бы его в упоение и неописуемый восторг.

Но с тех пор, как генерал Гербель де Куртенэ сообщил ему о предстоящем браке молодой девушки с графом Раппом, в душе художника произошел переворот, и письмо это вызвало уже не радость, а страданье.