Могикане Парижа - Дюма Александр. Страница 126

– Какой вы ребенок! Вы еще спрашиваете, люблю ли я вас! Вот и видно, что ваша полиция устроена хуже, чем у вашего царственного отца, иначе вы не предложили бы мне такого вопроса.

– Да, ведь эти вещи, Розина, часто говорятся вовсе не из сомнения, а только ради того, чтобы слышать это чудное: «Да! Да! Да!»

– Ну, раз так: да, да, я люблю вас, мой красавец герцог! Вы меня ждете, вы сомневаетесь, когда я не еду… Да неужели вы думаете, что я сумею прожить один день, не повидавшись с вами? Разве вы не составляете мою единственную мысль, мою мечту, всю жизнь мою? Разве все время, которое я провожу вдали от вас, не наполнено воспоминаниями о вас? Как могло вам прийти в голову, что я сегодня не приеду?!

– Я этого не думал, а только боялся.

– Злой! Ведь должна же я была поблагодарить вас за ваш милый букет. Я весь день думала о той минуте, когда получу его и заранее наслаждалась его ароматом!

– А где он? – спросил принц.

– Где? Вот прекрасный вопрос! – вскричала девушка, вытаскивая из-за корсета увядший, но все еще ароматный букетик.

Она нежно поцеловала его, а принц вырвал его у нее из рук, чтобы сделать то же самое.

– О, мой букет! Мой букет! – вскрикнула она.

Принц, улыбаясь, отдал ей его обратно.

– Вы сами собрали его? – спросила она.

Рейхштадт хотел было ответить отрицательно.

– Нет, нет! Молчите! – сказала Розина. – Я ведь отлично знаю вашу манеру группировать цветы. Я даже оттуда, из Вены, видела, как вы расхаживали по оранжереям, которые возле конюшни, собирали фиалки и раскладывали их по мху, чтобы они не завяли от тепличной жары и от теплоты ваших рук… А, кстати, какие у вас горячие руки!

– Это ничего, не беспокойся! Я, кажется, никогда не чувствовал себя так хорошо, как теперь.

– Ну, скажите, ведь вы так и составляли букет, как я говорю?

– Да.

– А если бы вы знали, какими глазами я смотрела на него, какими поцелуями я его осыпала!

– О, моя прелесть!

– Когда я умру, ваше высочество, положите мне в гроб на подушку два пучка фиалок. Тогда мне будет казаться, что вы станете всю вечность смотреть на меня вашими прекрасными голубыми глазами.

Болтая таким образом, они представляли собой как бы полнейшее олицетворение чистой любви, но больше всего напоминали Ромео и Джульетту.

IV. Ревность

Вдруг лицо герцога омрачилось.

Глаза его остановились на драгоценном бриллиантовом браслете, охватывавшем руку девушки, затем перешли на ароматический мешок, который висел у нее на поясе.

Он негромко вскрикнул и схватился за грудь.

Розина принялась ласкаться к нему еще жарче, но он продолжал сидеть возле нее печальный и угрюмый.

Она заметила его слабый крик, но все еще продолжала улыбаться и старалась развеселить его.

Наконец, она, по-видимому, решилась поставить вопрос прямо.

– В вашу голову забралась какая-то мысль, которую вы от меня скрываете, – сказала она, ласково поводя пальцем по его лбу, – но я вижу ее на вашем лице так же хорошо, как увидела бы сорную траву посреди поля роз.

Рейхштадт горько вздохнул.

– Ну, скажите же мне, что вы думаете? – спросила Розина.

– Я ревную! – ответил он.

– Ревнуете? – кокетливо повторила артистка, – Признаюсь вам, я так и думала!

– Вот видишь!

– Ревнуете! – повторила Розина уже совершенно иным тоном.

– Ну, да, – ревную.

– К кому же это, позвольте спросить?

– Прежде всего ко всем на свете.

– О, это не так опасно, потому что ревновать ко всем – значит не ревновать вовсе.

– А еще к кому-то…

– Верно, к самому Господу Богу, потому что, кроме вас, ваше высочество, я люблю только Его.

– Нет, не к Богу, а к человеку.

– В таком случае – вашей собственной тени?

– Не смейтесь над моей мукой, Розина!

– Над мукой? Значит, вы ревнуете меня даже до боли… А! В таком случае надо эту боль уничтожить сейчас же! Скажите прежде всего, кто это?

– Он был сегодня в театре.

– В таком случае то, что вы говорите, совершенно верно. Сегодня в театре у вас действительно был соперник.

– Вы в этом сознаетесь?

– И этот соперник объяснился мне в любви самым натуральным образом.

– Как его зовут, Розина?

– Публика, ваше высочество.

– Ах, да я и без этого знаю, что весь город поголовно влюблен в вас! – вскричал Рейхштадт с заметным нетерпением. – Но я говорю о человеке, на которого вы смотрели такими страстными глазами, что я, право, не прочь придраться к нему из-за первого пустяка и проучить его.

Розина расхохоталась.

– Держу пари, что вы говорите про индуса! – вскричала она.

– Разумеется, о нем. Он так нагло восхищался вами в своей ложе.

– Отлично, отлично, продолжайте, ваше высочество! Я вас слушаю.

– О, не смейся, Розина! Говорю тебе, я ревную серьезно. Он не сводил с тебя глаз все время, пока ты была на сцене, а когда шла опера, он зевал по сторонам, точно и пришел в театр только для того, чтобы рассматривать людей, которые сидят в ложах.

– И кого же это он искал, по-вашему? Уж не меня ли?

– А ты, злая девочка, иногда отворачивалась от меня и смотрела на этого набоба. А когда ты вышла на вызовы, – какой драгоценный подарок бросил тебе этот лахорский раджа?

– Вот, можете посмотреть, – ответила девушка, поднимая руку на один уровень с глазами юного герцога.

– Да я уж и так узнал эти бриллианты. Они так сверкнули в театре, что ослепили даже меня в моей ложе… О! Мой бедненький букетик, что за жалкий предмет представлял ты наряду с ними!

– А где был этот букетик фиалок, ваше высочество?

Принц улыбнулся.

– А где индийские бриллианты? – продолжала девушка. – На мне, но только потому, что я не хотела отделять их от кошелька, который был мне передан вместе с ними.

– В таком случае, зачем вы не оставили этот кошелек дома?

– Потому что в нем лежит одно письмо.

– От этого человека?

– Разумеется, от него.

– И он смеет писать тебе, Розина? Послушай, не мучь меня больше! Видела ты его когда-нибудь раньше сегодняшнего вечера? Ты его знаешь? Ты любишь его? Ты его любишь?

Эти последние слова вырвались у него с таким выражением муки, что отозвались в самой глубине сердца артистки.

Лицо ее мгновенно приняло серьезное выражение, и в голосе уже не слышались потоки шутливости.

– Когда говоришь с вами, Франц, всякий пустяк обращается в дело серьезное, – сказала она. – Продолжать мою шутку в виду вашей муки было бы жестоко. Я знаю или, вернее, догадываюсь о причинах, которые порождают ваши совершенно неосновательные подозрения, и считаю себя обязанной уничтожить их как можно скорее. Да, Франц, ваша правда, – этот человек действительно смотрел на меня весь вечер… Только… не дрожите так… Дайте мне кончить… Поверьте мне, что в свойствах взглядов этого человека женщина никогда не ошиблась бы. Взгляды его были вовсе не страстными, а скорее, преданными и умоляющими.

– Но ведь он писал же, писал вам! Вы сами сказали мне это сейчас.

– Я и теперь повторяю, что он писал мне.

– И вы прочли его письмо.

– Я прочла его сначала один раз, ваше высочество, а потом еще во второй и в третий.

– Но что же сделала бы ты в таком случае с моим письмом, Розина?

– Ваше письмо, ваше высочество? Я перечитываю ваши письма не раз и не два, а беспрестанно.

– Прости, Розина, но одна мысль, что есть на свете человек, который осмеливается писать тебе, – приводит меня в бешенство.

– И это даже раньше того, как вы узнаете, по какому поводу он мне писал? Бедный вы безумец!

– Ну, да, сумасшедший, если хочешь! Но человек, сошедший с ума от любви! Слушай, чудная избранница моего сердца, не мучь меня дольше! Мне становится так душно, будто здесь совсем нет воздуха.

– Да ведь я же говорила вам, что уже прочла его письмо, и я привезла его с собой единственно затем, чтобы показать его вам.

– Так давай же скорее!