Ожерелье королевы - Дюма Александр. Страница 2
– Нет, ваша светлость, никаких чудес.
– Чего же в таком случае вы ждете?
– Вы действительно хотите знать, ваша светлость?
– Еще бы! Мне очень любопытно.
– Я жду, ваша светлость, бутылку вина.
– Бутылку вина? Объяснитесь же! Это становится интересным.
– Дело вот в чем, ваша светлость. Его величество король Швеции, я хотел сказать, его сиятельство граф Хага, не пьет ничего, кроме токайского.
– Как! Неужели в моих погребах не найдется токайского? Если так, то эконома надо гнать в три шеи.
– Нет, ваша светлость, у вас есть еще около шестидесяти бутылок.
– Стало быть, вы полагаете, что граф Хата выпивает за обедом шестьдесят одну бутылку?
– Немного терпения, ваша светлость. Когда господин граф Хата впервые посетил Францию, он был тогда только наследным принцем. Однажды он обедал у покойного короля, который как раз получил дюжину бутылок токайского от его величества императора Австрийского. Вам известно, что отборное токайское попадает только в императорские погреба и что даже монархи пьют его лишь в том случае, если получают в подарок от его императорского величества?
– Известно.
– Так вот, ваша светлость, из того вина, что отведал тогда наследный принц и нашел восхитительным, сейчас осталось только две бутылки.
– Вот как?
– Да, и одна из них все еще находится в погребах короля Людовика Шестнадцатого.
– А другая?
– А другая похищена, – с улыбкой триумфатора заявил дворецкий, который понял, что после долгой борьбы его победа уже близка.
– Похищена? Кем же?
– Одним моим другом, экономом покойного короля, человеком, который многим мне обязан.
– Так, и, стало быть, он вам ее отдал.
– Конечно, ваша светлость, – гордо ответил дворецкий.
– И что вы с нею сделали?
– Поместил в погреб своего хозяина, ваша светлость.
– Вашего хозяина? Кто же был в те времена вашим хозяином, сударь?
– Его светлость принц кардинал де Роган.
– Господи, так это было с Страсбурге?
В Саверне.
– И вы послали кого-то за этой бутылкой, чтобы ее доставили мне? – воскликнул старый маршал.
– Вам, ваша светлость, – ответил дворецкий тоном, в котором явно звучало еще одно слово: «Неблагодарный!»
Герцог де Ришелье схватил верного слугу за руку и вскричал:
– Прошу меня извинить, сударь, вы – король дворецких!
– А вы хотели меня прогнать! – укорил хозяина тот, сопроводив свои слова непередаваемым движением головы и плеч.
– Я заплачу вам за эту бутылку сотню пистолей.
– И еще сотню вам будет стоить доставка, так что в общей сложности получается двести. Но ваша светлость должны признать, что это даром.
– Я признаю все, что вам будет угодно, сударь, а пока с сегодняшнего дня вы будете получать двойное жалованье.
– Но, ваша светлость, я этого не заслужил, я всего лишь исполнял свой долг.
– А когда прибудет ваш гонец, посланный за этой бутылкой?
– Рассудите сами, ваша светлость, терял я время попусту или нет. Когда ваша светлость объявили мне об обеде?
– Кажется, три дня назад.
– Гонцу, который будет скакать во весь опор, требуется двадцать четыре часа на дорогу туда и столько же – на обратную.
– Остается еще двадцать четыре часа. Признайтесь, монарх дворецких, на что вы их употребили?
– Увы, ваша светлость, я их потерял. Мысль о вине пришла мне в голову лишь на следующий день после того, как вы вручили мне список приглашенных. Теперь добавьте время, необходимое для совершения сделки, и вы поймете, ваша светлость, что, назначая обед на пять часов, я просил о совершенно необходимой отсрочке.
– Как! Бутылка еще не здесь?
– Нет, ваша светлость.
– Боже милосердный! А вдруг ваш собрат из Саверна проявит такую же преданность принцу де Рогану, какую вы проявляете ко мне?
– Я не понимаю вас, ваша светлость.
– Вдруг он откажется отдать бутылку, как сделали бы, несомненно, вы на его месте?
– Я, ваша светлость?
– Нуда. Надеюсь, вы никому не отдали бы подобную бутылку, хранись она в моем погребе?
– Покорно прошу меня извинить, ваша светлость, но если бы кто-то из моих собратьев, которому предстояло бы принимать короля, попросил у меня бутылку вашего лучшего вина, я отдал бы ее, не колеблясь ни секунды.
– Вот как, – слегка скривился маршал.
– Помогай сам, и тебе помогут, ваша светлость.
– Вы меня немного успокоили, – со вздохом проговорил маршал, – но риск все же есть.
– Какой, ваша светлость?
– А вдруг бутылка разобьется?
– Ох, ваша светлость, еще не случалось, чтобы кто-нибудь разбивал бутылку стоимостью в две тысячи ливров.
– Ладно, я был не прав, не будем больше об этом. Так когда же прибывает ваш гонец?
– Ровно в четыре часа.
– В таком случае что нам мешает сесть за обед в четыре? – снова принялся за свое маршал, упрямый как мул.
– Ваша светлость, вино должно отдыхать в течение часа – и то лишь благодаря изобретенному мною способу. В противном случае оно отдыхало бы три дня.
Потерпев поражение и на этот раз, маршал отвесил дворецкому поклон в знак того, что сдается.
– К тому же, – продолжал тот, – ваши приглашенные, зная, что им предстоит честь обедать за одним столом с господином графом Хагой, раньше половины пятого не явятся.
– А это еще почему?
– Ну как же, ваша светлость, вы ведь, если не ошибаюсь, пригласили графа Делоне, госпожу графиню Дюбарри, господина де Лаперуза, господина де Фавраса, господина де Кондорсе [3], господина де Калиостро и господина де Таверне?
– И что из этого следует?
– Начнем по порядку, ваша светлость. Господин Делоне приедет прямо из Бастилии, а по обледенелым дорогам из Парижа сюда не меньше трех часов езды.
– Да, но он выедет сразу после того, как заключенным будет подан обед, то есть в полдень, – это я знаю точно.
– Простите, ваша светлость, но с тех пор, как вы побывали в Бастилии, обеденное время там изменилось, теперь там обедают в час пополудни.
– Да, сударь мой, век живи, век учись. Благодарю вас, и продолжайте.
– Госпожа Дюбарри едет из Люсьенны, то есть все время под гору и по сплошной гололедице.
– О, это не помешает ей приехать вовремя. С тех пор как она перестала быть фавориткой герцога, она правит лишь баронами. Поймите и вы меня, сударь: я хочу приступить к обеду пораньше из-за господина де Лаперуза, который сегодня вечером отбывает и будет поэтому торопиться.
– Ваша светлость, господин де Лаперуз находится сейчас у короля и беседует с его величеством о географии и космографии. Так скоро король господина де Лаперуза не отпустит.
– Возможно, вы правы.
– Это точно, ваша светлость. Так же получится и с господином де Фаврасом, который беседует сейчас с графом Прованским о новой пьесе господина Карона де Бомарше.
– Вы имеете в виду «Женитьбу Фигаро»?
– Ее, ваше светлость.
– Известно ли вам, сударь, что вы – образованный человек?
– В свободное время я читаю, ваша светлость.
– Но у нас есть еще господин де Кондорсе, который как геометр, должно быть, отличается большой пунктуальностью.
– Это так, но он станет рассчитывать время и в результате опоздает на полчаса. Что же до господина де Калиостро, то он иностранец и живет в Париже недавно, поэтому, скорее всего, еще недостаточно осведомлен о порядках в Версале и может заставить себя ждать.
– Итак, – подытожил маршал, – если не считать Таверне, вы перечислили всех моих приглашенных, причем в последовательности, достойной Гомера, а также бедняги Рафте.
Дворецкий поклонился и ответил:
– Я не упомянул о господине де Таверне, потому что он – старый друг и поступит сообразно с обстоятельствами. Мне кажется, ваша светлость, мы не забыли никого из приглашенных?
– Нет, все точно. Где вы собираетесь подавать обед?
– В большой столовой, ваша светлость.
– Мы там замерзнем.
– Ее топят уже трое суток, ваша светлость, я поддерживаю там температуру в восемнадцать градусов.
3
Делоне, Бернар Рене (1740–1789) – комендант Бастилии, убит во время ее взятия. Дюбарри, Жанна (1743–1793) – фаворитка Людовика XV, обезглавлена в период террора. Лаперуз, Жан Франсуа (1742–1788?) – французский мореплаватель, в 1785-1788-м руководил кругосветной экспедицией, пропавшей без вести после выхода из Сиднея; ее останки впоследствии найдены на одном из островов Санта-Крус (ныне Соломоновы). Фаврас, Тома Май де (1744–1790) – политический сторонник графа Прованского, повешен на Гревской площади. Кондорсе, Жан Антуан Никола (1743–1794) – философ-просветитель, математик, социолог, политический деятель, отравился в период террора, чтобы избежать гильотины.