Сальватор - Дюма Александр. Страница 226

Жерар Тардье».

– И как давно этот документ у вас в руках? – спросил король.

– С того времени, – ответил монах, – как убийца вручил мне его, полагая, что скоро умрет.

– И, обладая таким документом, вы ничего не сказали, вы не показали его судьям, вы не предъявили его никому?

– Сир, неужели вы не видите, что на бумаге написано, что исповедь виновного может быть оглашена только после его смерти?

– Значит, он умер?

– Да, сир, – ответил монах.

– Давно ли?

– Три четверти часа тому назад. Ровно столько времени мне понадобилось, чтобы добраться из Ванвра в Сен-Клу.

– О, негодяй! – сказал король. – Он так вовремя умер по воле Божьей.

– Да, я тоже думаю, что по воле Божьей, сир… Но я знаю также и то, – продолжил монах, встав на колени, – что и я тоже негодяй. И еще больший, чем тот, кто умер.

– Что вы хотите этим сказать? – спросил король.

– Я хочу сказать, что господин Жерар умер не своей смертью, сир.

– Он покончил жизнь самоубийством? – воскликнул король.

– Нет, сир. Его убили!

– Убили! – вскричал король, увидев во всей этой темной истории проблеск света. – Убили? И кто же?

Монах достал спрятанный на груди кинжал, которым он убил господина Жерара, и положил его к ногам короля.

Кинжал был весь в крови.

Рука монаха тоже была в крови.

– О! – произнес король, отступив на шаг. – Убийца его…

Он не посмел закончить.

– Я, сир, – сказал монах, уронив голову на грудь. – Это было единственным средством для спасения чести и жизни моего отца. Эшафот уже готов, сир. Прикажите мне на него взойти!

Наступило молчание, во время которого монах, оставаясь все в той же позе, ждал своего ареста.

Но, к большому удивлению аббата Доминика, король, отпрянувший при виде окровавленного кинжала, не приближаясь к нему, произнес мягким голосом:

– Встаньте, мсье. Ваше преступление, безусловно, ужасно, чудовищно. Но объяснением, если не оправданием ему является ваша любовь к отцу: именно сыновья любовь вложила в вашу руку кинжал. И хотя никому не дано выступать судьей в своих интересах, пусть все решит закон. Пока же я не могу ничего сказать и ничего сделать до того часа, когда суд вынесет решение по вашему делу.

– А мой отец, сир! Мой отец! – вскричал молодой человек.

– Это совсем другое дело.

Король позвонил. На пороге вырос лакей.

– Скажите господину префекту полиции и господину министру юстиции, что я жду их здесь.

Затем, видя, что монах продолжает стоять на коленях, несмотря на то, что король велел ему подняться, Карл X повторил:

– Поднимитесь же с колен, мсье.

Монах исполнил приказание. Но он был так слаб, что для того, чтобы не упасть, ему пришлось опереться о край стола.

– Сядьте, мсье, – сказал король.

– Сир! – пролепетал монах.

– Вижу, вы ждете приказа. Так вот, я вам приказываю сесть!

Монах в полуобморочном состоянии рухнул в кресло.

В этот момент на пороге появились приглашенные королем префект полиции и министр юстиции.

– Господа, – сказал им король почти весело, – я был прав, когда сказал вам недавно, что прибытие некоего лица, о котором мне сообщили, вполне могло изменить ситуацию.

– Что Ваше Величество хочет этим сказать? – спросил министр юстиции.

– Я хочу сказать, что был очень прав, когда противился введению осадного положения, считая это крайней мерой. И теперь мы его, слава богу, вводить не будем!

Затем он повернулся к префекту полиции:

– Вы сказали мне, мсье, что без осложнений в связи со смертью Манюэля и казнью господина Сарранти вы вполне в силах остаться хозяином положения, не так ли?

– Так, сир.

– Так вот, вам больше не приходится опасаться никаких осложнений. С этого самого момента господин Сарранти свободен. У меня в руке неоспоримое доказательство его невиновности.

– Но… – удивленно произнес префект полиции.

– Вы сейчас возьмете с собой в карету вот этого человека, – сказал король, указывая на брата Доминика, – и отправитесь с ним в «Консьержери». Там вы немедленно выпустите господина Сарранти на свободу. Повторяю вам, он невиновен. И я желаю, чтобы невиновный человек после того, как его невиновность была мне доказана, ни минутой больше не был в застенке.

– О, сир! Сир! – произнес монах, благодарно протянув руки к королю.

– Ступайте, мсье, – сказал Карл X, – и не теряйте ни минуты!

Затем он повернулся к монаху.

– У вас есть восемь дней на то, чтобы оправиться от тягот и лишений вашего паломничества, брат мой, – сказал он. – Через восемь дней вы придете в тюрьму.

– О, да, сир! – воскликнул монах. – Мне поклясться?

– Клятв ваших мне не нужно. С меня достаточно вашего слова.

И король снова повернулся к префекту полиции.

– Ступайте, мсье, – сказал он, – и проследите, чтобы все было сделано так, как я хочу.

Префект полиции поклонился и вышел. Монах пошел за ним следом.

– Не соблаговолит ли Ваше Величество объяснить мне все это?.. – решился задать вопрос министр юстиции.

– Объяснение самое что ни на есть короткое, мсье, – сказал король. – Возьмите вот этот документ: в нем доказательство невиновности господина Сарранти. Я поручаю вам сообщить его содержание господину министру внутренних дел. Полагаю, что он испытает некоторое смущение, узнав имя настоящего убийцы и признав в нем того самого человека, кандидатуру которого он поддерживал. Что же касается монаха, то, поскольку правосудие все же должно свершиться, позаботьтесь о том, чтобы его дело было рассмотрено в самое ближайшее время… И еще, мсье, возьмите этот нож: как-никак улика.

И, предоставив министру юстиции свободу выбора: уехать ли домой или проследовать за ним, король, весь светясь от радости, вернулся в гостиную, где его ждал обер-егермейстер.

– Так что, сир? – спросил гот.

– Охота состоится завтра, дорогой граф, – сказал король. – Постарайтесь, чтобы она удалась на славу!

– Позвольте сказать вам, Ваше Величество, – произнес обер-егермейстер, – что никогда еще я не видел у вас на лице такого счастливого выражения.

– Да, дорогой граф, – ответил на это Карл X. – За четверть часа я помолодел лет на двадцать.

Затем он обратился к ошеломленным министрам.

– Господа, – сказал он, – после только что полученных новостей господин префект полиции заверяет, что завтра в Париже все будет спокойно.

И, поприветствовав их взмахом руки, он в последний раз прошелся по салонам, предупредил дофина о том, что охота все же состоится, сказал грациозный комплимент герцогине Ангулемской, поцеловал герцогиню Беррийскую, потрепал, как любящий дед, за щечку герцога Бордосского, – ни дать ни взять: буржуа с улицы Сен-Дени или с бульвара Тампль. После чего ушел в свою опочивальню.

Там он подошел к висящему напротив кровати барометру, радостно воскликнул, увидев, что прибор показывает хорошую погоду, помолился, лег и заснул, бормоча слова утешения.

– Спасибо, Господи! Завтра будет прекрасная погода для охоты!

Вот именно вследствие этих-то описанных нами событий и случилось то, что, проникнув в камеру господина Сарранти, Сальватор увидел, что она была пуста.

Глава CXIV

Попробуем заняться политикой

Среди персонажей, сыгравших роковую роль в драме, которую мы излагаем читателям, есть один, о существовании которого, так мы по крайней мере надеемся, они еще не полностью забыли.

Мы хотим поговорить о полковнике Рапте, отце и муже Регины де Ламот-Удан.

Само собой разумеется, что благодаря деньгам, взятым у мэтра Баррато, и возвращению писем, похищенных Жибасье, дело с письмами не получило никакой огласки.

Однако же для того, чтобы лучше объяснить сцены, которые за этим последуют, мы просим у наших читателей дозволенья в нескольких словах повторить то, что мы уже так пространно говорили о графе Рапте.

Петрюс так описал его портрет: