Сальватор - Дюма Александр. Страница 291

И с горькой улыбкой проследил за тем, чтобы все письма сгорели.

– Итак, – прошептал он, – в одно мгновение пропали все мои надежды!

Затем он быстрым движением ладони потер лицо, словно сгоняя с него хмурость и печаль, и энергично дернул за висевший над камином шнурок звонка.

По этому сигналу в кабинет вошел его камердинер по имени Батист.

– Батист, – сказал ему господин Рапт. – Извольте посмотреть, здесь ли мсье Бордье, и попросите его прийти ко мне.

Батист вышел.

Господин Рапт снова подошел к сундуку, выдвинул другой ящичек и извлек из него пару седельных пистолетов.

Проверив их, он убедился в том, что они заряжены.

– Отлично, – произнес он, положив их на место и задвинув ящичек.

Закрывая крышку ларца, он услышал за спиной три легких удара в дверь.

– Войдите, – сказал он.

В кабинет вошел Бордье.

– Садитесь, Бордье, – сказал граф Рапт. – Нам с вами нужно серьезно поговорить.

– Уж не заболели ли вы, господин граф? – спросил Бордье, увидев помятое лицо своего хозяина.

– Нет, Бордье. Вы, несомненно, уже в курсе всего, что случилось сегодняшней ночью, и вас поэтому не должно удивлять то, что после подобного потрясения я выгляжу несколько необычно.

– Да, я только что с большим удивлением и сожалением узнал, господин граф, о кончине госпожи маршальши де Ламот-Удан.

– Именно об этом я и хотел бы с вами поговорить, Бордье. Хочу сообщить вам, что завтра я дерусь на дуэли. Причины вам знать ни к чему.

– Вы деретесь, господин граф? – с испугом в голосе переспросил секретарь.

– Я, а кто же еще! И нечего так пугаться. Вы ведь меня знаете и знаете также о том, что я умею за себя постоять… Но я хочу поговорить с вами не о дуэли, а о тех последствиях, которые она может иметь. Некоторые детали заставляют меня опасаться ловушки. Для того, чтобы не попасть в нее, мне нужна ваша помощь и ваше содействие.

– Говорите, что надо сделать, господин граф. Вы ведь знаете, что моя жизнь принадлежит вам.

– Я в этом никогда не сомневался, Бордье. Но прежде всего, – добавил он, беря со стола лист бумаги, – вот ваше назначение на должность префекта полиции: оно пришло вчера вечером.

Лицо будущего префекта полиции засветилось от удовольствия, а глаза заблестели от радости.

– О! Господин граф, – пробормотал он, – как мне вас благодарить и смогу ли я когда-нибудь сделать это?..

– Сейчас скажу, как. Вы знаете господина Петрюса Эрбеля?

– Да, господин граф.

– Мне нужен надежный человек, который передал бы ему письмо. И я рассчитываю на вас.

– Всего-то, господин граф? – удивленно спросил Бордье.

– Подождите. Есть ли в вашей конторе пара человек, за которых вы можете поручиться?

– Как за самого себя, господин граф. Один из них мечтает о табачной лавочке, а другой о лавке гербовых бумаг.

– Отлично! Вы дадите одному из них задание стоять на бульваре Инвалидов и не двигаться оттуда до тех пор, пока из ворот особняка не выйдет Нанон, кормилица графини. Пусть этот человек пойдет за ней на некотором расстоянии, и, если она направится в сторону улицы Нотр-Дам-де-Шам, где проживает господин Петрюс, он подойдет к ней и скажет: «Именем господина графа Рапта отдайте мне письмо, иначе я вас арестую!» Нанон предана графине, но она – старуха и страх у нее сильнее преданности.

– Все будет исполнено так, как вы хотите, господин граф. Тем более что внешность у моих людей очень угрожающая.

– Что же касается другого вашего человека, то его действия должны быть такими же. Но он будет ждать не на бульваре, а на улице Плюме, напротив дверей особняка, и дождется, пока кормилица выйдет на улицу. Он пойдет за ней и сделает все так, как должен сделать первый.

– Когда они должны будут заступить на пост, господин граф?

– Немедленно, Бордье. Нельзя терять ни минуты.

– Положитесь на меня, господин граф, – сказал Бордье, поворачиваясь и направляясь к двери.

– Минутку, Бордье! – сказал господин Рапт. – Вы забыли про главное.

Затем, вынув из кармана записку принцессы Регины к Петрюсу, он вручил ее своему секретарю со словами:

– Будить господина Петрюса Эрбеля не надо. Вручите письмо его слуге и попросите передать его хозяину как можно скорее. Когда все будет сделано, придите ко мне и доложите.

Бордье ушел. Расставив своих подручных на посты, он до подбородка закутался в плащ и направился на улицу Нотр-Дам-де-Шам.

А в то же самое время, когда Бордье быстрым шагом приближался к дому Петрюса, некий молодой человек, не очень кутаясь в плащ, медленно, размеренным шагом, как настоящий государственный служащий, – мы имеем в виду почтальона, – нес в особняк Раптов среди прочей корреспонденции письмо Петрюса, адресованное Регине.

И хотя граф Рапт за ночь проанализировал все возможные варианты и полагал, что предусмотрел все до мелочей, он забыл про почтальона, то есть самый простой способ доставки писем. Таким образом, проснувшись, принцесса получила, как обычно, из рук Нанон среди прочих писем послание Петрюса.

Вот что он писал:

«Я начинаю свое письмо с того, чем и закончу его, моя Регина: я люблю Вас! Но, увы, пишу я сейчас вовсе не для того, чтобы поговорить о любви. Я вынужден сообщить Вам ужасную, жестокую, крайне неприятную новость. Новость, не имеющую себе подобных. Новость, от которой будет обливаться кровью Ваше сердце, если оно наполнено тем же, что и мое: мы не увидимся с Вами целых три дня!

Знаете ли Вы слова, которые на всех языках звучат более горько: «Не видеть друг друга!»? И однако же я вынужден их написать, а Вы, любимая, будете вынуждены их прочесть.

И во всех этих огорчениях самым ужасным является то, что я не имею даже права ненавидеть и проклинать причину нашей разлуки.

Вот что произошло: вчера в полдень у ворот моего дома остановилась карета. Я стоял у окна мастерской, на что-то смутно надеясь, поскольку знал, что Вас удерживает дома болезнь Вашей матушки. И я надеялся, что приехали именно Вы, дорогая принцесса, что Вы, воспользовавшись солнечной погодой, решили нанести визит Вашему тоскующему возлюбленному.

Но представьте себе мое отчаяние, когда из кареты появились не вы, а камердинер моего дяди. Бледный и растерянный, он примчался сообщить мне, что у бедного моего дяди приключился второй, еще более страшный приступ подагры.

 – Ах, немедленно приезжайте к нам, – сказал мне камердинер, – генерал очень плох!

Взять плащ, шляпу, вскочить в карету – было, сами, понимаете, милая Регина, делом одной секунды.

Я увидел бедного старика в очень плачевном состоянии: он дергался на кровати, словно эпилептик, и кричал, как кричат дикие звери.

В перерыве между приступами, увидев меня у изголовья, он крепко сжал мою руку и из глаз его скатились две большие слезы благодарности. Он спросил, не могу ли я побыть рядом некоторое время. Не дав ему закончить фразу, я заверил его в том, что останусь при нем до полного его выздоровления.

Не могу Вам передать, милый мой друг, какая радость озарила его лицо, когда он услышал эти мои слова.

Таким образом, на некоторое время – не знаю, сколько это продлится – я остаюсь его сиделкой. Но поверьте, Регина, именно добровольной сиделкой, а не узником. Иными словами, после того, как пройдет этот приступ, я снова получу неограниченную свободу, которая мне очень дорога по единственной причине: я воспользуюсь ею лишь для того, чтобы увидеть Вас и сказать Вам те слова, которые написал в начале этого письма: я люблю Вас, Регина!

Сами видите, я заканчиваю точно так же, как и начал. Я не прошу Вас писать мне, я Вас умоляю. Ибо только Ваши письма позволят мне находиться рядом с несчастным дядей со счастливым выражением лица, которое так радует больных.

До скорой встречи, любимая! Молите Бога, чтобы она состоялась как можно скорее!