Сальватор - Дюма Александр. Страница 309

– Тебе нет необходимости разговаривать со мной, Камил, потому что я ничего не хочу слышать, – сказала госпожа де Розан.

– Тогда что тебе от меня нужно, Долорес? – спросил Камил, сдвигая брови. – Готов сделать все, что ты потребуешь.

– Подлец!.. Подлец!.. Трус!.. – глухо прошептала Сюзанна.

Камил не расслышал или сделал вид, что не расслышал эти ее слова и повторил:

– Говори же. Что ты от меня требуешь?

– Я требую, – произнесла госпожа де Розан с улыбкой женщины, уверенной, что сумеет покарать изменника, – я требую, чтобы ты долго и мучительно каялся в своем преступлении.

– Я покаюсь, – ответил Камил.

– О, да! – прошептала креолка, – долго, но раньше, чем ты думаешь.

– Я начинаю немедленно, Долорес, – сказал Камил. – Видишь, я уже покраснел.

– Этого недостаточно, Камил, – сказала Долорес, отрицательно покачав головой.

– Я знаю, что виноват, очень виноват. Всю жизнь я употреблю на то, чтобы искупить свой грех.

– Слушай, Камил, – со смехом сказала Сюзанна, – а какой будет моя роль в этом твоем раскаянии?

– Выслушай меня, Долорес, и не слушай того, что она говорит! – воскликнул молодой человек. – Я клянусь тебе сделать все, что будет в моих силах, чтобы ты смогла забыть о совершенном мною проступке.

Но Долорес снова отрицательно покачала головой.

– Этого мало, – повторила она.

– Так чего же тебе еще надо?

– Сейчас скажу.

Госпожа де Розан на мгновение задумалась.

Затем произнесла:

– Я уже сказала тебе, Камил, что из той комнаты слышала все, что ты здесь говорил.

– Слушаю тебя, говори, говори!

– О! – простонала Сюзанна.

– Ты, следовательно, знаешь, – продолжала креолка, – все, что я могла услышать. И услышала, что, помимо свой воли, ты, Камил, сам того не замечая, машинально говорил только обо мне с этой женщиной, из-за которой ты мне изменил.

– Истинно так! – живо воскликнул Камил, довольный тем, что жена слышала ссору его с мадемуазель де Вальженез по поводу нее. – Вот видишь, Долорес, я продолжаю тебя любить.

Сюзанна испустила нечто похожее на рычание.

– Говорить обо мне в такой момент, – сказала Долорес, – значило признаваться в некоторых угрызениях совести.

– Это было воспоминание, больше чем воспоминание! Это был крик сердца! – воскликнул Камил.

– О, презренный! – прошептала Сюзанна.

Камил слегка пожал плечами.

– Думаю, что это был действительно крик сердца, – повторила Долорес серьезным тоном. – Ты любил меня и вспоминал обо мне даже наедине с той, с которой ты мне изменил.

– О да! Да! Я любил тебя! Клянусь! – вскричал Камил.

– В этот раз можешь не клясться, – произнесла креолка с горечью в голосе. – Я знаю, ты говоришь правду. И из этой твоей любви ко мне, из любви, которую ты не смог подавить в себе, я почерпну силы для мести.

– Что ты хочешь этим сказать? – спросил Камил, в сердце которого снова закралась тревога, хотя он и догадаться не мог, куда клонила Долорес.

– Твоя смерть, Камил, была бы только коротким и глупым актом мщения. Нет-нет! Я желаю, чтобы ты остался в живых, чтобы раскаяние твое было таким же ужасным, как и твое преступление, чтобы моя месть отпечаталась в твоем сердце несмываемыми и вечными буквами.

В этот момент мадемуазель де Вальженез, которая, казалось, поняла, о какой именно мести говорит госпожа де Розан, подалась вперед, и в ее глазах, на ее губах, словом, на всем ее лице появилось выражение радостного наслаждения.

Но ни Камил, ни его жена не заметили этого движения.

– Я хочу, – продолжала Долорес, понемногу распалясь и постепенно достигая того уровня восторга, которым светятся лица мучеников, – чтобы твоя жизнь стала медленной и мучительной смертью. Я хочу, чтобы ты нес на себе это наказание столько же лет, сколько дней я отстрадала. Я хочу, чтобы в любую минуту ты видел меня везде: перед собой, за собой, у твоего изголовья, за твоим столом. Я хочу стать твоей неразлучной тенью, твоим страшным видением. Я хочу, чтобы ты до конца твоей жизни лил слезы. И для того, чтобы всегда быть в твоих мыслях, я принимаю смерть. А поскольку тебе недостаточно призрака Коломбана, я хочу, чтобы тебя начал преследовать еще и призрак Долорес.

С этими словами креолка, за несколько секунд до этого нашедшая левой рукой то место на левом боку, где билось ее сердце, приставила к этому месту острие кинжала, который держала в правой руке, и без видимого усилия и без единого крика вонзила лезвие кинжала в сердце по самую рукоятку.

Струя крови долетела до лица Камила. Почувствовав эту смертельную теплоту, он поднес ладони к лицу. Когда же он посмотрел на руки, они были влажными и красными.

Сюзанна не упустила ни единого жеста молодой женщины. Как мы уже сказали, она за минуту до этого уже догадалась, что должно было произойти.

Сюзанна и Камил вскрикнули почти одновременно. Но интонация этих криков была совершенно разной.

В восклицании Камила слышались удивление, ужас, недоумение.

Восклицание Сюзанны было наполнено дикой радостью.

Госпожа де Розан так быстро упала на ковер, что рванувшийся к ней Камил не успел ее подхватить.

– Долорес! Долорес! – вскричал он жалобно.

– Прощай! – слабым голосом произнесла молодая женщина.

– О! Вернись ко мне! – прошептал Камил, прижимая к груди тело жены, которая умирала без всякой агонии, и покрывая поцелуями ее шею и плечи, которым кровь, выливаясь потоком из раны, придала блеск и гладкость мрамора.

– Прощай! – повторила креолка так тихо, что Камил едва смог ее услышать.

Затем, последним усилием, она произнесла громко и отчетливо:

– Я проклинаю тебя!

И затихла. Глаза ее закрылись так же медленно, как закрываются лепестки дневных цветов при наступлении ночи.

Она умерла.

– Долорес, любовь моя! – вскричал молодой человек, которого эта насильственная смерть, такая быстрая, такая неожиданная и такая, если можно так выразиться, смелая, наполнила ужасом и одновременно восхищением. – Долорес, я люблю тебя! Я всегда любил тебя одну, Долорес! Долорес!

Он забыл о присутствии в комнате Сюзанны, которая, сев на край кровати, спокойно наблюдала за этой ужасной сценой. Она напомнила о себе таким кощунственным смехом, что он, обернувшись к ней, сказал:

– Я приказываю тебе замолчать! Ты слышишь? Приказываю замолчать!

Сюзанна пожала плечами и сказала:

– Ах, Камил, как ты жалок!

– О, Сюзанна, Сюзанна! – сказал Камил. – Надо, действительно, быть презренным существом, как мне про тебя говорили, чтобы так смеяться перед трупом, который залит еще теплой кровью.

– Ладно, – холодно сказала Сюзанна. – Давай я произнесу молитву за упокой души для того, чтобы очистить твою совесть?

– Как?! – произнес Камил, приведенный в ужас такой холодной жестокостью. – Ты видела, что только что произошло, и не испытываешь ни жалости, ни угрызений совести?

– А ты чего ждал? Чтобы я пожалела твою любимую Долорес? – сказала Сюзанна. – Хорошо, пусть будет по-твоему: я ее жалею. Ты доволен?

– Сюзанна, ты презренная тварь! – вскричал Камил. – Уважай хотя бы тело той, которую мы с тобой убили.

– Ну вот, теперь оказывается, это мы ее убили, – сказала Сюзанна с жестом жалости.

– Бедное дитя, – прошептал американец, целуя уже похолодевший лоб умершей, – бедное дитя! Я отнял ее у матери, у сестер, у кормилицы, словом, у всей семьи, увез с родины и дал возможность умереть на моих глазах, вдали от всех сожалений, вдали от всех молитв, вдали от всех слез. И все же я люблю тебя. Ты была последним цветком моей юности, самым нежным, самым свежим, самым ароматным. Ты была на моей голове, полной преступных замыслов, окруженной облаком молний, как венец искупления моих грехов. Прикоснувшись к тебе, я стал почти добрым. Живя рядом с тобой, я мог стать лучшим. О Долорес, Долорес!

И этот легкомысленный, этот холодный, этот бесчувственный креол, которого мы увидели в начале книги таким беззаботным, таким эгоистичным, таким насмешливым, зарыдал, глядя на безжизненное тело жены.