Сан Феличе Иллюстрации Е. Ганешиной - Дюма Александр. Страница 320

— Бесконечно, ваше преосвященство!

— В таком случае, господин Сальвато, позвольте мне в знак восхищения вашей доблестью шепнуть вам, что занимающая вас особа жестоко скомпрометирована и, если она находится в городе и ее безопасность не подпадает под условия договора о капитуляции фортов, надо немедленно препроводить ее в Кастель делл’Ово или в Кастель Нуово и найти средство пометить дату ее прибытия пятью или шестью днями ранее.

— А в противном случае, ваше преосвященство, следует ли ей чего-либо опасаться?

— Нет, моя подпись послужит ей, надеюсь, достаточной охраной. Но в любом случае примите все меры, чтобы она погрузилась на корабль в числе первых. Знайте, что весьма могущественная особа желает ее смерти.

Сальвато побледнел как полотно.

— Синьора Сан Феличе не покидала Кастель Нуово с самого начала осады. Следовательно, на нее распространяются условия договора, подписанного генералом Массой и вашим преосвященством, — произнес он глухо. — Но я все-таки весьма признателен вам, господин кардинал, за ваш совет и приму его к сведению.

Поклонившись, он хотел удалиться, но Руффо удержал его за плечо.

— Еще одно слово, — промолвил он.

— Слушаю, ваше преосвященство, — отвечал молодой человек.

Было ясно, что кардинал хочет что-то сказать, но колеблется: в его душе происходит борьба.

Наконец первоначальное побуждение взяло верх.

— В ваших рядах есть человек, который мне не друг, но я уважаю его за храбрость и ум. Я хотел бы спасти его.

— Этот человек приговорен к смерти? — спросил Сальвато.

— Как и супруга кавалера Сан Феличе, — отвечал кардинал.

Сальвато почувствовал, как на лбу его выступает холодный пот.

— И оба одной и той же персоной? — выговорил он.

— Одной и той же, — отозвался кардинал.

— И, по словам вашего преосвященства, это персона весьма могущественная?

— Разве я так сказал? Я оговорился, следовало сказать всемогущая.

— Я жду, ваше преосвященство, когда будет назван человек, кому вы оказываете честь своим уважением и кого берете под свое покровительство.

— Франческо Караччоло.

— И что я должен ему сказать?

— Скажите ему что хотите; но вам я говорю, что жизнь его под угрозой или, вернее, не будет в безопасности до тех пор, пока он не окажется за пределами королевства.

— Благодарю ваше преосвященство от его имени, — сказал Сальвато. — Все будет сделано согласно вашему желанию.

— Подобный секрет можно доверить только такому человеку, как вы, господин Сальвато. И притом лишь тогда, когда знаешь, что нет нужды просить этого человека о молчании, настолько ясно он понимает значение открывшейся ему тайны.

Сальвато поклонился.

— Имеются ли у вашего преосвященства еще какие-нибудь указания?

— Только одно.

— Какое же?

— Берегите себя, генерал. Самые храбрые мои люди, видевшие вас в сражении, говорят о вашей безрассудной отваге. Ваше письмо будет доставлено кавалеру Сан Феличе, даю в том слово.

Сальвато понял, что аудиенция окончена. Он еще раз поклонился, вышел и поскакал обратно к Кастель Нуово, предшествуемый человеком с белым флагом и погруженный в глубокую задумчивость.

Но не доезжая крепости, он остановился у Мола, прыгнул в лодку и велел грести к военной гавани, где укрывался Караччоло со своей флотилией.

Моряки рассеялись кто куда, только несколько человек из тех, кто покидает свое судно лишь в последней крайности, оставались на борту.

Сальвато приблизился к канонерской лодке, на которой находился Караччоло во время сражения 13 июня.

На палубе было всего три человека, в том числе старшина, старый моряк, проделавший с адмиралом все кампании.

Сальвато окликнул его и расспросил.

Оказалось, что Караччоло, видя, что кардинал не вступает с ним в прямые переговоры, а с другой стороны, что условия капитуляции фортов его не коснулись, рано утром переоделся в крестьянское платье и высадился на берег, причем сказал, чтобы за него не беспокоились: до того времени, когда можно будет покинуть королевство, он найдет убежище у одного из своих арендаторов, в чьей преданности не сомневается.

Сальвато вернулся в Кастель Нуово, поднялся к Луизе и нашел ее сидящей за столом, с опущенной на руки головой и в той же позе, в какой он ее оставил.

CLXI

АНГЛИЙСКИЙ ФЛОТ

Читатель помнит, что неаполитанские изгнанники, те, кто счел ссылку более безопасной, нежели дальнейшее пребывание в городе, должны были погрузиться на суда, направляющиеся в Тулон, утром 24 июня.

Действительно, всю ночь с 23 на 24-е маленький флот из тартан, фелук, баланселл, груженных продовольствием, собирался в одном месте у набережной. Но ветер дул с запада, и суда не могли выйти в открытое море.

Едва лишь начало светать, беглецы высыпали на башни Кастель Нуово и стали ждать попутного ветра и сигнала к погрузке на суда. Родственники и друзья столпились на набережной и обменивались знаками с отъезжающими, махая носовыми платками.

Среди этих машущих рук, мелькающих платков можно было различить группу из трех неподвижных фигур; эти люди никому не делали знаков, хотя один из них явно высматривал кого-то в толпе на берегу.

То были Луиза, Сальвато и Микеле.

Сальвато и Луиза стояли плечом к плечу, казалось, они одни на целом свете, видят только друг друга и не имеют никакого отношения к этой кишащей на набережной толпе.

Микеле же искал двух женщин: свою мать и Ассунту. Через некоторое время он узнал старушку, но Ассунта не показывалась, то ли потому, что отец и братья помешали ей прийти на это последнее свидание, то ли горе ее было так сильно, что она боялась не вынести его, еще раз взглянув на Микеле; напрасно его острый взгляд вглядывался вдаль, осматривая все от первых домов на улице Пильеро до Иммаколателлы.

Но внезапно его внимание было отвлечено от столь притягательного для него предмета; как и все прочие, он стал смотреть в сторону открытого моря.

И в самом деле, из-за Капри, далеко на горизонте, показались многочисленные паруса. Подгоняемые попутным ветром, они приближались и росли на глазах.

Первая мысль несчастных беженцев была, что это идет на помощь Неаполю франко-испанский флот, и они уже начали жалеть, что поторопились подписать мирный договор. Однако никто не посмел заикнуться об его отмене; впрочем, может быть, такая мысль — ведь и в лучших умах зарождаются дурные мысли — мелькнула и угасла в чьей-нибудь голове, так и не будучи никому высказанной.

Но бесспорно, что с наибольшим беспокойством, с подзорной трубой в руках, следил с балкона своего дома за приближением неизвестных кораблей кардинал Руффо.

Дело в том, что этим утром он получил доставленные по суше два письма, от короля и от королевы; некоторые места из них мы приводим ниже.

Читатели могут сами убедиться, что письма эти не могли не повергнуть кардинала в величайшее смущение.