Сан Феличе Иллюстрации Е. Ганешиной - Дюма Александр. Страница 321
А вот письмо королевы. Как и послание короля, мы даем его в буквальном переводе, не меняя ни единого слова.
В этих строках распознаешь все то же лицемерие и то же упорство.
«Я пишу Вашему преосвященству не всякий день, хотя горячее желание моего сердца именно таково. Уважая многочисленные и тяжкие труды Ваши, я заверяю Вас в самой живой моей признательности за обещание милосердия и призывы к послушанию, на которые не захотели откликнуться мятежники, закоренелые в своем упрямстве; последнее весьма меня печалит ввиду тех бедствий, которые произойдут от сего неисправимого злонравия. Но для Вас это должно становиться с каждым днем все более убедительным доказательством, что, имея дело с подобными людьми, нельзя питать надежды на их раскаяние.
Одновременно с этим письмом прибудет, возможно, Нельсон со своей эскадрой. Он объявит республиканцам повеление сдаваться без всяких условий. Говорят, Караччоло ускользнет из наших рук. Это весьма бы меня огорчило, ибо подобный разбойник представлял бы ужасающую опасность для священной особы его величества. Посему я желала бы, чтобы предатель был лишен всякой возможности чинить зло.
Я хорошо понимаю, как тягостны должны быть для Вашего сердца все ужасы, о которых Вы рассказываете Его Величеству в письме от 17-го сего месяца; но, по моему разумению, мы сделали все, что могли, и проявляем, пожалуй, излишнее милосердие к бунтовщикам; вступая с ними в переговоры, мы только унизим себя без всякой пользы. Повторяю, можно начать переговоры с замком Сант’Эльмо, находящимся в руках французов, но если остальные два замка немедленно не сдадутся по требованию Нельсона, причем не сдадутся безоговорочно, они будут взяты силою и виновные получат по заслугам.
Одной из первых и самых необходимых мер должно быть заключение кардинала-архиепископа в монастырь Монтеверджине или какой-нибудь другой, лишь бы он находился за пределами своего диоцеза. Вы понимаете, что он не может оставаться долее пастырем стада, кое лживыми побасенками тщился увлечь на гибельные тропы, ни продолжать совершать таинства, которыми он так злоупотребил. Словом, невозможно оставаться епископом Неаполитанским тому, кто вел столь недостойные речи и обратил свое служение во зло.
Пусть не забывает Ваше преосвященство, что имеется еще немало такого же рода епископов. Есть еще делла Торре, Натале из Вико Эквензе; есть и Россини, невзирая на его „Te Deum“, — он должен быть отлучен от места по причине своего пастырского послания, отпечатанного в Таранто; также и многие другие признанные мятежники не могут более стоять во главе своих церквей, как и те три епископа, которые лишили сана бедного священника, чье преступление состояло лишь в том, что он воскликнул: „Да здравствует король!“ Это подлые монахи и мерзкие церковники; ими возмущаются даже французы, и я настаиваю на наказании их, ибо религия оказывает влияние на общественное мнение, а какое же доверие могут питать народы к священникам, мнимым пастырям народным, если те восстают против короля? Посудите сами, сколь пагубным для народа было бы зрелище того, как предатели, бунтовщики и отступники продолжают пользоваться своими священными полномочиями.
Не говорю Вам того, что имеет касательство до Неаполя, ибо Неаполь еще не наш. Все, кто оттуда прибывает к нам, рассказывают о разных ужасах. Поистине мне это весьма тяжко. Но что тут поделаешь? Я пребываю в тревоге, каждую минуту ожидая вести о том, что Неаполь взят и порядок восстановлен. Когда это свершится, я сообщу Вам свои соображения, как всегда доверяя уму, талантам и знаниям Вашего преосвященства, — знаниям, таланту и уму, которые с течением времени все более меня восхищают, ибо лишь они позволили Вам предпринять и со славою исполнить неслыханное дело: без денег, без армии отвоевать утраченное нами королевство. Ныне Вашему преосвященству остается выполнить дело еще более славное, а именно перестроить королевство на основании истинного и прочного умиротворения; и, отдавая справедливость моему верному народу, с чувством благодарности к нему, я предоставляю преданному сердцу Вашего преосвященства взвесить все, что произошло за последние полгода, и решить, что следует делать: я полагаюсь на Вашу проницательность.
Супруги Гамильтон сопровождают лорда Нельсона в его плавании.
Вчера я виделась с сестрою Вашего преосвященства и братом Вашим Пепе Антонио: он пребывает в совершенном здравии.
Можете не сомневаться, Ваше преосвященство, признательность моя к Вам столь велика, что простирается на всех Ваших близких.
С преисполненным благодарности сердцем, остаюсь Вашим истинным и вечным другом,
Получив два эти письма, вслед за которыми появился английский флот, кардинал подумал, что ему предстоит столкновение с Нельсоном по вопросу о мирном договоре; патриоты же, увидев, что новый корабль, несущий героя Абукира, поднял флаг Великобритании, напротив, обрадовались, ибо они больше доверяли английскому адмиралу, чем Руффо, и предпочитали иметь дело с великой нацией, чем с шайкой бандитов.
Как только Нельсон выбросил красный вымпел, отметив это пушечным выстрелом, от его борта — то можно было различить с берега сквозь окутавший судно дым — отделился адмиральский ял. В нем сидели десять гребцов, два офицера и старшина; ял направился прямо к мосту Магдалины, так что у кардинала не оставалось сомнений, что офицеры едут именно к нему.
Действительно, ял пришвартовался у Маринеллы.
Заметив, что офицеры расспрашивают о чем-то бродивших по набережной лаццарони, и догадываясь, что они ищут его резиденцию, кардинал выслал навстречу своего секретаря Саккинелли, приглашая прибывших к себе.
Вскоре ему доложили о прибытии капитанов Болла и Трубриджа, и оба офицера вошли в кабинет с присущим англичанам чопорно-самонадеянным видом. Высокое положение кардинала Руффо в католической церковной иерархии ничуть не умерило их заносчивости, поскольку оба они были протестантами.
Пробило четыре часа пополудни.
Трубридж, как старший по чину, приблизился к кардиналу — тот в свою очередь сделал шаг ему навстречу — и передал Руффо толстый пакет, украшенный большой красной печатью с английским государственным гербом. [168]
Приняв заданный посланными тон, кардинал слегка поклонился, сломал красную печать и прочел следующее:
«На борту „Громоносного“ [169], в три часа пополудни,
Неаполитанский залив.
Ваше преосвященство,
милорд Нельсон просил меня сообщить Вам, что он получил от капитана Фута, командира фрегата „Sea-Horse“, копию договора о капитуляции, который Ваше преосвященство сочли уместным заключить с комендантами Кастель Сант’Эльмо, Кастель Нуово и Кастель делл’Ово, и что он совершенно не одобряет этот договор и полон решимости не оставаться нейтральным, имея те значительные силы, коими он имеет честь командовать. Вследствие вышеизложенного милорд направил к Вашему преосвященству капитанов Трубриджа и Болла, командующих кораблями Его Британского Величества „Каллоден“ и „Александр“. Эти капитаны полностью осведомлены относительно взглядов милорда Нельсона и будут иметь честь объяснить их Вашему преосвященству. Милорд надеется, что Ваше преосвященство разделит его мнение и завтра на рассвете можно будет действовать в согласии с Вами.
У обоих не может быть иной цели, как принудить общего врага к повиновению и отдать мятежных подданных на милость Его Сицилийского Величества.
Честь имею оставаться покорнейшим и преданнейшим слугой Вашего преосвященства.
168
Поскольку все дальнейшее является серьезным обвинением и чернит память Нельсона, снова напоминаем, что все приведенные нами письма, вплоть до кратчайшей записки, представляют собою подлинные исторические документы. В случае необходимости мы могли бы представить автографии этих писем, находящиеся в нашем распоряжении. (Примеч. автора.)
169
Таково было название нового судна Нельсона, которое снискало печальную славу 29 июня 1799 года. (Примеч. автора.)