Сан Феличе Иллюстрации Е. Ганешиной - Дюма Александр. Страница 328

Кардинал продолжал:

— Нельсон, дорогой мой генерал, не придворный, как я, и не образованный человек, как вы. Он не знает ничего на свете, кроме своего ремесла, но в море он гений. Да. Нельсон — это мужлан, бульдог старой Англии, грубый моряк, сын простого деревенского священника, отгороженный от всего мира бортами своего корабля; до самого Абукира ему не случалось ступить на дворцовый порог, поклониться королю, склонить колено перед королевой. Он прибыл в Неаполь — он, мореплаватель северных широт, привыкший выгонять из ледяного логова белых медведей, — и его ослепило солнце, ударило в глаза сверкание бриллиантов. Он, женатый на простолюдинке, какой-то миссис Нисбет, увидел, как королева протягивает ему для поцелуя руку, а супруга посла — губы; нет, не королева и супруга посла, я оговорился, не две женщины, а две сирены! И он стал просто-напросто слугою одной и рабом другой. В бедном его мозгу перемешались все понятия о добре и зле; интересы народов отступили перед мнимыми или действительными правами властителей. Он стал апостолом деспотизма, сеидом королевской власти. Видели бы вы его вчера на совещании, где посланницей королевской власти была та, кого Екклесиаст называет «Чужачкой», — эта Венера-Астарта, эта нечистая лесбиянка! Он не спускал с нее глаз, вернее, своего единственного глаза, а немыми устами этой провозвестницы смерти говорили ненависть и мщение. Клянусь вам, я почувствовал жалость к этому новому Адамастору, добровольно позволяющему женщине попирать стопою свою голову. Впрочем, все великие мужи — а что ни говори, Нельсон из их числа, — все великие мужи обладают подобной слабостью, от Геркулеса до Самсона и от Самсона до Марка Антония. Вот что я хотел сказать.

— Однако, — возразил Сальвато, — какими бы чувствами ни руководствовался в своих действиях адмирал Нельсон, для нас он остается смертельным врагом. Что рассчитывает предпринять ваше преосвященство, чтобы обуздать эту грубую силу, не внемлющую доводам рассудка?

— Что я намерен предпринять, дорогой генерал? Сейчас увидите.

Кардинал подтянул к себе листок бумаги, обмакнул перо в чернильницу и написал:

Подписав бумагу, Руффо протянул ее Сальвато, приглашая прочитать.

Кардинал пристальным взглядом следил за выражением лица молодого человека, ловя произведенное впечатление.

Когда тот кончил читать, он спросил:

— Ну, как?

— Мудрее не поступил бы и кардинал Ришелье, лучше не поступил бы и Баярд, — отвечал Сальвато и, поклонившись кардиналу, вернул ему письмо.

Кардинал позвонил, вошел слуга.

— Позовите Мишеру, — приказал Руффо.

Через пять минут Мишеру вошел в комнату.

— Держите, любезный кавалер. Нельсон предъявил мне ультиматум, а вот мой ультиматум ему. Отправляйтесь снова на «Громоносный», но обещаю вам, что эта поездка будет последней.

Мишеру взял незапечатанную депешу, прочитал ее с дозволения кардинала и с поклоном удалился.

— Выйдем вместе на террасу моего дома, генерал, — сказал Руффо. — С нее открывается великолепный вид.

Сальвато последовал за кардиналом, ибо понял, что его не без причины приглашают полюбоваться видом, и без того отлично ему знакомым.

Действительно, оказавшись на террасе, он различил справа набережную Маринеллы, улицы Нуова и Пильеро и Мол; слева Портичи, Торре дель Греко, Кастелламмаре, мыс Кампанелла, Капри; прямо перед собой он увидел оконечности Прочиды и Искьи, а в промежутке между этими островами, Капри и берегом, где стоял дом кардинала, — весь английский флот с развевающимися по ветру вымпелами; на палубах можно было разглядеть пушкарей: они сновали у своих орудий с зажженными фитилями в руках.

Среди английских судов, как монарх среди своих подданных, выделялся «Громоносный», девяностопушечный гигант, возвышавшийся над другими кораблями на всю высоту своих брам-стеньг, одна из которых несла адмиральский флаг.

Ни единая подробность этого величественного зрелища не ускользнула от наметанного глаза Сальвато. Он видел, как от берега отделилась лодка и быстро поплыла вперед, подгоняемая сильными ударами весел четырех гребцов.

Лодка эта, с кавалером Мишеру на борту, взяла курс прямо на «Громоносного» и в каких-нибудь двадцать минут достигла его. «Громоносный» стоял ближе всех других судов к Кастель Нуово. Если бы пришлось возобновить военные действия, он мог немедленно открыть огонь, поскольку находился на расстоянии трех четвертей пушечного выстрела от берега.

Сальвато наблюдал, как лодка огибает нос «Громоносного», чтобы пришвартоваться к великану со стороны правого борта.

И тут к нему обернулся кардинал.

— Если вид вам понравился, генерал, — сказал он, — передайте своим друзьям, что вы видели, и постарайтесь склонить их к принятию моего совета. Надеюсь, у вас достанет красноречия и умения убеждать.

Сальвато почтительно поклонился кардиналу и с невольной симпатией пожал протянутую руку.

Но, уже собираясь уходить, молодой человек вдруг воскликнул:

— Ах, простите, ваше преосвященство, я забыл отчитаться в важном деле, которое вы мне поручили!

— В каком?

— Адмирал Караччоло…

— Да, верно, — перебил кардинал с живостью, выдававшей его интерес к тому, что собирался рассказать Сальвато. — Говорите, я слушаю.

— Адмирала Караччоло не было ни на судах, ни в каком-либо из замков; еще утром он переоделся матросом и сказал, что укроется в надежном убежище у одного из своих арендаторов.

— Пусть бы это было правдой! — подхватил кардинал. — Потому что, попади он в руки врагов, его смерть предрешена. Говорю вам это к тому, дорогой генерал, что, если у вас есть какой-нибудь способ с ним связаться…

— Никакого.

— Тогда храни его Господь!

На этот раз Сальвато окончательно распрощался с кардиналом и, все так же сопровождаемый Де Чезари, направился обратно в Кастель Нуово, где его с понятным нетерпением ждали соратники.

Ультиматум кардинала поставил Нельсона в величайшее затруднение. Английский адмирал имел в своем распоряжении лишь небольшое число предназначенных для высадки на берег солдат. Если Руффо выполнит свою угрозу и отведет войска, Нельсон окажется бессилен, а это было бы особенно нелепо после того, как он разговаривал в столь властном тоне. Поэтому, прочитав депешу кардинала, он удовольствовался обещанием подумать, и отпустил кавалера Мишеру, не сказав ему ничего определенного.

Как уже говорилось, помимо своего поистине чудесного таланта флотоводца, Нельсон во всем остальном был человеком вполне заурядным. Ответ «Я подумаю» на самом деле означал: «Я спрошу мою пифию Эмму и моего оракула Гамильтона».

И потому, не успел Мишеру спуститься в лодку, которая повезла его на берег, как Нельсон велел просить к себе сэра Уильяма и леди Гамильтон. Через пять минут триумфеминавират уже заседал в каюте адмирала.

У Нельсона оставалась последняя надежда: поскольку депеша была написана по-французски, и Мишеру вынужден был читать ее по-английски, чтобы адмирал все понял, то, быть может, переводчик придал словам кардинала не тот смысл или сделал какую-либо важную ошибку в переводе.

Поэтому Нельсон передал депешу сэру Уильяму с просьбой прочитать ее и перевести заново.

Но Мишеру, против обыкновения переводчиков, был необычайно точен, вследствие чего положение представилось чете Гамильтон столь же серьезным, как и адмиралу.