Цезарь (др. перевод) - Дюма Александр. Страница 104

— Лучше скажи, что он просто легат Цезаря.

Именно в этот момент вошел Брут Альбин. Он пришел осведомиться о здоровье Лигария. С ним поговорили о заговоре. Альбин подумал, помолчал, затем вышел, так и не произнеся ни слова.

Оба друга подумали, что допустили ошибку, но на другой день Альбин встретился с Брутом.

— Ты стоишь во главе заговора, о котором толковали вчера у Лигария? — спросил он.

— Да, — ответил Брут.

— Тогда я с вами всем сердцем.

Заговор быстро набирал силу.

Брут, видя, что самые именитые люди Рима связывают свою судьбу с его судьбой, — не забывайте, что заговор Брута был чисто аристократическим по своей сути, — так вот, Брут, прекрасно понимавший, на какую опасность идет сам и толкает других, старался не выдавать себя на людях ничем — ни поступком, ни словом, ни жестом, ни манерой поведения.

Но у себя дома — другое дело. Его мучила бессонница, и он, словно призрак, бродил по дому и саду. Порция, его жена, которая спала рядом с ним, проснувшись и обнаружив, что одна в постели, страшно страдала и тревожилась, видя, как муж ее бродит среди деревьев, точно лунатик.

Известно, что Порция была дочерью Катона. В пятнадцать лет она вышла замуж за Бибула, с которым мы уже познакомились и знаем, какую роль он сыграл на Форуме во время волнений, подстрекаемых Цезарем. Затем он был назначен командующим флотом Помпея. Оставшись молодой вдовой с ребенком, Порция вышла замуж за Брута.

Дочь Катона, очень любившая второго мужа, была женщиной философских взглядов, или, как говорят, сильной духом. Она не стала расспрашивать Брута о его тайне, пока не проверила себя на стойкость: взяла в руки нож для подрезания ногтей — нечто вроде перочинного ножа с прямым лезвием — и вонзила себе в икру ноги. Лезвие задело вену, и Порция не только потеряла много крови, но долго еще страдала от сильной боли и высокой температуры.

Брут, тоже очень любивший Порцию, никак не мог понять, что же с ней происходит, и сильно испугался, увидев ее бледность. Но она с улыбкой приказала всем служанкам оставить ее наедине с мужем, а затем показала ему свою рану.

— Что такое?! — воскликнул Брут, испугавшись еще больше.

— Я дочь Катона и жена Брута, — ответила Порция. — Я вошла в дом моего мужа не только для того, чтобы делить с ним постель как наложница, но чтобы делить с ним и добро, и зло. С тех пор как мы муж и жена, у меня не было причин жаловаться на тебя, а я все это время старалась доказать тебе свою признательность и преданность. А также то, что я умею хранить тайны. Знаю, женщину считают слабым созданием, но, дорогой Брут, хорошее воспитание и общение с добропорядочными людьми могут возвысить и укрепить дух. И если бы это были просто слова, без доказательств, ты мог бы еще усомниться. Но ты сам видишь, что я сделала. Не веришь — сомневайся дальше!

— О, боги! — воскликнул Брут, воздев руки к небу. — Все, что я у вас прошу, так это успеха в моем предприятии, чтобы потомки сочли меня достойным быть мужем Порции.

И, оказав жене необходимую помощь, Брут уже не сомневался в удаче, хотя в существование этого заговора никто не верил, несмотря на множество предсказаний, знаков и знамений, предрекавших Цезарю гибель.

Какими же были эти предзнаменования, и можно ли было, действительно, верить в них?

Поверить придется, так как о них рассказывают все историки, кроме того, сам Вергилий посвятил этому событию бессмертные стихи. Мы же перелистаем Плутарха и Светония.

Вспомним, что Цезарь восстановил Капую и вновь расселил римских граждан в Кампании. Прибыв туда, поселенцы строили жилища, усадьбы, с большим усердием раскапывали древние могилы, поскольку находили там античные скульптуры. В одном месте, где, как уверяли, был похоронен Капий, основатель Капуи, нашли медную дощечку с надписью по-гречески, которая гласила, что если будет потревожен прах Капия, тогда один из рода Юлиев будет убит близкими ему людьми, а затем отомщен великим, по всей Италии, кровопролитием.

«Не следует считать это басней или выдумкой, — пишет Светоний, — так как об этом сообщает Корнелий Бальб, близкий друг Цезаря».

О том же предупредили и самого Цезаря, особо подчеркнув, что ему следует остерегаться Брута, на что он ответил:

— Вы что, думаете Брут так нетерпелив и не станет ждать, пока это тело не умрет само?

Мало того, примерно в то же время сообщили Цезарю, что почти все армейские лошади, которых он посвятил богам после перехода Рубикона и отпустил пастись на свободе, вдруг стали отказываться от пищи, а из их глаз катились крупные слезы.

По сведениям философа Страбона [442], высоко в небе видели массу огненных людей, сражавшихся друг против друга. От руки раба одного воина полыхнуло сильное пламя. Те, кто это видел, подумали, что у него сгорела вся рука, но когда пламя погасло, убедились, что с рукой раба ничего не произошло.

Но и это еще не все.

Во время жертвоприношения, совершаемого самим Цезарем, не нашли сердца жертвенного животного — в те времена это было самым ужасным предзнаменованием, ведь в природе нет животных, которые могли бы обходиться без сердца.

Во время другого жертвоприношения авгур Спуринна предупредил Цезаря, что в период мартовских ид ему следует остерегаться серьезной опасности. Накануне этих ид стая птиц накинулась на маленькую птичку королька, которая влетела в курию Помпея в Сенате, держа в клюве веточку лавра. Набросилась и растерзала ее.

Вечером того же дня, когда произошло это знамение, Цезарь обедал у Лепида, куда, как обычно, ему приносили письма на подпись. Пока он подписывал их, гости, развлекаясь беседой, предложили по очереди ответить на вопрос: какой род смерти самый легкий.

— Неожиданная! — сказал Цезарь, подписывая бумаги.

После ужина он вернулся домой и лег рядом с Кальпурнией, своей женой. Вскоре после того как они заснули, все окна и двери в спальне вдруг разом отворились. Разбуженный шумом и ярким светом луны, освещавшим всю комнату, Цезарь услышал, как Кальпурния рыдает во сне, бормоча при этом что-то невнятное. Он разбудил ее и спросил, почему она так плачет.

— Ах, мой дорогой муж! — воскликнула она. — Мне привиделось, что тебя закалывают мечом, а я держу тебя в объятиях.

Утром следующего дня Цезарю сообщили, что согласно его приказу ночью в храмах Рима были принесены в жертву сто животных, но благоприятных знамений так и не появилось. Цезарь ненадолго задумался, затем встал и сказал:

— Хорошо! С Цезарем произойдет то, что должно произойти!

Настало 15 марта, день, который римляне называли мартовскими идами.

На этот раз, в отличие от предыдущего, заседание Сената было назначено в курии Помпея. Здесь, под портиком, куда поставили кресла, сначала находилась статуя, которую Рим воздвиг Помпею. Затем и весь квартал был перестроен, разукрашен, а чуть позже появился портик.

Это место словно специально было выбрано самой Местью и Роком.

В назначенный час Брут, никому не сказавший о своем плане, никому, кроме Порции, вышел из дома, спрятав под тогу кинжал, и направился в сторону Сената. Остальные заговорщики собрались в доме Кассия. Они совещались, следует ли им одновременно с Цезарем избавиться и от Антония.

Сначала вроде бы хотели приобщить к заговору и самого Антония — большинство было такого мнения, — но Требоний воспротивился, мотивируя тем, что однажды, направившись навстречу Антонию, когда тот возвращался из Египта, он, Требоний, путешествуя вместе с ним, все время намеками давал понять, что возможность подобного заговора существует, однако Антоний, хотя по всему было видно, что он все прекрасно понял, притворился, что ничего не слышал, и не ответил ни слова. В то же время Антоний ничего не сказал об этом Цезарю. Из-за сведений, сообщенных Требонием, Антоний не был приглашен участвовать в заговоре.

И вот настало время, когда речь уже шла о том, чтобы просто оставить его в стороне, но многие считали, что куда предусмотрительнее убить Антония вместе с Цезарем.