Цезарь (др. перевод) - Дюма Александр. Страница 51

Тогда варвар вновь прибег к хитрости, которая всегда выручала его не меньше, чем сила и храбрость. Он позволил вырваться из плена нескольким римским солдатам и для вящей убедительности даже выслал погоню. По приказу сурены парфяне в присутствии военнопленных специально вели разговоры о том, что, мол, римляне ошибаются, думая, будто царь Ород хочет их уничтожить; напротив, ему противна непримиримая вражда, и он желает великодушно обойтись с Крассом, завоевать его дружбу, и если бы Красс сдался, то к нему и его солдатам отнеслись бы самым гуманным образом.

Пленные, сбежав от преследователей и их стрел, добрались до своих товарищей, которым обо всем рассказали. Их привели к Крассу — они повторили ему историю, придуманную суреной.

Тот внимательно следил за ними и, увидев, что они благополучно добрались до своих и в римском лагере поднялось волнение, тут же остановил атаку.

Затем спустил тетиву лука, в сопровождении своих воинов приблизился к Крассу и, протянув правую руку, сделал знак, что хочет говорить.

Видя этот демонстративно мирный жест, римляне тут же смолкли и услышали голос парфянского полководца:

— Римляне! Царь заставил вас испытать его мощь и силу не потому, что хотел того, но потому, что вы вторглись в его страну. Сейчас же, отпуская вас на родину целыми и невредимыми, он хочет доказать тем самым добрые свои намерения, он вовсе не желает препятствовать вашему спасению!

Поскольку эти слова служили подтверждением тому, что сообщили сбежавшие пленные, римляне восприняли их с радостью и доверием. Лишь Красс недоверчиво покачал головой. От всех переговоров, которые были v него до сих пор с парфянами, он терпел лишь беды, это были не более чем уловки и наглый обман. И сейчас он не видел причин, по которым парфяне вдруг изменили бы своему обычаю.

Итак, он не поверил и начал совещаться с командирами, будучи твердо убежден, что надо отказаться от любых предложений, сколь заманчивыми они ни казались бы. Главное — продолжить отступление к горам, причем без промедления.

Но тут крики солдат прервали их совещание. Они тоже посовещались между собой и решили, что их полководец должен пойти к сурене — ведь тот первым протянул ему руку — и принять высказанные парфянским главнокомандующим предложения.

Красс было воспротивился, но их уговоры перешли в настойчивые требования. Крики и оскорбления зазвучали громче. И все они были обращены к Крассу. Солдаты обзывали Красса предателем и трусом, обвиняли в том, что он бросает их в бой против того, с кем даже не решается вступить в переговоры, хотя эти люди пришли к ним безоружными.

Красс пытался переубедить их, просил выждать хотя бы один день, обещая, что послезавтра все они будут уже в горах, в полной безопасности. Но люди отчаялись и потеряли всякую надежду, силы их были на исходе, и никто уже ни во что не верил. Они начали бряцать оружием, мешая Крассу говорить, и перешли от оскорблений к угрозам — и это они, еще недавно твердившие, что до их полководца не долетит ни одна стрела прежде, чем все они умрут, сражаясь за него! Они кричали, что если сейчас же, немедленно Красс не пойдет к сурене, они сами сдадут его парфянам. Луч надежды затмил их разум, свел с ума.

Наконец Красс согласился сделать то, о чем просила его армия, но прежде чем отправиться к парфянам, обратился к солдатам со следующими словами:

— Октавий, Петроний и все присутствующие здесь командиры! Вы видите, что я вынужден идти. Сами понимаете, какой позор и насилие мне приходится терпеть. И если вам удастся спастись, забудьте, как отнеслись ко мне сейчас мои солдаты! Рассказывайте всем, что Красс погиб, не преданный своими согражданами, но обманутый врагом!

И с этими словами он спустился с холма.

Тут Октавий и Петронии устыдились, что позволили своему военачальнику пойти одному, и двинулись за ним. Ликторы Красса, понимающие, что долг их — не покидать своего командира, тоже поспешили встать рядом с ним.

Но Красс отослал их обратно.

— Если речь идет о переговорах, — сказал он, — то достаточно меня одного. Если же придется умереть, то тоже достаточно меня одного.

Он хотел отослать обратно и Петрония с Октавием, но те решительно отказались покинуть его, так же поступили еще пять-шесть римлян, пожелавших разделить участь своего полководца, каковой бы она ни оказалась.

Трое парфян двинулись им навстречу. Позади, шагах в пяти-шести шел небольшой эскорт. Сначала обратились к Крассу двое полуэллинов, словно еще с времен Синона [309] в любом предательстве непременно должен участвовать грек.

Узнав Красса в лицо, они торопливо спешились, почтительно поклонились и обратились к нему с просьбой выслать вперед несколько человек, чтобы те могли воочию убедиться, что сам сурена идет им навстречу — без оружия и доспехов.

— Если бы я хоть сколько-нибудь заботился о сохранении своей жизни, — ответил им Красс на том же языке, — то не отдался бы в ваши руки!

Все же он остановился и послал вперед двух братьев Росциев узнать, сколько человек идет из парфянского лагеря на переговоры и в каких условиях должна состояться встреча.

Однако сурена схватил обоих братьев, затем, быстро преодолев расстояние, подъехал на коне вместе со своими приближенными к римлянам. И, увидев Красса, воскликнул:

— Что я вижу?! Мы верхом, а римский император идет пешком? Коня ему! Быстро коня!

— Не надо! — ответил Красс. — Так как речь идет о договоре между нами, лучше уж прямо здесь обсудить все условия.

Сурена поспешил ответить:

— Конечно же, разумеется! С этого момента существует договор, но он еще не подписан, — добавил он со злобной усмешкой. — Вы, римляне, плохо помните о договорах, коли они не скреплены вашей печатью!

И он протянул руку Крассу.

Тот тоже протянул руку и одновременно приказал подвести ему коня.

— Зачем тебе именно твой конь? — спросил сурена. — Думаешь, у нас нет лошадей? Вот, царь дарит тебе!

И он указал на великолепного скакуна с золотой уздечкой, покрытого дорогой попоной. В ту же секунду всадники подхватили Красса и усадили в седло, а затем окружили со всех сторон и начали подгонять коня ударами.

Стало очевидным, что они намерены выкрасть Красса.

XLV

Первым спохватился Октавий, он почуял предательство и попытался воспротивиться. В отчаянии оглядел он тех, кто окружил Красса, безуспешно пытаясь отыскать среди них хоть кого-нибудь, на кого можно было положиться. Но все ухмылялись, а на лице сурены сияла откровенно торжествующая улыбка. Он был отвратителен со своими накрашенными бровями, подведенными глазами, нарумяненным, словно у женщины, лицом.

Октавий схватил поводья, и конь Красса остановился.

— Полководец дальше не поедет!

Но сурена стегнул луком коня Красса, тот встал на дыбы и вырвался из рук Октавия.

Несколько римлян, сопровождавших Красса, поняли намерение Октавия — они растолкали парфян, пытавшихся оттеснить их, и, окружив лошадь Красса, заявили: — Мы поедем рядом с нашим полководцем! Возникла сумятица, посыпались удары. В этот миг Октавий выхватил меч и, видя, что один из всадников вновь схватил скакуна Красса за поводья, убил его одним ударом. Одновременно с этим Петроний, которому тоже предоставили коня, получив сильный удар по доспехам, свалился на землю. Октавий нагнулся, чтобы помочь ему подняться, но в этот момент ему нанесли смертельный удар в спину.

Петроний был убит прежде, чем успел подняться.

Тут же пал и Красс.

Убили его случайно или преднамеренно?.. Неизвестно.

Не успел он упасть на землю, как к нему подскочил парфянин по имени Эксатр и сначала отсек голову, а затем — правую руку.

Вся эта трагедия произошла мгновенно — словно молния сверкнула и тут же исчезла в небесах.

Солдаты, оставшиеся на холме, находились слишком далеко, чтобы видеть все подробности, те же, кто отправился с Крассом, были перебиты почти одновременно.