Цезарь (др. перевод) - Дюма Александр. Страница 95

— Бедняги… — пробормотал Катон, думая о тех, кто в море. Затем через некоторое время добавил, обернувшись к Буту… — Ступай в порт, посмотри, может, еще кто остался и нуждается в помощи. И сообщи мне.

Бут вышел.

Ближе к рассвету, в час первых петухов Катон ненадолго задремал. Он ждал возвращения Бута. Бут вернулся и доложил, что в порту все спокойно.

Тогда Катон приказал ему удалиться и закрыть за собой дверь комнаты, а сам лег спать — он вставал, чтобы принять Бута.

Но тут же, как только закрылась дверь за Бутом, Катон вытащил меч и вонзил его себе в живот чуть ниже ребер. Однако опухшая рука ослабила удар, и смерть наступила не сразу.

Ожидая смерть, которая никак не приходила, и страдая от страшной боли, Катон упал и при падении опрокинул стоявший рядом столик для начертания геометрических фигур.

От этого шума рабы, дежурившие возле двери, встрепенулись и подняли тревогу. Сын и друзья Катона ворвались в спальню.

Они нашли Катона лежащим на полу, с вывалившимися внутренностями, в луже крови. Но он был еще жив и глаза его широко раскрыты. Срочно послали за Клеантом. Катона тем временем уложили на постель.

Клеант осмотрел рану: выглядела она ужасно, но внутренности не были задеты, и врач дал понять, что есть еще надежда на спасение. Он вправил внутренности и зашил рану.

Пока все это происходило, Катон лежал без сознания. Но вот он очнулся и, по мере того как сознание возвращалось к нему, начал понимать, что с ним произошло. Разъяренный тем, что остался жив, он прогнал врача, разорвал швы, разбередил рану и в страшных мучениях испустил дух.

Весть о его смерти распространилась с молниеносной быстротой. Быстрее, чем об этом успели узнать все близкие, «те триста», разбуженные среди ночи, примчались к его дому. Скоро все жители Утики собрались там.

Отовсюду слышались недовольные крики, возбужденные разговоры. Все в один голос называли Катона благодетелем, спасителем, единственно свободным и непобежденным человеком, и все это тогда, когда уже было известно, что Цезарь находился всего в нескольких милях от города. Но ни желание угодить победителю, ни желание вести с ним переговоры не смогли преуменьшить то благоговейное почтение, которое все испытывали к Катону. Они набросили на его тело свои самые дорогие одежды и устроили самые грандиозные похороны, а так как сжечь тело на костре и собрать пепел времени не было, то похоронили его на берегу моря — в том месте, где во времена Плутарха еще можно было видеть статую Катона с мечом в руке. И только после похорон жители позаботились о своем спасении и спасении города.

Катон умер в сорок восемь лет.

Известие о том, что Цезарь уже на подходе, оказалось правдой. Узнав, что Катон с сыном находятся в Утике и, по всей вероятности, не собираются покидать город, Цезарь подумал, что эти ярые адепты стоического учения имеют свой план, о котором он не знал, к тому же он испытывал к Катону большое почтение. Цезарь приказал идти на Утику как можно быстрее. Именно в этот момент ему сообщили о смерти Катона и подробности того, как он ушел из жизни.

Цезарь выслушал рассказ с явной болью в сердце, а когда рассказчик закончил, воскликнул:

— О, Катон, мне ненавистна твоя смерть! Ибо тебе было ненавистно принять от меня спасение!

У Катона остались сын и дочь. Сына мы уже видели, он сыграл свою роль в этой драме. И эта роль, и искренние его переживания по поводу смерти отца, должны были, по всей видимости, обратить к нему сердца людей и заставить их проникнуться симпатией к несчастному юноше, который обречен был носить столь знаменитую фамилию.

Современные историки обвиняют его в увлечении, в котором никак нельзя было упрекнуть отца: он слишком любил женщин. В подтверждение этого обвинения они напоминают о длительном пребывании юноши в Кападокии у царя Марфадата, его друга. У этого царя была очень красивая жена по имени Психея, что означает «душа», поэтому о юном Катоне и Марфадате говорили: «Марфадат и Порций — два друга, одна душа». Или еще: «Порции Катон, знатный и благородный, у него царская душа».

Естественно, люди были чересчур строги к юноше из-за несгибаемости его отца. Но смерть Катона стерла это незначительное пятнышко, лежавшее на сыне. Можно только сожалеть, что мы не смогли отыскать таковое в биографии самого Катона.

При Филиппах [410] младший Катон воевал рядом с Брутом и Кассием против Октавия и Антония. Видя, что армия дрогнула, он не захотел ни бежать, ни прятаться, а бросил вызов победителям и, собрав часть солдат, устремился на врага и пал с мечом в руках, что заставило Антония и Октавия говорить о нем как об отважном воине.

Известно, что сталось и с дочерью Катона: Порция вышла замуж за Брута, она ранила себя кинжалом, чтобы доказать мужу свою стойкость и выведать у него секрет. Она также участвовала в заговоре и, узнав, что битва при Филиппах проиграна, а муж ее погиб, покончила с собой.

Статилий, который поклялся последовать примеру Катона, взял его меч и хотел напороться на него, но ему помешали. Позже он погиб при Филиппах вместе с сыном Катона.

LXXXII

Остановимся на миг на самоубийстве Катона, которое вызывает такое восхищение у наших профессоров истории и которое мы, намеренно упростив, считаем всего лишь проявлением гордыни и надменным заблуждением.

Самоубийство Катона, как ни печально, не было столь уж необходимым, да и не могло быть, поскольку самоубийства никогда не являются необходимостью. Катон покончил с собой от злости, скорее даже от брезгливости.

Беглец, прибывший к воротам Утики и захотевший знать, как он, Марк Октавий, поделит власть с Катоном, стал, полагаю, последней каплей яда, переполнившей чашу. Правда, в Греции все было потеряно, в Азии и Африке тоже, но это можно было исправить в Испании. Испания была помпеевской: она приютила и защитила двух сыновей Помпея и остатки войска после сражения при Тапсе. И кто знает, окажись Катон в Мунде, где сражался Цезарь, — как он сам скажет чуть позже, не за победу, а за жизнь, — кто знает, что случилось бы с Цезарем…

В то время, когда Катон покончил счеты с жизнью, тринадцать легионов в Испании выбивали на своих щитах имя Помпея.

Поговорим же о столь занимательной проблеме, как самоубийство у римлян. Даже такие выдающиеся личности, как Юба, Петрей, Метелл и, наконец, сам Катон, пошли по этому пути. Катон узаконил его в том смысле, в каком непреклонный и принципиальный человек импонирует всем любым своим поступком.

Сто лет спустя самоубийство станет одной из напастей Рима и избавит правителей от найма палачей. Следует также отметить, что самоубийство тела приводит к самоубийству души. Христианская религия, которая, к счастью, избавила людей от благоговения перед этим актом Катона, открыла путь к большему утешению, нежели самоубийство. Дойдя до высшей степени несчастья, человек постригался в монахи: это было почти равносильно тому, чтобы вскрыть себе вены, удавиться или разбить голову о стену, однако при этом не умирали. Поговаривают, что если бы не было монастырей, господин де Ранее, найдя мертвой госпожу де Монтбазон, непременно повесился бы или выбросился в окно вместо того, чтобы сломя голову нырнуть в пропасть под названием монастырь.

Плиний, которого называют Старшим, хотя он умер не таким уж старым, — родился в Вероне в 23 году нашей эры, а умер в Помпее в 79 году, во время извержения вулкана Везувий, в возрасте 56 лет — итак, Плиний по прозвищу Старший достаточно ясно показал, что же такое самоубийство, это дитя рока.

«Человек — это подлый, жестокий и тщеславный зверь, для которого запаха неудачно затушенной лампы достаточно, чтобы убить себе подобного в утробе матери своей. Брошенный голым на землю, словно омытый стонами и плачем, он в качестве одной из привилегий своих имеет слезы. Смех же дается ему не раньше, чем ему исполнится сорок дней. Он не чувствует, что живет, если не страдает, и его единственное преступление состоит в том, что он родился. Из всех животных только у него одного нет больше никакого инстинкта, кроме плача. Только ему ведомы амбиции, предрассудки, волнения и похороны, забота о том, что случится после него. Нет другого зверя, жизнь которого держалась бы на таком тонком волоске, никому не ведомы более жгучие желания, жуткий страх или безумные обиды; самая малая его боль не может компенсироваться самой что ни на есть огромной радостью. И без того короткая его жизнь еще более сокращается сном, который поглощает ее почти наполовину; ночью, которая без сна превращается в сплошное мучение; детством, когда он живет не думая; старостью, когда живет только для того, чтобы страдать; страхом, болями, увечьем. И все же столь короткое время жизни является самым великим даром природы. Несмотря на все муки, человек, сотворенный таким образом, хотел бы жить дольше; стремление к бессмертию терзает его; он верит в душу, в другую жизнь, ждет манны небесной, беспокоится о себе подобных. Детский сон!.. Даже если бы он смог пережить самого себя, он все равно не успокоился бы. Тогда у него отобрали бы самый драгоценный дар жизни — смерть, быструю желанную смерть, более того, она стала бы еще ужасней, так как вела бы к еще большим страданиям. Лишенные высшего счастья не родиться вообще, мы не имели бы единственного данного нам утешения — вернуться в небытие. Но нет, человек возвращается туда, откуда пришел, после смерти он становится тем, кем был до своего рождения».