Цезарь (др. перевод) - Дюма Александр. Страница 97

Вот, послушайте сами:

«С установлением христианства бои стали реже. Константин [420] запретил их. Затем их полностью запретил Гонорий [421]. Римляне не сохранили в своих спектаклях ничего, кроме того, что может преуменьшить храбрость или послужить наслаждению».

И все же эти философы вышли из греческой школы, а известно, что греки запрещали самоубийство.

«Пифагор, — пишет Цицерон в своей работе «De Senectute» («О старости»), — запрещает нам покидать порт без приказа полководца, то есть бога».

Но чуть позже мы увидим бедного Цицерона, который прожил свою жизнь не так уж блестяще, не отличался храбростью, а умер не так уж скверно.

Платон, которого читал Катон перед смертью, в своей работе «Федон» того же мнения, что и Пифагор.

Брут, именно Брут, который покончил с собой, долгое время оценивает смерть Катона как недостойную, как проявление неуважения к богам. И тем не менее, потерпев поражение при Филиппах, он последует фатальному примеру Катона.

Итак, кровь, что лилась рекой и наводняла Рим на протяжении трех столетий, — вся эта кровь исходит от Катона.

А теперь, кто хочет, пусть восхищается Катоном и дальше.

LXXXIII

Старая Республика умерла вместе с Катоном — Цезарь поймал ее последний вздох. Он мог бы сразу двинуться вслед за помпеянцами в Испанию. Но счел, что ему необходимо быть в Риме. Он отметил свое прибытие одним из самых великолепных выступлений — говорил о своей победе, как человек, который словно просит за это прощения. Он сказал, что захватил так много земель в покоренных им странах, что римский народ отныне будет получать ежегодно двести аттических медимнов [422] зерна и три миллиона ливров оливкового масла.

Триумф Цезаря был одновременно и страшен, и величествен. Он привез с собой из Галлии Верцингеторикса, которого мы запомнили в тот момент, когда он бросил свое оружие к ногам Цезаря, а затем встал на колени перед креслом, на котором восседал, император. Он привез из Египта Арсиною, младшую сестру Клеопатры, которую мы видели убегавшей из дворца в сопровождении Ганимеда. Он привез также из Африки сына царя Юбы.

С последним вообще произошла странная и одновременно счастливая история. Он, прирожденный нумидиец и варвар, превратился благодаря этому несчастью в одного из самых ученых греческих писателей-историков.

Цезарь праздновал свой триумф над Галлией, Понтом, Египтом и Африкой. О Фарсалах не упоминалось ни слова.

Празднества длились четыре дня, на четвертый день Цезарь вышел с загримированным лицом, чтобы скрыть усталость, на голове у него красовался венок из цветов, на ногах — красные сандалии. Он открыл храм в честь Венеры-прародительницы и площадь, названную в его часть Форумом Юлия. Затем народ двинулся за ним к дому в сопровождении сорока слонов, захваченных у Сципиона. Все люди несли зажженные факелы.

После триумфа посыпались дары.

Цезарь дал каждому гражданину по шесть четвериков пшеницы и триста сестерциев, каждый солдат получил по двадцать тысяч сестерциев. Затем все солдаты и граждане были приглашены на грандиозный пир. Было установлено двадцать две тысячи столов, за каждым — три ложа, а на одном ложе умещалось по пятнадцать человек. Таким образом, всего гостей было триста тысяч человек.

После того как толпа насытилась вином и мясом, последовало угощение зрелищами. Цезарь приказал построить амфитеатр и провести там охоты. На одной из этих охот впервые увидели жирафа — животное, которое древние считали сказочным. Да и наши современники не верили в его существование до тех пор, пока Левайян [423] не привез один экземпляр с Оранжевой реки.

Были устроены гладиаторские бои, сражения пленных между собой, бои между пехотинцами и кавалерией, бои с участием слонов, затем грандиозное морское сражение на Марсовом поле, превращенном в искусственный водоем. После этого разыгралось сражение между сыновьями всадников. Всадники спустились в цирк и дрались с гладиаторами; сын одного претора изображал мормиллона [424]. И конечно же, во всех этих боях было много жертв. Нужно же было показать римлянам, которые не смогли принять участия в настоящих сражениях при Фарсалах и Тапсе, хотя бы в общих чертах, чем были на деле эти грандиозные побоища.

И над всем этим — над улицами, площадями, над навмахией [425] и амфитеатром были впервые установлены vellarium — специальные навесы для защиты зрителей от солнечных лучей. Цезарь позаимствовал это у азиатских народов. Но, странное дело, вместо того чтобы быть благодарным за невероятное количество золота, истраченного на отражение солнечных лучей, народ кричал во всеуслышание: «Он добыл это золото с жестокостью, а тратит неразумно». Даже солдаты возмущались, но это возмущение длилось до тех пор, пока среди них не появлялся сам Цезарь, пока он лично не схватил одного возмутителя и не приказал тут же, на месте, убить его.

Цезарь присутствовал на всех представлениях, даже на театрализованных фарс-комедиях. Более того, в Риме проживал некий старый всадник, поэт-мимограф Лаберий [426], писавший пьесы. Цезарь заставил его самого сыграть роль в одной из пьес. Бедный старик написал несколько стихов, адресованных народу, чтобы как-то объяснить свое появление на сцене и медлительность своих движений.

«Ой, тяжко мне, — говорил он, — тяжко мне, кого вытолкнули сюда почитай что в последний день жизни! После шестидесяти лет тягот и испытаний, после того как вышел из дома всадником, возвращаюсь мимом! Ах! Я прожил на один день дольше положенного!»

Именно этого возвращения Цезаря в Рим оказалось достаточно, чтобы каждый заумный писатель-историк стал связывать его с началом императорской эры. Вместе с возвращением Цезаря началось и наводнение Рима варварами.

Еще в начале гражданской войны, считая, что этих врагов трудно победить, а также полагая, что они честны и верны, а потому неплохо бы иметь их в союзниках, Цезарь предоставил право гражданства всем галлам, рожденным между Альпами и Эриданом — так раньше называлась река По. После Фарсал и Тапса он, в знак признательности, открыл им дорогу в Сенат. Коллегами Цицерона стали центурионы, солдаты и даже вольноотпущенники.

Тогда-то и были вывешены на стенах римских домов следующие рекомендательные надписи: «Просят публику не показывать новым сенаторам дорогу в Сенат».

Пели, помимо всяких непристойных стишков о Никомеде и «лысом победителе», стихи, в которых были такие слова:

Конечно же, не без цели поступал так Цезарь — он хотел заполучить все почести и безграничную власть, кроме того, он знал, что такой Сенат не откажет ему ни в чем.

И действительно, проголосовали под всеобщие аплодисменты — как сказали бы об этом сегодня — за его полномочия судить помпеянцев; за право войны и мира; за право распределять провинции между преторами, исключая «популярные» провинции; за его власть трибуна и диктатуру; за его титулы — pater patriae (отца отечества) и освободителя.

Его сыновья — помимо Цезариона, чье происхождение ставилось под сомнение, у него не было других сыновей — его сыновья должны были быть провозглашены императорами. Над статуей, изображающей Терру, воздвигли его статую с надписью «Полубог». И наконец, «лысый развратник», человек, победивший галлов, но которого «победил Никомед», объявлялся реформатором нравов, хотя не прошло и года с тех пор, как он приютил под крышей семейного дома рядом с Кальпурнией, своей женой, красавицу Клеопатру и ее подростка-мужа, а также сына, которого показывали публично и публично именовали Цезарионом! А Гельвий Цинна, народный трибун, подготовил законопроект, который мог бы позволить Цезарю брать в жены сколько угодно и каких угодно женщин для рождения наследников!