Шевалье де Сент-Эрмин. Том 1 - Дюма Александр. Страница 39

Выйдя в сад, пленницы сразу догадались, что в тот день должен дежурить Тулан. Он был без ума от королевы. Королева знала, что может положиться на чувства несчастного молодого человека. Она написала на клочке бумаги, который прятала на груди: «Ama росо che terne la morte!» — «Тот мало любит, кто боится смерти!», — и, увидев Тулана, сунула ему записку. Еще не зная, что в ней, Тулан возликовал. В тот же день он доказал королеве, что не боится смерти.

Он поставил моих родителей у лестницы, ведущей в башню, королева должна была пройти в двух шагах от них. Моя мать держала в руках великолепный букет гвоздик [56].

Увидев их, королева воскликнула: «Ах, какие прекрасные цветы, как великолепно они пахнут!»

Мать выбрала самую красивую гвоздику и протянула королеве. Королева взглянула на Тулана, чтобы узнать, может ли она ее взять. Тулан едва заметно кивнул, и королева взяла цветок.

При обычных обстоятельствах во всем происходившем не было бы ничего особенного, но в те дни сердце замирало и дыхание прерывалось.

Королева сразу почувствовала, что в цветок воткнута записка, и она спрятала его на груди.

Отец не раз рассказывал нам, как графиня де Сент-Эрмин с честью выдержала испытание: лицо ее не дрогнуло, хотя и стало от волнения того же цвета, что и камни, из которых была сложена башня.

Королеве хватило самообладания не сокращать свою обычную прогулку и подняться к себе в то же время, что всегда. Лишь оставшись наедине со свояченицей и дочерью, она достала цветок из корсажа.

На шелковой бумаге тонким, но разборчивым почерком было написано следующее обнадеживающее послание:

«Послезавтра, в среду, попросите разрешения выйти в сад, вам это, несомненно, позволят, так как отдан приказ выпускать вас на прогулку всякий раз, когда вы захотите. Сделав три-четыре круга по саду, притворитесь, что устали, и подойдите к продовольственной лавке, что стоит посреди сада. Попросите у женщины по имени Плюмо разрешения сесть рядом с ней.

Вы должны обратиться к ней ровно в одиннадцать утра, чтобы те, кто готовит ваше освобождение, действовали согласно с вами.

Через некоторое время сделайте вид, что вам дурно и вы теряете сознание. Тогда, чтобы оказать вам помощь, закроют двери, и вы останетесь наедине с госпожой Елизаветой и госпожой Руаяль. Тотчас же откроется люк в подвал. Поспешите в этот ход с вашей свояченицей и дочерью, и вы будете спасены».

Три обстоятельства внушали доверие: присутствие Тулана, соломинка, найденная в коридоре, и точные указания в записке. Да и чем они рисковали, согласившись на эту попытку? Больших мучений, чем те, которые они и так претерпевали, представить было невозможно. Итак, они договорились в точности выполнить все, что от них требовалось.

Через день, в среду, в девять часов утра, королева, задернув полог кровати, перечитала записку, чтобы не упустить ни одной подробности. Изорвав ее в мельчайшие клочки, она прошла в комнату г-жи Руаяль. Почти тут же вышла от нее и позвала стражников. В это время они завтракали, и ей пришлось звать дважды. Наконец один из них появился в дверях.

— Чего ты хочешь, гражданка? — спросил он.

Мария-Антуанетта сказала ему, что г-жа Руаяль плохо чувствует себя, так как ей не хватает моциона. Ей позволяют выходить только в полдень, когда солнце жарче всего и не дает гулять, и она просит разрешения изменить часы прогулки — с десяти утра до полудня вместо прежних — с полудня до двух. Королева просила передать ее просьбу генералу Сантерру, который должен был дать разрешение, и прибавила, что будет очень признательна, если просьбу удовлетворят. Последние слова она произнесла так мило, что муниципал растрогался и, сняв красный колпак, ответил:

— Сударыня, генерал будет здесь через полчаса. Как только он придет, мы передадим ему вашу просьбу.

Уходя, он, словно убеждая самого себя в том, что отдает дань вежливости, а не проявляет слабость, выполняя желания пленницы, пробормотал:

— Законно, вполне законно.

— Что законно? — спросил его другой стражник.

— То, что эта женщина хочет погулять с больной дочерью.

— Отлично, — отозвался его товарищ, — пусть она отведет ее под стены Тампля, на площадь Революции, вот будет прогулка!

Королева услышала этот ответ и содрогнулась, но это лишь придало ей решимости как можно точнее соблюдать все полученные инструкции.

В половине десятого появился Сантерр.

Это был превосходный человек, немного резкий, но не грубый. Его несправедливо обвинили в том, что он отдал приказ барабанщикам, заглушить последние слова короля на эшафоте, и это огорчало его до конца жизни. Он испортил отношения с Национальным собранием и Коммуной, это было его единственным проступком, и он едва не поплатился за него головой.

Он дал разрешение изменить часы прогулок.

Один из стражников поднялся к королеве и объявил, что генерал удовлетворил ее просьбу.

— Благодарю вас, сударь, — отвечала она с очаровательной улыбкой, которая погубила Барнава и Мирабо. Повернувшись к своей собачке, которая прыгала у ее ног на задних лапках, она сказала: — Пойдем, Блэк, радуйся, мы идем гулять.

Королева спросила муниципала:

— Итак, во сколько мы можем выйти?

— В десять, ведь вы сами назначили это время.

Королева кивнула, и стражник ушел.

Женщины, оставшись одни, переглянулись, чувствуя в одно и то же время волнение, радость и надежду.

Г-жа Руаяль бросилась в объятия королевы, г-жа Елизавета подошла к свояченице и протянула ей руку.

— Помолимся, — сказала королева, — помолимся, но так, чтобы никто не догадался, что мы молимся.

И все трое мысленно вознесли молитвы Богу.

Пробило десять часов. Королева услышала бряцание оружия.

— Сюда поднимаются часовые, — сказала г-жа Елизавета.

— Это за нами, — подтвердила г-жа Руаяль, и обе они побледнели.

— Смелее, — обратилась к ним королева, изменившись в лице.

— Десять часов! — крикнули снизу. — Пусть пленницы спускаются.

— Мы идем, гражданин, — ответила королева.

Открылась первая дверь, выходившая в темный коридор. Благодаря полумраку пленницам удалось скрыть охватившее их волнение. Собачка весело бежала за ними. Поравнявшись с комнатой, где раньше жил ее хозяин, она остановилась, уткнулась носом в дверь, принюхалась и, жалобно тявкнув два или три раза, протяжно и тоскливо завыла, как воет любая собака, чувствуя смерть.

Королева быстро прошла дальше, но через несколько шагов была вынуждена опереться о стену. Две женщины подошли к ней и тоже остановились, Блэк догнал их.

— Ну, что там? — раздался голос. — Они спускаются или нет?

— Мы идем, — отозвался сопровождавший королеву стражник.

— Идем же, — сказала королева, делая над собой усилие, и начала спускаться.

Когда она достигла последних ступеней винтовой лестницы, раздалась барабанная дробь, оповещавшая караул, который выстраивался не для того, чтобы приветствовать королеву, но чтобы лишний раз напомнить ей, что отсюда невозможно бежать.

Медленно, со скрипом, отворилась тяжелая дверь. Пленницы оказались во дворе и быстро прошли в сад. Стены двора были покрыты оскорбительными надписями и непристойными рисунками, которые, развлекаясь, делали стражники.

Была великолепная погода, солнце еще не было таким беспощадным, как в полдень. Королева прогуливалась примерно три четверти часа, когда же до одиннадцати оставалось всего десять минут, она подошла к лавке, где женщина, которую звали Плюмо, продавала солдатам колбасы, вино и водку.

Королева уже стояла на пороге и собиралась войти, чтобы попросить разрешения посидеть, когда заметила в углу лавки сапожника Симона, заканчивавшего завтракать. Она хотела выйти: Симон был одним из ее злейших врагов. Она сделала шаг назад и позвала собаку. Блэк вбежал, кинулся прямо к люку, ведущему в подвал, где вдова Плюмо держала провизию и вина, и уткнулся носом в его крышку.