Юрбен Грандье - Дюма Александр. Страница 13

Это произошло в 1633 году, то есть в период наивысшего могущества Ришелье: кардинал-герцог, занимаясь своей разрушительной работой, принялся сносить замки, когда не мог рубить головы. В этом он руководствовался словами Джона Нокса [26]: «Разорим гнезда, а вороны сами разлетятся». Одним из таких каменных гнезд оказалась луденская цитадель, и Ришелье дал приказ ее разрушить.

Приехавший в Луден с этой миссией человек был из тех людей, каких за сто пятьдесят лет до этого Людовик XI подбирал для того, чтобы уничтожить феодализм, а через сто пятьдесят лет после этого Робеспьер — чтобы уничтожить аристократию [27]; каждый дровосек нуждается в топоре, а жнец в серпе, поэтому мозгом дела был Ришелье, а Лобардемон — орудием.

Однако, будучи орудием, наделенным умом, Лобардемон понимал, какие страсти движут его хозяином, и удивительно умел к ним приспосабливаться: какова бы ни была очередная страсть Ришелье — неистовая и пылкая или тайная и глухая, Лобардемон был готов разить железом или травить клеветой в зависимости от того, что следовало принести в жертву — кровь либо честь.

Итак, в августе 1633 года сей господин прибыл в Луден и, выполняя свое поручение, обратился к старому другу кардинала и мэру города г-ну Мемену де Сийи, которого, как мы упоминали, Барре и Миньон уже успели привлечь на свою сторону. В приезде г-на де Лобардемона Мемен увидел руку Провидения, возжелавшего помочь ему одержать победу в деле, которое он считал проигранным, и он тут же представил гостю Миньона и его друзей. Они были приняты весьма любезно, поскольку настоятельница приходилась родственницей грозному советнику кардинала. Мэру удалось вызвать гнев гостя, намекнув на то, что архиепископ Бордосский своим приказом нанес оскорбление ему самому и всему его семейству, и вскоре новоявленные сообщники думали лишь о том, как бы привлечь на свою сторону кардинала-герцога. Вскоре выход был найден.

Среди фрейлин королевы-матери Марии Медичи была некая девица Аммон, которая, однажды случайно заговорив с нею, понравилась и была оставлена при дворе. Родилась же Аммон в Лудене, в простой семье, где и провела большую часть юности. Грандье, являвшийся ее приходским священником, знал ее лично и, так как она была девушкой остроумной, любил проводить время в ее обществе, когда она жила еще в Лудене. В один из периодов опалы кардинала на свет появилась некая сатира, направленная против министров, но в первую очередь против него самого. Это бойко написанное и полное горьких насмешек сочинение приписывалось девице Аммон, которая, естественно, разделяла ненависть Марии Медичи к ее заклятому врагу и, находясь под ее августейшим покровительством, была неуязвима для кардинала, затаившего на нее злобу. И вот заговорщикам пришла мысль приписать эту сатиру перу Грандье, который легко мог узнать от Аммон подробности жизни кардинала, в ней описанные. Если министр поверит этой клевете, можно считать, что Грандье погиб.

Обо всем договорившись, заговорщики отвезли г-на Лобардемона в монастырь, куда демоны поспешили возвратиться, как только узнали, какая важная особа их посетила: монахини вновь забились в судорогах, весьма похожих на настоящие, и окончательно убежденный гость отправился в Париж.

Едва советник упомянул в разговоре с кардиналом имя Грандье, как сразу понял, что вымышленную историю с сатирой можно даже не пускать в ход: услышав имя луденского кюре, министр мгновенно пришел в состояние крайнего раздражения. Дело в том, что, служа когда-то священником в Куссе, Ришелье однажды рассорился с Грандье, который, будучи уже луденским кюре, заступил ему дорогу; кардинал так и не забыл этого оскорбления, и Лобардемон сразу увидел, что тот тоже горит желанием рассчитаться с несговорчивым кюре.

Поэтому советник немедленно получил следующий приказ, датированный 30 ноября:

Вооруженный этим приказом, который был равнозначен готовому приговору, Лобардемон в девять вечера 5 декабря прибыл в Луден, остановился, чтобы его никто не увидел, в предместье и отправился к мэтру Полю Обену, королевскому приставу и зятю Мемена де Сийи. Свой визит ему удалось сохранить в тайне, так что Грандье и его друзья ни о чем не узнали, однако предупрежденные заранее Мемен, Эрве, Менюо и Миньон тотчас же прибыли на его зов. Лобардемон рассказал им, как обстоят дела, и продемонстрировал приказ, однако данные ему обширные полномочия показались заговорщикам недостаточными, потому что в них не содержалось даже упоминания об аресте Грандье, а он в любую минуту мог скрыться. Улыбнувшись тому, что его могли заподозрить в подобной оплошности, Лобардемон извлек из кармана два экземпляра другого приказа (на случай, если один затеряется), датированного также 30 ноября и подписанного Людовиком и ниже — Фелипо. Этот приказ звучал так:

«Людовик… и пр.

Сим приказываем г-ну Лобардемону, личному королевскому советнику, арестовать и поместить в надежное место под стражу упомянутого Грандье и его сообщников; городским прево, а также прочим чиновникам и подданным приказываем содействовать в исполнении данного приказа и повиноваться распоряжением господина Лобардемона, а губернаторам и военным губернаторам повелеваем оказывать ему всю необходимую помощь».

Второй приказ прекрасно дополнял первый, поэтому было решено: дабы продемонстрировать, что распоряжение исходит от короля, и устрашить должностных лиц, которые пожелают принять сторону Грандье, а также свидетелей, которые захотят показывать в его пользу, арестовать кюре заранее, до начала расследования. Заговорщики немедленно послали за владетелем Лагранжа и помощником прево Гийомом Обеном. Лобардемон ознакомил его с приказами кардинала и короля и велел на рассвете арестовать Грандье. Увидев подписи на приказах, г-н де Лагранж поклонился и выразил готовность повиноваться, однако, по всем признакам понимая, что теперь расследование закончится убийством, а не справедливым приговором, он несмотря на свои добрые отношения с Меменом, чей брат был женат на его дочери, тотчас же поставил Грандье в известность относительно полученных приказов, но тот, поблагодарив его за добрые намерения, со своей обычной твердостью заявил, что, чувствуя свою невиновность и рассчитывая на справедливость Господа, скрываться не станет.

Итак, Грандье остался и по свидетельству жившего с ним брата спал так же крепко, как обычно. Утром он, по обыкновению, встал в шесть часов, взял требник и собрался идти к заутрене в церковь Святого Креста. Но едва он вышел за порог, как Лагранж в присутствии Мемена, Миньона и остальных его недругов, собравшихся, дабы насладиться сценой, арестовал кюре именем короля. Королевский гвардеец Жан Пуге вместе со стражниками прево препроводил кюре в цитадель Анже, а все шкафы в его доме и сами помещения были обысканы и опечатаны королевской печатью, но ничего порочащего Грандье при этом не нашли, если не считать трактата против безбрачия священнослужителей да двух листков с написанными на них, правда, не его рукою, эротическими стихотворениями во вкусе тех времен.