Юрбен Грандье - Дюма Александр. Страница 9

Когда служба закончилась, Барре подошел к ней, чтобы ее причастить и начать изгнание бесов; держа в руках святые дары, он проговорил:

— Adora Deum tuum, creatorem tuam. — Скажи, что любишь своего Бога, своего Создателя.

Настоятельница несколько секунд помолчала, словно ей трудно было произнести слова любви, потом промолвила:

— Adoro te. — Люблю тебя.

— Quem adoras? — Кого ты любишь?

— Jesus Christus. — Иисус Христос, — ответила настоятельница, не знавшая, что глагол adoro требует после себя слова в винительном падеже.

Все рассмеялись этой ошибке, которую не сделал бы и шестиклассник, и Даниэль Дуэн, превотальный судья, не удержался и громко заметил:

— Да, этот дьявол не слишком-то силен в действительном залоге.

Но Барре, заметив, какое неблагоприятное впечатление произвел употребленный настоятельницей именительный падеж, спросил:

— Quis est iste quem adoras? — Кто тот, кого ты любишь?

Он надеялся, что женщина, как и в первый раз, ответит Jesus Christus, однако ошибся.

— Jesu Christe. — Иисуса Христа, — ответила та.

Присутствующие опять засмеялись этой элементарной ошибке, послышались восклицания:

— Ах, господин экзорцист, что за скверная латынь!

Барре сделал вид, что не слышит, и спросил у настоятельницы, как зовут овладевшего ею демона. Но бедняжка, обеспокоенная неожиданным эффектом, который произвели ее ответы, долго молчала, после чего с большим трудом выдавила из себя слова «Асмодей», даже не пытаясь придать ему латинское звучание. Тогда священник просил, сколько дьяволов сидит в ее теле. На это она кратко ответила: «Sex» — «Шесть». Бальи велел спросить у дьявола, сколько у того сотоварищей. Такой вопрос, по-видимому, был предусмотрен, поскольку монахиня ясно ответила: «Quinque» — «Пять», что несколько прибавило Асмодею веса в глазах присутствующих. Но когда бальи попросил настоятельницу повторить то же самое по-гречески, она ничего не ответила, а когда он повторил просьбу, женщина вернулась в свое естественное состояние.

Допрос настоятельницы на этом закончился. Тогда была вызвана одна низкорослая монахиня, которая появилась на публике впервые. Она начала с того, что, расхохотавшись, дважды произнесла имя Грандье, после чего повернулась к собравшимся и добавила:

— Все вы одни глупости делаете.

Видя, что из нее ничего путного не вытянешь, священники отослали ее назад и велели привести сестру-белицу по имени Клара, которая ранее уже отвечала на вопросы в спальне настоятельницы.

Едва появившись среди стоявших в хоре монахинь, Клара застонала, а когда ее уложили на постель, где до нее лежали настоятельница и низкорослая сестра, она разразилась хохотом и воскликнула:

— Грандье! Грандье! Нужно купить на рынке.

Барре тут же объявил, что эти бессмысленные слова — не что иное, как признак одержимости, и подошел к монахине, чтобы приступить к изгнанию дьявола, но та вдруг словно взбунтовалась: она сделала вид, что хочет плюнуть священнику в лицо, и показала ему язык, сопроводив все это похотливыми движениями и соответствующим глаголом; поскольку произнесла она его по-французски, то никаких пояснений не потребовалось.

Священник потребовал назвать имя сидящего в ней демона, и Клара ответила: «Грандье». Барре повторил вопрос, чтобы сестра поняла, что ошиблась, и во второй раз она произнесла имя «Элими», но ни за что не хотела сказать, сколько еще дьяволов находится вместе с ним. Видя, что на этот вопрос она не ответит, Барре осведомился:

— Quo pacto ingressus est gaemon? — Каким договором воспользовался демон?

— Duplex. — Двойной, — ответила сестра Клара.

Именительный падеж вместо творительного вновь вызвал веселье у собравшихся и показал, что демон сестры Клары такой же скверный латинист, как и тот, что вселился в настоятельницу. Побоявшись, что дьявол совершит новую оплошность, Барре прекратил сеанс и отложил его на следующий день.

Неуверенные ответы монахинь, продемонстрировали всем здравомыслящим людям, что перед ними разыгрывается комедия, поэтому бальи решил довести дело до конца. В три часа пополудни он вместе со своим письмоводителем, несколькими судьями и самыми почтенными жителями Лудена явился к настоятельнице и заявил Барре, что желает, чтобы она не находилась в одном помещении с сестрой Кларой и чтобы изгнание бесов происходило в отдельности, на что в присутствии такого числа свидетелей Барре возразить не осмелился. Настоятельницу тут же перевели в другую комнату и приступили к изгнанию из нее дьявола; женщина снова стала корчиться, как и утром, с тем лишь отличием, что ноги у нее были подогнуты — такого раньше не случалось. Священник произнес несколько заклинаний, прочел над нею молитву и осведомился относительно имен и числа овладевших ею демонов, на что женщина трижды ответила, что в ней сидит лишь один по имени Ахаос. Тогда бальи велел Барре спросить, одержима она «ех pacto magi, aut ex pura voluntate Dei» — «согласно договору с чародеем или лишь по воле Божией». Настоятельница ответила:

— Non est voluntas Dei. — Не по воле Господа.

Барре, боясь новых вопросов бальи, решил продолжить сам и осведомился, кто такой этот чародей.

— Urbanus, — ответила настоятельница.

— Est ne Urbanus papa? — Папа Урбан [20]? — уточнил священник.

— Грандье, — отозвалась монахиня.

— Quare ingressus es in corpus hujuh puellae? — Почему ты вселился в тело этой девицы? — продолжал Барре.

— Propter praesentiam tuam. — Из-за твоего присутствия, — ответила настоятельница.

Понимая, что, если позволить, диалог между священником и настоятельницей может длиться долго, бальи прервал его и предложил, чтобы допрос продолжил он сам и другие чиновники, пообещав при этом, что, если настоятельница правильно ответит на несколько вопросов, он и его спутники будут готовы поверить в факт одержимости и даже засвидетельствовать это письменно. Барре согласился, но, к несчастью, настоятельница в этот миг пришла в себя, и поскольку было уже поздно, все разошлись по домам.

На следующий день, 25 ноября, бальи вместе с большей частью судейских обоих ведомств явился в монастырь и был тут же проведен на клирос. Через несколько минут занавеска в решетке раздвинулась, и все увидели лежащую на постели настоятельницу. Барре по обыкновению начал мессу, во время которой одержимая корчилась в судорогах и несколько раз воскликнула: «Грандье! Грандье! Дурной священник!» По окончании мессы Барре прошел за решетку, держа в руке дароносицу, там возложил ее себе на голову и заявил, что действия его чисты и прямодушны и лишены каких бы то ни было дурных намерений, после чего попросил Господа покарать его, если во время допроса монахинь он будет оказывать на них давление или подсказывать им ответы. Затем появился брат кармелит и, тоже держа над головой дароносицу, произнес такую же клятву, после чего добавил, что от своего имени и имени всех монахов присутствующих и отсутствующих заявляет: пусть они будут наказаны, как Дафан и Авирон [21], если чем-то согрешат во всем этом деле. Сказанное не произвело на присутствующих того сильного впечатления, на которое надеялись священнослужители, а иные даже заметили вслух, что подобные клятвы больше смахивают на святотатство.

Услышав ропот, Барре поспешил приступить к изгнанию бесов. Желая дать настоятельнице причастие, он подошел к ней, но та, завидя его, забилась в ужасных судорогах и попыталась вырвать у него дароносицу. С помощью слов утешения Барре совладал с припадком настоятельницы и положил ей в рот облатку, но та стала выталкивать ее языком. Священник, придерживая облатку пальцами, запретил демону вызывать у монахини рвоту, после чего та попыталась проглотить освященный хлеб, но тут же принялась жаловаться, что он прилипает у нее то к нёбу, то к гортани. В конце концов, Барре дал ей несколько глотков воды, после чего, как и в предыдущие разы, начал допрашивать демона: