Хроники Амбера. Книги Мерлина (авторский сборник) - Желязны Роджер Джозеф. Страница 57

Лежа так, я бормотал ограждающие заклинания, которые на таком расстоянии против столь насыщенного энергией явления обладали минимальным действием.

Когда наступило безмолвие, я не поспешил, подняться на ноги. Возможно, тот, кто управлял смерчем, прекратил подачу энергии и приказал отставить нападение, увидев, что я оказался вне пределов досягаемости. Возможно также, что я попал в глаз бури, и скоро настанет худшее.

Хотя я и не встал на ноги, но голову поднял, так как не любил терять возможностей для самообразования.

И затем увидел лицо – нет, скорее, маску, в центре бури, глядящую на меня Это, конечно же, была проекция, больше натуральной величины и не совсем материальная. Голову закрывал капюшон; цвет лица был ярко-синий, черты – округлые, все вместе здорово смахивало на маску, используемую хоккейными вратарями; еще в ней наличествовали две вертикальные дыхательные прорези, из которых валил дым – немного наигранно, как мне показалось; еще ниже располагались в случайном порядке дырочки, долженствующие, наверное, означать сардонически кривящийся рот. Из под маски до меня донесся искаженный звук смеха.

– А тебе не кажется, что ты немного переигрываешь? – Я встал пригнувшись и поднял между нами Логрус. – Это подходит разве что для детей на маскараде. Однако, мы же здесь все взрослые, не так ли?

– Ты сдвинул мой камень! – прогремела маска.

– Я испытываю определенный академический интерес к такого рода делам,

– я подготовил манипуляторы. – Не из-за чего расстраиваться. Это ты, Ясра? Я не…

Снова началось грохотание, сперва тихое, потом постепенно нарастающее.

– Я предлагаю сделку, – крикнул я. – Ты отзываешь смерч, а я обещаю тебе не сдвигать больше никаких вешек.

Снова смех, раздавшийся вместе с усиленным грохотом бури.

– Слишком поздно, – донесся ответ. – Слишком поздно для тебя. Если только ты не опаснее, чем выглядишь.

Какого черта! В битве не всегда выигрывает сильнейший, и хорошие парни обычно побеждают, так что именно они пишут потом мемуары. Я повернул проекции логрусовых щупалец, проведя ими по нематериальности маски, пока не нашел звено, отверстие, ведущее к источнику звука. Я сделал выпад сквозь него – это равнозначно сильному электрическому разряду. Раздался вопль. Рухнула маска, рухнул и смерч, и я очутился на ногах и снова бросился бежать. Когда тот, кого я ударил, придет в себя, я не хотел бы находиться на том месте, откуда нанес удар, так как место это может подвергнуться внезапной дезинтеграции.

У меня был выбор – либо рвануть в Отражения, либо поискать еще более быстрого пути отступления. Если по пятам за мной последует колдун, то он преспокойно пройдет за мной по Отражениям. Поэтому я вытащил свои Карты и отыскал Рэндома. Затем я завернул за скальный выступ, и там мне пришлось бы все равно остановиться, ибо расщелина настолько сузилась, что человеку невозможно было пройти. Я поднял Козырь и мысленно потянулся к нему.

Контакт последовал почти сразу же. Но даже когда образы обрели жесткость, я почувствовал прикосновение. И сразу же возникла уверенность, что это опять меня разыскивает моя Немезида в синей маске.

Но Рэндом стал отчетливым. Он сидел за барабанами с палочками в руках. Увидев меня, он отложил палочки и поднялся.

– Самое время, – проговорил он, протягивая руку.

Уже потянувшись к ней, я почувствовал, как ко мне что-то приближается. Когда наши пальцы соприкоснулись, и я шагнул вперед, ощущение осталось позади.

Я оказался в музыкальном салоне Эмбера. Рэндом открыл рот, готовый заговорить, когда на нас обрушился каскад цветов.

Стряхивая с рубашки фиалки, он посмотрел на меня.

– Я предпочел бы, чтобы ты сказал это словами, – заметил он.

4

Портрет художников, пути пересекались, температура падает…

Солнечный полдень и прогулка по небольшому парку после легкого завтрака, мы, продолжительное молчание и односложные ответы на попытки завязать разговор, указывающие, что не все благополучно на другом конце туго натянутой нити, связывающей нас. Потом мы сидим на пляже лицами к цветочным клумбам, и души настигнуты теплом тел, а слова – мыслями.

– Ладно, Мерль, какой твой счет? – спрашивает она.

– Я не знаю, о чем ты говоришь, Джулия.

– Не остри. Мне нужен всего-навсего прямой ответ.

– На какой вопрос?

– То место, куда ты меня отвел, с пляжа, той ночью… Где оно было?

– Это был… ну, такой сон.

– Ерунда! – Она поворачивается лицом прямо ко мне, и я вынужден встретиться со взглядом этих сверкающих глаз и ничего не выдать ни единым движением лица. – Я побывала там несколько раз, отыскивая пройденный нами путь. Там нет никакой пещеры. Там ничего нет! Что тогда случилось? Что произошло?

– Может поднялся прилив, и…

– Мерль! Ты что, принимаешь меня за идиотку? Того пройденного нами пути нет на картах. В здешнем округе никто и никогда не слышал о подобных местах. Они географически невозможны. Время дня и времена года постоянно менялись. Единственное, что способно объяснить это – сверхъестественность или паранормальность – называй, как тебе нравится. Что произошло? Ты обязан ответить мне, и знаешь это. Что произошло? Где мы были?

Я отвожу взгляд, скольжу по носкам туфель, по цветам и дальше.

– Я… не могу сказать.

– Почему?

– Я… – Что я мог сказать? Только не об Отражениях – эта новость поколеблет и уничтожит ее представление о действительности. Проблема заключалась скорее в понимании, что в таком случае потребуется также и рассказать ей, откуда я родом, а, значит, рассказать ей, что я собой представляю, откуда я все это знаю… А я боялся дать ей это знание. Я уверил себя, что, сделав это, я столь же верно положу конец нашим отношениям, как и не рассказывая ничего; а если они все равно должны прекратиться, то я предпочел бы, чтобы мы расстались, без того, чтобы обременять ее такими знаниями. Позже, намного позже, я понял, что мои умозаключения были всего лишь рационализированием; настоящая же причина заключалась в том, что я не мог допустить ее или кого-нибудь еще близко к себе, такому, каков я есть на самом деле. Знай я ее подольше, получше, скажем, еще год, я, может, ответил бы ей. Не знаю. Мы никогда не употребляли слова «любовь», хотя оно, должно быть, иной раз приходило ей на ум, как приходило мне. Полагаю, дело заключалось в том, что я любил ее не настолько, чтобы довериться, а потом было уже слишком поздно. Поэтому я все равно постоянно твердил: «Я не могу тебе сказать».

– Ты обладаешь каким-то могуществом, которым не хочешь делиться.

– Что ж, называй это так.

– Я сделаю все, что ты скажешь, пообещаю все, что ты потребуешь обещать.

– Нет. На то есть причины, Джулия.

Она поднялась на ноги, упершись руками в бока.

– И ты не раскроишь даже их?

Я мотаю головой.

– Должно быть, ты, маг, живешь в одиноком мире, раз туда запрещен вход даже тем, кого ты любишь.

В этот момент мне кажется, что она просто применяет последний прием, чтобы добиться от меня ответа. Я еще сильнее укрепляю свою решимость.

– Я этого не говорил.

– Тебе и не требуется. Об этом говорит твое молчание. А если ты также знаешь дорогу к дьяволу, почему бы тебе туда не отправиться? Счастливого пути!

– Джулия. Не…

Она предпочитает не слышать меня.

Натюрморт с цветами…

Пробуждение. Ночь. Осенний ветер за моим окном. Сны. Живая кровь без тела… коловращение…

Я скинул ноги с постели и сел, потирая глаза и виски. Когда я закончил рассказывать Рэндому свою историю, сияло полуденное солнце, и, по его настоянию я отправился малость вздремнуть. Я испытывал недомогание от пересечения нескольких потоков Отражений и времени, и чувствовал себя в тот момент совершенно разбитым, так как не был уверен, какой теперь, собственно час.

Я потянулся, привел себя в порядок, встал и облачился в свежую одежду. Я знал, что не смогу вернуться ко сну, а также чувствовал себя голодным. Я испытывал желание поскорее отправиться в какой-нибудь ресторан, нежели делать набег на кладовую. Появилось настроение прогуляться. Как мне показалось, я не бывал за пределами дворца и в городе не один год.