Лучшее во мне - Спаркс Николас. Страница 8
В итоге она поняла: это была скромная жизнь, где любовь и радость находились в мелочах.
Это была достойная и честная жизнь, не лишенная горестей, но полноценная и счастливая.
Аманда знала, что Так понимал это как никто другой.
— С Кларой мне всегда было хорошо, — однажды подвел он итог.
Возможно, его душевность или все усиливающееся чувство одиночества были тому причиной, но Так для Аманды со временем стал кем-то вроде наперсника — ничего такого раньше Аманде и в голову прийти не могло. Именно с Таком она делилась своей болью и горем после смерти Беи, и только на его террасе она могла дать волю своему гневу на Фрэнка.
Именно Таку она поверяла все свои тревоги: о детях, о себе — в ней все больше крепла уверенность, что в определенный момент своей жизни она свернула не на ту дорогу. Она рассказывала ему о разных случаях в Педиатрическом Раковом центре, об убитых горем родителях и невероятно оптимистичных детях, и Так, кажется, понимал, что эта работа для нее своеобразная отдушина в тяжелой атмосфере ее жизни, хотя и не распространялся на эту тему. Чаще всего он просто держал ее руку в своей заскорузлой, испачканной машинным маслом ладони, утешая своим молчанием. В конце концов он стал ей самым близким другом, который, как чувствовала Аманда, знает ее, настоящую, лучше, чем кто-либо другой.
Но вот ее друга и наперсника не стало. Уже тоскуя по нему, она скользнула взглядом по «стингрею». Интересно, знал ли Так, что эта машина станет для него последней, думала Аманда. Он ничего ей не говорил, но, вспоминая сейчас свой последний визит, Аманда поняла, что он скорее всего что-то предчувствовал. В ее последний приезд он вручил ей запасной ключ от дома и, подмигнув, сказал: «Смотри не потеряй, не то придется разбивать окно». Тогда Аманда не придала особого значения его словам и спрятала ключ в карман. Она вспоминала и другие странности в тот вечер. Аманда рылась у него в шкафах, думая, что бы приготовить на ужин, а Так сидел за столом и курил.
— Ты какое вино любишь, красное или белое? — внезапно, ни с того ни с сего спросил он.
— Когда как, — ответила Аманда, перебирая консервы. — Иногда за ужином люблю выпить бокал красного.
— У меня тут есть кое-какой запас, — объявил Так. — Вон в том шкафу. Аманда обернулась.
— Откупорить бутылку?
— Да я никогда его особо не любил. Мне лучше, как всегда, пепси с арахисом. — Он стряхнул пепел в щербатую кофейную чашку. — Я и свежие стейки все время покупаю. Мне их по понедельникам доставляют от мясника. Они на нижней полке в холодильнике. Решетка для гриля на улице за домом.
Аманда шагнула к холодильнику.
— Поджарить вам стейк?
— Нет. Я обычно их на конец недели оставляю.
Аманда застыла в нерешительности, не понимая, к чему он клонит.
— То есть… вы меня просто ставите в известность?
Так молча кивнул, не сказав больше ни слова. Все это Аманда приписала возрасту и усталости. В итоге она приготовила ему яичницу с беконом и, пока Так сидел в кресле у камина, укутавшись в одеяло и слушая радио, прибиралась в доме. Она отметила про себя, как он сгорбился и усох, каким стал маленьким по сравнению с тем мужчиной, которого она знала в детстве. Перед самым отъездом, она подошла к нему и поправила одеяло, решив, что он заснул. Он тяжело дышал. Аманда наклонилась и поцеловала его в щеку.
— Я люблю вас, Так, — прошептала она.
Он слегка пошевелился, будто во сне, но, когда она развернулась, чтобы уйти, вздохнул.
— Как я скучаю по тебе, Клара, — пробормотал он.
Это были последние слова, которые она от него слышала. В них сквозила боль одиночества, и Аманда вдруг поняла, почему он когда-то принял к себе Доусона. Наверное, Таку и тогда было одиноко.
Аманда позвонила и сообщила Фрэнку, что доехала. Но у него уже заплетался язык. После нескольких слов она отключилась и порадовалась, что дети на эти выходные разъехались из дома.
Найдя на верстаке планшет с зажимом для бумаги, она задумалась, что теперь делать с машиной. Изучив записи, Аманда выяснила, что «стингрей» принадлежит защитнику «Урагана Каролины», и мысленно для себя отметила, что нужно обсудить этот вопрос с юристом, занимающимся имуществом Така. Отложив в сторону планшет, она поймала себя на мыслях о Доусоне. Он тоже был частью ее тайны. Если рассказывать Фрэнку о Таке, пришлось бы рассказывать и о Доусоне, а Аманде этого не хотелось. Так всегда понимал, что на самом деле именно из-за Доусона она приезжала к нему, особенно вначале. Так не возражал: он как никто другой понимал, насколько сильна память. Бывало, когда сквозь навес пробивался солнечный свет, заливая двор Така жидкой дымкой позднего лета, Аманда почти физически ощущала рядом с собой присутствие Доусона, и это в очередной раз доказывало, что Так далеко не сумасшедший. Душа Доусона, как и душа Клары, присутствовала здесь всюду.
Аманда знала, что пустое дело гадать, как повернулась бы ее жизнь, останься они с Доусоном вместе, однако последнее время ее все чаще тянуло сюда. И вместе с этим все живее становились воспоминания. Из глубин памяти всплывали давно позабытые события и ощущения прошлого. Здесь ничего не стоило вспомнить, какой сильной она чувствовала себя рядом с Доусоном, какой исключительной и красивой. Как она была уверена тогда, что Доусон — единственный человек на свете, который ее действительно понимал. Но главное — она помнила, как безоглядно любила его, и ту беззаветную страсть, с которой он любил ее.
В своей спокойной манере Доусон убедил ее, что нет ничего невозможного. Аманда передвигалась по забитому вещами гаражу, пропахшему бензином и маслом, ощущая на себе груз сотен проведенных ею здесь вечеров. Она пробежала пальцами по скамейке, на которой просиживала часами, наблюдая за Доусоном с черными от масла ногтями, склонившимся с гаечным ключом над открытым капотом фастбэка. Уже тогда его лицо было лишено свойственной юности мягкости и наивности, которую она наблюдала на лицах других сверстников. Когда же двигались мышцы его рук, тянущихся за очередным инструментом, она видела тело мужчины, которым он уже почти стал. Как и все обитатели Ориентала, она знала, что отец его регулярно бил, и когда Доусон работал без рубашки, на его спине виднелись шрамы, как видно, оставленные пряжкой ремня. Неизвестно, знал ли о них сам Доусон, и от этой мысли смотреть на них становилось еще тяжелее.
Доусон был строен и высок, темные волосы падали ему на глаза, еще более темные, чем волосы, и Аманда знала, что с годами он станет лишь красивее. Он совершенно не походил на остальных Коулов, и она как-то раз поинтересовалась, не похож ли он на мать. Они тогда сидели в его машине, в лобовое стекло которой стучал дождь. Доусон тоже, как и Так, почти всегда говорил тихо и спокойно.
— Не знаю, — ответил он, протирая запотевшее стекло. — Отец сжег все ее фотографии.
Однажды, в конце их первого совместного лета, они глубокой ночью спустились в небольшой док в бухте. Доусон где-то слышал, что ожидается метеоритный дождь. И вот они улеглись на расстеленном на досках одеяле и стали молча наблюдать за мелькавшими в небе огоньками.
Аманда не сомневалась: знай родители, где она, сошли бы с ума, но в ту минуту для нее не было ничего, кроме проносившихся по небу звезд, тепла Доусона и его нежных объятий.
Казалось, он не мыслил без нее будущего.
Неужели у всех первая любовь такова? У Аманды на этот счет были сомнения. Даже сейчас ее первая любовь волновала ее как ничто иное. Иногда она с тоской думала, что ей скорее всего не суждено будет снова испытать это чувство, ведь жизнь притупляет страсть. И еще она очень хорошо усвоила, что любви не бывает много.
Она стояла во дворе, за гаражом, и, глядя вдаль, думала, испытал ли Доусон такую же страсть еще раз и был ли он счастлив. Ей очень этого хотелось бы, но жизнь отсидевшего срок нелегка. По слухам, он не то снова попал в тюрьму, не то подсел на наркотики, не то и вовсе сгинул, хотя все эти варианты никак не вязались у нее с образом того человека, которого она знала. Отчасти именно поэтому она никогда не спрашивала о нем Така. Она боялась того, что могла услышать, и молчание Така лишь усиливало ее недобрые предчувствия. Она предпочитала неизвестность, хотя бы потому, что это позволяло ей вспоминать его таким, каким он был. Ее всегда интересовало, что чувствовал он, вспоминая их роман, и сохранил ли в своей душе восхищение перед тем, что между ними было, и, наконец, вспоминал ли он о ней вообще.