Наполеон и Мария-Луиза - Бретон Ги. Страница 45

Когда мадам дю Кайла откланялась, король, поставленный в тупик, задался вопросом, почему же Зоэ отказывается принять в дар замок Сент-Уэн? Перебрав множество предположений, он в конце концов убедил себя в том, что фаворитка не желает принимать подарок, потому что замок ранее принадлежал маркизе де Помпадур, и деликатность чувств мадам дю Кайла не позволяет ей наследовать столь легкомысленной и безнравственной женщине.

Людовик XVIII ненавидел полумеры. Он решил, что прикажет снести замок до основания и закажет постройку нового, задуманного, выстроенного и меблированного для Зоэ.

Работы начались тотчас же. Однако король опасался, что его выбранят, и не сказал об этом фаворитке ни слова. Та же все три месяца, в течение которых все газеты, двор и весь город только и говорили об уничтожении замка Сент-Уэн, делала вид, что ничего не знает об этом.

8 июля мадам дю Кайла все же согласилась сопровождать Людовика XVIII, который должен был заложить первый камень будущего замка. На месте их встретил архитектор, г-н Итторф, прочитавший изумленной аудитории следующий текст, составленный королем самолично:

«Его величество Людовик XVIII, возвратившись в свою страну, торжественно объявил в декларации, подписанной в замке Сент-Уэн 2 мая 1814 года о предстоящем вскоре обнародовании Хартии, которую он намеревался даровать своим подданным. Через несколько лет Сент-Уэн был разрушен, и король, доверив дружбе попечение о том, чтобы продлились воспоминания о его заботах о благе подданных, пожелал, чтобы эти ставшие знаменитыми руины были навсегда запечатлены в памяти будущих поколений. Сей камень, на котором по приказу его величества будет воздвигнут новый замок, несет на себе печать, наложенную королем собственноручно, а надпись на нем высечена рукой принца. Заключенный в свинцовый футляр, сей камень был помещен в основании постройки в присутствии мадам Зоэ Виктуарии Талон, графини дю Кайла. Достоинства, ум и возвышенность чувств графини сделали ее подругой короля. Ее горести, ее нежность и храбрость, которую графиня проявила в борьбе за своих детей, вызвали у его величества глубочайшее уважение. Узнав ее, король сразу же разгадал, какое утешение его дружба может ей принести».

Чтение этого вычурно составленного документа сопровождалось аплодисментами придворных. Когда оно было закончено, пергамент с текстом поместили в ларец, а опечатанный ларец внутрь камня. Затем Людовик XVIII, краснея как школьник, произвел несколько символических взмахов мастерком.

С этого момента все королевство узнало о том, что Зоэ стала официальной фавориткой монарха-подагрика.

Итак, будучи отныне полностью уверенной в могуществе своих чар, мадам дю Кайла могла твердо обещать партии ультрароялистов, что их политика восторжествует. Она начала с того, что потребовала отставки герцога де Ришелье, которого даже граф д'Артуа находил слишком вялым.

Людовик XVIII некоторое время не решался изгнать из правительства того, кто всегда действовал к его полному удовлетворению. Однако Зоэ настояла на своем, и монарх обещал ей, что письмо об отставке герцога будет ему вручено еще до того часа, когда он ляжет спать. В полночь секретарь передал герцогу документ…

На следующий день Людовик XVIII, все же немного стыдясь того, что прогнал доброго и честного слугу, сделал одному из своих приближенных следующее ошеломляющее признание:

— Наконец-то у меня в доме воцарится покой…

Ставшая, в сущности, «королевой Франции», мадам дю Кайла побудила короля призвать графа де Виллеля. Виллель сформировал кабинет министров крайне правого толка с Матье де Монморанси (тестем Состена де Ларошфуко, чьей любовницей была Зоэ) на посту министра иностранных дел; во главе министерства почт и телеграфа был поставлен герцог де Дудовилль (отец Состена), а министром юстиции назначили г-на Перонне, молодого пылкого адвоката, которого мадам дю Кайла уже давно хотела заполучить в любовники.

Такая эротико-политическая комбинация позволила и другой женщине извлечь свою выгоду: мадам Рекамье, любовница Матье де Монморанси, сделала так, что ее драгоценный Шатобриан был назначен послом Франции в Лондоне…

Могущество мадам дю Кайла было столь велико, что политики, военные, газетчики, чиновники, лица духовного звания спешили к ней в приемную выразить свое почтение. В то время как король, уронив голову на грудь, дремал в своем кресле на колесиках, Зоэ вела прием. «Просители прибывали в огромном количестве, — пишет Эдуард Перре. — Тетрадь, в которую ее компаньонка записывала краткое содержание ответов на многочисленные просьбы, сохранилась среди других рукописей Национальной библиотеки. Решительно все обращались к мадам дю Кайла: поэты, люди в поисках места, всяческие льстецы, ее подруга детства, герцогиня д'Абрантес, герцог д'Аваре, напомнивший фаворитке об оказанных ей услугах и желавший теперь получить командование 19-й дивизией».

Ни один министр не мог противиться ее воле, и в течение двух лет бок о бок с королем, которому с каждым днем становилось все хуже, мадам дю Кайла правила Францией. Ее царствование не имело бы своей истории, если бы другая женщина (поскольку политические кулисы времен Реставрации были, что там ни говори, переполнены хорошенькими женщинами) не явилась косвенной причиной войны.

В 1822 году европейские монархи с понятным гневом узнали, что король Испании Фердинанд VII — жертва небольшой революции — содержится в собственном дворце в качестве пленника. Несчастный монарх обратился к Священному союзу, и в Вероне был собран конгресс, дабы изучить условия, при коих члены коалиции могли прийти ему на помощь. Представлять Францию на этом конгрессе было поручено Матье де Монморанси, который решительно отвергал саму идею вооруженной интервенции. Однако виконт де Шатобриан, жестоко страдавший в то время от безвестности, рассудил, что конгресс мог бы стать для него благоприятнейшим случаем показать собравшимся в Вероне нациям свои таланты диалектика, оратора, философа и обаятельного дипломата. Шатобриан известил о своих намерениях любовницу, прекрасную мадам де Дюра, та заставила своего мужа обратиться к королю и добилась назначения виконта членом французской делегации…

Шатобриан отправился в Верону, где не замедлил оттереть соперника, и Монморанси был вынужден возвратиться в Париж. Превратившийся с отъездом Монморанси в рупор официальной Франции, Шатобриан, автор «Мучеников», желая стать также автором своей собственной «войны», возглавил прения и выказал себя горячим сторонником вооруженной интервенции. Он потребовал для Франции — поскольку речь шла о спасении одного из Бурбонов — права самостоятельно организовать эту интервенцию.

Другие члены коалиции, довольные уже тем, что могут не принимать участия в грядущей войне, немедленно согласились с предложением виконта. И 7 апреля 1823 года французская армия, возглавляемая герцогом Ангулемским, пересекла границу Испании и вступила в город Ирун…

Итак, еще раз нескольким дамам весьма легкомысленного нрава удалось сыграть определяющую роль в истории Франции…

В продолжение всего апреля Людовик XVIII каждое утро получал некое коммюнике и поспешно прочитывал его, отбросив в сторону все иные дела. Оно не содержало, как можно было бы подумать, последние сводки о военных действиях в Испании… Оно составлялось архитектором Итторфом, на которого были возложены обязанности по строительству нового Сент-Уэна. Король пожелал, чтобы все работы были закончены ко 2 мая, годовщине обнародования Хартии.

В конце апреля король инкогнито отправился присмотреть за окончанием работ и остался весьма доволен увиденным. Итторф выстроил замок в три этажа в итальянском вкусе, перепланировал парк, расширив его до самой Сены и высадив 120 тысяч саженцев деревьев разных пород, выстроил конюшни, хлев и молочную ферму. Сады и оранжереи были наполнены самыми редкими растениями. Мебель отличалась самым изысканным вкусом. «Все здесь, — пишет историк того времени, — свидетельствует о любви дарителя к владелице замка, начиная с желобов для стока воды, выложенных полированным мрамором, и вплоть до лестницы, ведущей на чердак, с перилами резного красного дерева»…