Дверь в лето (сборник) - Хайнлайн Роберт Энсон. Страница 6

Настоящая изобретательность потребовалась при налаживании производства: мы собирали Горничных из частей, которые заказывали по каталогу. Исключение составляли несколько эксцентриков и одна печатная плата. Плату нам поставляли по контракту, а эксцентрики я делал сам из отходов военной автоматики, брошенных в сарае, который мы гордо именовали фабрикой. Поначалу мы с Майлзом подбирали все, что могло нам сгодиться: запчасти, инструменты, краски. Нынешняя модель с “мозгом” стоит 4317 долларов 9 центов, а первые Горничные стоили нам всего лишь 39 долларов. Товар мы отправляли перекупщику в Лос-Анджелес по 60 долларов за штуку, а он продавал их уже по 85. Мы шли на это, чтобы обеспечить сбыт до той поры, пока не сможем торговать сами. Надо сказать, в те времена нам не всегда хватало денег даже на еду, а прибыль начала поступать, естественно, не сразу. Вскоре “Лайф” посвятил Горничной целый разворот… и здорово помог сбыту нашего чудища.

Белл Даркин появилась, когда нам с Майлзом надоело печатать письма на “Ундервуде” выпуска 1908 года. Мы зачислили ее письмоводителем, машинисткой и библиотекарем, взяли напрокат электрическую пишущую машинку, накупили ленты и копирки, а я разработал эскизы бланков. Пока наше дело налаживалось, мы с Питом ночевали прямо в мастерской, а Майлз и Рикки ютились в соседней хибарке. Мы объединились, чтобы выжить. Потом Белл получила долю в нашем деле и титул секретаря-казначея. Майлз был президентом и генеральным менеджером компании, а я — главным инженером и председателем технического совета… с правом на 51 процент прибыли.

Честно скажу, почему я сохранил контроль над делом. Я не акула, просто мне хотелось остаться хозяином самому себе. Майлз был моим управляющим, и я ему вполне доверял. Но более 60 процентов начального капитала и все 100 процентов изобретательства и инженерии принадлежали мне. Майлз не мог бы построить Горничную, а я смог, один или с дюжиной помощников. Но я не смог бы превратить ее в деньги; Майлз был настоящим бизнесменом, а я — нет.

Я и сам со временем надеялся стать деловым человеком, а пока ограничился тем, что сохранил контрольный пакет акций и предоставил Майлзу полную свободу во всем, что касалось бизнеса… как потом выяснилось — слишком полную.

Горничную, Модель I раскупали как пиво на стадионе, а я тем временем улучшал конструкцию, совершенствовал узлы и донимал поставщиков. Потом мне придумалось выпускать и другие машины все для той же работы по дому. Всем известно, что домашний труд составляет, по меньшей мере, половину всей работы в мире. Правда, женские журналы все время писали то о “научной организации домашней работы”, то о “функциональных кухнях”, но это был сущий лепет, а сусальные иллюстрации показывали вещи, лишь немного улучшенные со времен Шекспира. Революция, заменившая карету самолетом, не затронула домашнего хозяйства.

Я всегда был уверен, что домохозяйки — самая реакционная публика. Они даже не “машины для жизни” — просто приспособления, заменившие вымершую породу слуг, механизмы для стряпки, стирки, чистки и ухода за детьми.

Однажды я подумал, сколько трудов нужно положить, чтобы вымыть грязные окна или кафель. Оказалось, что простое электростатическое приспособление отлично очищает любую гладкую силиконовую поверхность — оконные стекла, кафель, умывальники, унитазы и прочее. Так родился Оконный Вилли. Просто чудо, что никто не придумал его раньше меня. Я придерживал его, пока не сделал настолько дешевым, что не купить его было бы глупостью, учитывая почасовую плату мойщикам окон.

Майлз требовал пустить Вилли в производство и продажу, но я придерживал его и по другой причине — он должен был легко ремонтироваться. Генеральный недостаток всех бытовых приборов — и старых и современных — то, что они ломаются именно тогда, когда более всего нужны. И это не говоря уже о том, что после приходится платить ремонтнику по пять долларов за каждый час возни с прибором. А на следующей неделе скиснет мойка, а следом за ней — морозной субботней ночью — кондиционер.

Мне хотелось, чтобы мои приборы работали без перебоев, чтобы хозяйки не мучились с ними.

Но все приборы с подвижными частями, даже мои, рано или поздно ломаются, а если у вас их полон дом, то один или два из них наверняка сломаны.

Военные уже давно решили эту проблему. Нельзя же проигрывать битву или даже всю войну, терять миллионы жизней только потому, что полетела какая-то деталька с палец величиной. Они придумали кучу уловок — контроль надежности, тройные цепи и все такое прочее. В нашем случае годилась только одна из них — принцип блоков.

Сама идея проста до идиотизма: не ремонтировать, а заменять. Мне хотелось, чтобы каждую деталь Вилли можно было легко заменить. Для этого прилагался комплект запчастей. Одни детали будут выбрасывать, другие — отсылать в ремонт, но сам Вилли не простоит ни минуты сверх времени, потребного для замены детали.

Тут мы впервые поссорились с Майлзом. Если бы я не держал контрольный пакет акций, Вилли так и остался бы обычным электрическим недоноском, подверженным регулярным поломкам, словно человек — приступам острого аппендицита. Майлз же утверждал, что Вилли вполне дозрел для продажи.

Нас помирила Белл Даркин. Уступив ей, я позволил Майлзу пустить Вилли в продажу, хотя он был еще далек от совершенства. Должен признаться — Белл вертела мною, как хотела, а я, как дурак, подчинялся.

Она была не только безупречным секретарем и делопроизводителем. Ее формы могли вдохновить Праксителя, а ее духи действовали на меня, как валерьянка — на Пита. Хорошие машинистки — большая редкость, и когда одна из лучших соглашается на мизерный оклад в заштатной фирме, невольно возникает вопрос: почему? Но мы даже не спросили, где она работала раньше. Мы рады были случаю избавиться от кучи бумаг, связанных со сбытом наших Горничных.

Я с негодованием отвергал все, что не нравилось Белл. Очертания ее бюста совершенно подавили мой рассудок. Она милостиво выслушала, насколько одинока была моя жизнь до нее и нежно ответила, что и сама хотела бы узнать меня поближе, ибо испытывает ко мне сходные чувства.

Вскоре после примирения с Майлзом я сделал ей предложение и она согласилась разделить мою судьбу.

— Дэн, милый, у тебя есть все задатки великого человека… и мне кажется, что я смогу помочь тебе развить их.

— Ну конечно!

— Ш-ш-ш, дорогой. Но я не собираюсь замуж: ты сейчас на взлете и мне не хочется обременять тебя детьми и надоедать тебе. Я намерена работать с тобой, помогать тебе налаживать твое дело. А потом мы поженимся.

Я возражал, но она была непреклонна.

— Нет, дорогой. Перед нами — долгий путь. Вскоре “Горничные, Инкорпорейтид” станет такой же великой, как “Дженерал Электрик”. Когда мы поженимся, я хочу забыть о бизнесе и целиком посвятить себя твоему счастью. Но сначала я должна поработать для твоего благополучия, для твоего будущего. Верь мне, дорогой.

Что я и делал. По случаю помолвки я хотел подарить ей шикарное обручальное кольцо — она не позволила. Тогда я передал ей часть моих акций. После долгих уговоров она согласилась принять их. Теперь я не уверен, что это была моя идея.

После этого я начал работать еще усерднее, непрестанно думая о механизации мусорных ведер и посудных моек. И все были счастливы… все, кроме Пита и Рикки. Питу было просто наплевать на Белл, как и на все, что он не одобрял, но изменить не мог, а вот Рикки была по-настоящему несчастна.

Моя вина. Лет с шести она была “моей девушкой”, со встрепанными волосами и огромными серьезными глазами. А я “собирался жениться на ней, когда она вырастет, чтобы вместе заботиться о Пите”. Я полагал, что это всего лишь игра, что мы оба понимаем это, что я нужен маленькой Рикки только затем, чтобы Питу было хорошо. Но кто поймет детскую душу?

Что касается детей, я не сентиментален. Большинство из них — аленькие чудовища, не поддающиеся цивилизации, пока не вырастут. Но маленькая Фридерика напоминала мне мою сестру, не говоря уже о том, что она любила Пита и заботилась о нем. Мне кажется, она любила меня за то, что я никогда на нее не кричал (в те времена я сам еще обижался как ребенок) и совершенно серьезно принимал все ее фантазии. Рикки была прелесть; у нее было спокойное достоинство, исключавшее хныканье, визг, лазание по коленям. Мы дружили, вместе заботились о Пите, ей, кажется, нравилось быть “моей девушкой” и она хорошо вела свою партию в нашей игре.