Звездный двойник - Хайнлайн Роберт Энсон. Страница 9

Зато — какова роль!

Я играл однажды главного героя в «Орлёнке» [12], и ещё Цезаря в двух пьесах, вполне достойных его имени. Но сыграть подобное в жизни — слишком велик соблазн заменить кого-нибудь на гильотине! С другой стороны — возможность хоть на несколько минут создать нечто высшее и совершенное… Не зря говорят, Искусство требует жертв!

А кто же из собратьев пошёл на это в трёх предыдущих случаях? Да, то были мастера, и лучшая похвала им — безвестность… Я попытался припомнить, когда состоялись покушения и кто из коллег, способных сыграть его роль, умер в то время, или просто пропал. Но ничего не вышло. Не только из-за невнимания к политическим интригам — актёры вообще часто пропадают из вида, это у нас профессиональное. Что ж, даже лучшие из людей не застрахованы от случайностей.

Внезапно я поймал себя на том, что внимательно изучаю оригинал.

Я понял, что сыграю его. А, дьявол, да я сыграл бы его с ведром на ноге и горящими подмостками за спиной! Начать с телосложения: мы могли спокойно обменяться одеждой — она сидела бы идеально! Эти горе-конспираторы, затащившие меня сюда, слишком уж большое значение придавали внешнему сходству — оно, без поддержки мастерства, ничего не значит, а потому для мастера совсем необязательно. Нет, с ним, конечно, проще, и им очень повезло, когда, играя с компьютером в «подкидного», они выбрали — совершенно случайно — мастера, да ещё — настоящего близнеца своему политикану! И профиль точь-в-точь мой, и даже руки! Такие же длинные, узкие, как у аристократа, — а ведь руки подделать куда сложней!

Что касается хромоты — результат неудачного покушения — это и вовсе не составляло труда. Понаблюдав за ним несколько минут, я уже знал, что могу встать из компенсатора (при нормальной гравитации, конечно) и пройтись точно так же, даже не думая об этом. Как он поглаживает вначале ключицу, а затем подбородок, собираясь изречь нечто глобальное, уже сущие пустяки — подобные мелочи я впитывал, словно песок — воду.

Правда, он лет на пятнадцать-двадцать постарше, но играть старшего гораздо легче, чем наоборот. Вообще, возраст для актёра — вопрос внутреннего отношения и с естественным процессом старения ничего общего не имеет.

Через двадцать минут я мог бы сыграть его на сцене, или сказать за него речь. Но этого, похоже, недостаточно. Дэк говорил, я должен ввести в заблуждение тех, кто очень хорошо знает Бонфорта, возможно, даже общаясь с ними в кулуарах. Это будет посложней. Кладёт ли он сахар в кофе? Если да — сколько ложечек? Которой рукой — и как — прикуривает? Стоило мне задать последний вопрос, как Бонфорт на экране закурил, и сознание моё чётко запечатлело его давнюю привычку к старомодным, дешёвым папиросам и спичкам, приобретённую, видать, задолго до того, как он вступил в колонну борцов за так называемый прогресс.

Хуже всего, что человек — вовсе не какой-нибудь набор постоянных качеств. Черты его характера все, знающие этого человека, воспринимают по-разному. И чтобы добиться успеха, мне нужно играть роль для всякого знакомого Бонфорта — персонально; смотря, кто передо мной. Это не то что трудно — невозможно! Какие отношения были между оригиналом и, скажем, Джоном Джонсом? А с сотней, тысячей Джонов Джонсов?! Откуда мне знать? И сколько таких я смогу запомнить?

Сценическое действо само по себе — как всякое творчество — процесс отвлечённый, не требующий подробной детализации. Но вот при перевоплощении важна каждая деталь. Иначе скоро любая глупость — скажем, вы жуёте сельдерей, не чавкая, — выдаст вас с головой.

Тут я вспомнил, что должен быть достоверен, лишь пока снайпер не прицелится. И всё же продолжал изучать человека, которого мне предстояло заменить, — а что оставалось?

Отворилась дверь, и Дэк, собственной персоной, заорал:

— Эй, есть кто живой?!

Зажёгся свет, трёхмерное изображение поблекло. Меня словно встряхнули как следует, не дав досмотреть сон. Я обернулся. Девушка по имени Пенни в соседнем компенсаторе безуспешно пыталась приподнять голову, а Дэк с бодрым видом стоял на пороге. Выпучив на него глаза, я изумлённо спросил:

— Ты ещё ходить ухитряешься?!

А тем временем профессиональный отдел моего сознания — он у меня полностью автономен — подмечал всё и складывал в особый ящичек: «Как стоят при двух g.» Дэк усмехнулся:

— Да ерунда, я же в корсете.

— Хммммм!

— Хочешь — тоже вставай. Обычно мы пассажиров не выпускаем, пока идём больше, чем при полутора. Обязательно найдётся идиот — поскользнётся на ровном месте и ногу сломает. Но раз я такого качка видел — при пяти g вылез из компенсатора да ещё ходил — правда, пупок надорвал. А двойное — ничего, всё равно, что на плечах кого-нибудь нести.

Он обратился к девушке:

— Объясняешь ему, Пенни?

— Он ещё ни о чём не спрашивал.

— Да ну? А мне показалось, Лоренцо — юноша любознательный…

Я пожал плечами:

— Думаю, теперь это неважно. Судя по обстоятельствам, я не проживу срок, достаточный для наслаждения знанием.

— А?! Старина, о чём это ты?

— Капитан Бродбент, — язвительно начал я. — В выражении моих чувств я связан присутствием дамы. Таким образом, я лишён возможности пролить свет на ваше происхождение, привычки, нравственный облик и смысл жизни. Будем считать, я знаю, во что вы меня втравили. Я раскусил вас, едва увидев, кого предстоит играть. Теперь мне любопытно одно: кто собирается покушаться на Бонфорта на сей раз? Даже глиняный голубь вправе знать, кто пустит в него пулю.

В первый раз я видел Дэка удивлённым. Потом он вдруг захохотал так, что, не в силах бороться с ускорением, сполз по переборке на пол.

— И не вижу ничего смешного, — зло сказал я.

Дэк оборвал смех и стёр проступившие слёзы.

— Ларри, старичок, ну неужели ты вправду думаешь, что я тебя в подсадные утки нанимал?

— А что, может, нет?!

И я поделился с ним соображениями насчёт прошлых попыток устранить Бонфорта. Дэку хватило такта не рассмеяться вновь.

— Ясно. Вы, значит, решили, что будете пробу снимать, как при столе у средневекового короля. Что ж, попытаюсь разубедить. А то вряд ли вам будет приятно чувствовать себя мишенью. Так я с шефом уже шесть лет. И знаю: за это время он ни разу не пользовался дублёрами! При двух покушениях на него я сам был — и сам пристрелил одного из «горилл»! Пенни, ты с шефом дольше — при тебе он приглашал хоть раз дублёра?

Девушка смерила меня ледяным взглядом:

— Никогда! И сама мысль о том, что шеф мог бы подвергнуть опасности другого, спрятавшись за его спиной… Я просто обязана дать вам по физиономии — вот что я должна сделать!

— Успокойся, Пенни, — мягко сказал Дэк. — Вам обоим и кроме этого есть чем заняться на пару. И он не так уж глупо рассудил — для постороннего, конечно. Кстати, Лоренцо, это — Пенелопа Рассел, личный секретарь шефа и ваш главный режиссёр.

— Рад познакомиться, мадемуазель.

— Сожалею, но ответить тем же не могу!

— Прекрати, Пенни! Иначе — отшлёпаю по попке — и два g меня не остановят! Лоренцо, я понимаю, играть Бонфорта малость рискованней, чем править инвалидной коляской. Мы оба знаем, что находились уже желающие прикрыть его страховой полис. Но сейчас это исключено! В сложившейся ситуации, по причинам, которые вы вскоре поймёте, парни, играющие против нас, даже пальцем не посмеют тронуть шефа — либо вас в его роли! Вы уже видели — они играют грубо. Они при первом удобном случае прикончат меня или даже Пенни. В данный момент они и вас убили бы, кабы дотянулись! Но стоит вам выйти на публику в роли шефа — вы всё равно, что в сейфе швейцарского банка! Они просто не смогут убить вас при нынешних обстоятельствах!

Он пристально вгляделся в моё лицо.

— Ну как?

Я помотал головой.

— Не улавливаю смысла.

— Скоро уловите. Тут дело тонкое — оно касается марсианского образа жизни. Обещаю вам: ещё до посадки вы всё поймёте.