Переменная звезда - Робинсон Спайдер. Страница 33

Смачивая трость [27], я пытался решить, что сыграть для компании. Конечно, мне хотелось сыграть одну из моих собственных композиций. И я был уверен в том, что все три были довольно сложны хотя бы с математической точки зрения. Сол с этой точки зрения мог оценить мои сочинения. Но что, если мои вещи слишком сложны – так сложны, что вызовут у слушателей отвращение? За всех остальных я сказать не мог, но сам отлично знал, что слушателю мои произведения могли показаться сухими и сложными. Это – если выбирать самые вежливые слова, такие, какими пользовалась Джинни.

Ладно. Значит, здесь не время и не место для оргинальных творений Джонстона. Стоило сыграть что-нибудь легкое, но не какую-нибудь попсу. Я пошарил на полочке своего репертуара и снял с нее мелодию под названием "Первая песня", которую Чарли Хейден [28] по святил своей жене Рут. Этой вещью открывал свой последний концерт Стэн Гетц [29], и у меня, когда я ее слышу, просто сердце разрывается. Вы подумаете, что пьеса, написанная для тенорового сакса, будет плохо звучать на баритоне, но эта пьеса звучит прекрасно. Я увлекся и вскоре забыл, что меня кто-то слушает. В общем я весь отдался музыке.

Я не брал инструмент в руки несколько недель, я даже забыл о нем. Пальцы плоховато слушались, амбушур [30] был слабоват, дыхание далеким от оптимального. И все же… "Я их сразил", – думал я. Музыкант всегда чувствует, когда у него получается хорошо. Я играл лучше, чем обычно, и понимал это.

Первые три-четыре минуты я представлял себе аккомпанемент. Я словно бы слышал Кении Бэррона [31], который один подыгрывал Гетцу в тот далекий вечер в Копенгагене [32]. Звук его рояля был тонок, хрупок и отрывист, как свист хлыста.

А потом, совершенно неожиданно, рояль и вправду зазвучал.

Я чуть не скомкал начатую музыкальную фразу и повернулся к оркестровой сцене. Она была пуста.

Где бы ни находился пианист, он был по-настоящему хорош. Очень хорош. Я обшарил зал глазами, но не нашел его, всмотрелся еще более внимательно. К залу примыкало несколько комнат и Ниш, где он мог прятаться. Кроме того, он мог находиться где угодно на корабле, слышать меня и передавать, свой аккомпанемент через акустическую систему. Я решил подумать об этом позже и вернул свое внимание к "Анне".

Звук рояля словно стал необходимой почвой у меня под ногами. Мы как бы немного попереговаривались, а потом пианист отпустил меня в свободный полет. Я и не заметил, как улетел внутрь саксофона через мундштук. Когда Гетц в тот вечер играл эту мелодию, он прощался с жизнью. А теперь я с помощью этой мелодии прощался со своей прошлой жизнью. Одному богу было известно, какую новую жизнь я построю для себя, но прежняя жизнь закончилась раз и навсегда, она была так же недостижима мгновение назад, как за секунду до старта "Шеффилда". Из раструба своей "Анны" я выдул мою стипендию и того преподавателя, который должен был в один прекрасный день явиться и начать меня учить, и свою магистерскую степень, и мой дебют в легендарном "Милквеге-И" в Амстердаме, и открытие меня современным миром серьезной музыки, и признание по всей Солнечной системе, и уважение старшего поколения музыкантов… Я сыграл мой роман с Джинни, и нашу свадьбу, и нашу первую брачную ночь, и наше первое гнездышко, и наше первое дитя, и всех наших детей, и их детство, и отрочество, и зрелость, и их детей, и наши с ней золотые годы, когда мы будем любить и ласкать всех их… Я сыграл о моих покойных родителях, чьи могилы, расположенные так далеко одна от другой, мне уже никогда не суждено увидеть… Я сыграл о Ганимеде, мой родине, так давно потерянной для меня, а теперь – потерянной навсегда, и о тех, кто все еще жил на этой планете… и неслучайно я сыграл нечто вроде кванта богатства и могущества… но эта тема была очень короткой.

Не все у меня получилось – я едва приблизился к цели, – но начало было положено.

Честно говоря, аплодисментов я не слышал. Герб мне про них потом рассказал.

В тот вечер я покинул "Рог изобилия", сбросив с плеч ношу весом в миллион килограммов… и получив предложение играть в ресторане два раза в неделю за скандальный гонорар, чаевые и всю еду, какую пожелаю и смогу съесть. И вдобавок – личные телефонные номера троих релятивистов. Нет – четверых, поскольку Ландон и Джордж Р. жили вместе.

Печально, но я так и не узнал, кто же подыгрывал мне на клавишах. Похоже, этого не знал никто. Источником звука, по всей вероятности, была домашняя миди-система, но сами клавишные, производившие звук, могли стоять в закрытой кабинке где-то в недрах "Рога изобилия" или в отсеке управления – никто не мог мне сказать где. Одно можно было исключить наверняка: пианист не мог находиться в Солнечной системе, поскольку играли мы в реальном времени, без запаздываний. Поэтому я не слишком переживал. У меня было двадцать лет в запасе, чтобы разыскать этого человека.

По дороге к каюте я пытался поблагодарить Герба, объяснить ему, как много он сделал для меня, сам того не зная, но он отмахнулся.

– Думаю, от сегодняшнего вечера всем стало хорошо, – сказал он.

Но когда я стал упираться, он позволил мне пообещать, что по вторникам и пятницам я буду приносить домой пакет с объедками. И может быть, кроме этого – початую бутылку хорошего виски.

Через полчаса Герб подозвал меня к своему рабочему столу, вручил мне инфо-кубик и посоветовал просмотреть его в одиночестве. Я сделал это немедленно, чтобы потом больше об этом не думать.

Это была Эвелин Конрад, находившаяся дома, в Солнечной системе. Кубик содержал стереоаудиовидеозапись. Эвелин со всей серьезностью сообщила мне, что она очень рада моему посланию. Она сказала, что ужасно обиделась на дедушку за то, что тот вынудил меня улететь. Она сказала, что все равно в один прекрасный день выйдет за меня замуж. Она просила меня не жениться ни на ком, не сообщив сначала ей. Она дала мне "секретный" адрес электронной почты, но предупредила меня, что это не совсем безопасно. Закончила она свое послание, торжественно произнеся "счастливого пути" и послав мне воздушный поцелуй. К этому моменту я по-дурацки улыбался и плакал. Я извлек кубик из ноутбука, растянулся на койке и тринадцать часов проспал как убитый. А когда я проснулся, моё лицо и руки были исписаны маркером, каким метят белье, отдавая его в стирку. Надписи представляли собой изречения и пожелания весьма грубого содержания. Видимо, я храпел.

Глава 8

Первым делом, как только я встал этим утром, я уселся за свой рабочий стол, включил ноутбук и заказал список имеющихся на борту вакансий.

Их оказалось гораздо больше, чем я ожидал. По всей вероятности, те, кто планировал экспедицию, решили, что почти всю полезную работу по подготовке к началу действия колонии можно спокойно отложить на последние годы полета. Что ж, наверное, так бы оно и произошло в любом случае – люди есть люди. Поэтому было неплохо занять всех хоть чем-нибудь на протяжении первых лет восемнадцати. Короче говоря, я обнаружил просто уйму неплохих предложений. На то, чтобы только пробежать глазами весь перечень вакансий, у меня ушло три часа с гаком.

Но большая часть имеющихся вакансий распадалась на категории, которые можно было проглядеть за полчаса, если вы умеете читать быстро. Вот типичная страничка, которую я получил в ответ на мой запрос от астронома по имени Мэтти Джеймс.

– Расширение объема знаний в области обнаружения и определения свойств плазмы гелиопаузы между солнечным ветром и межзвездной средой во время полета – и те же самые процедуры для гелиопаузы Имегги-714, когда мы туда прибудем.