Переменная звезда - Робинсон Спайдер. Страница 35

На самом деле я побывал у Зога утром второго дня моего пребывания на борту "Шеффилда" – но теперь понимал, что напрочь позабыл и нашу встречу, и этого человека. В действительности я вообще плоховато помнил все, что произошло в тот день, как, собственно, и во все последние дни, проведенные на орбите Земли. Это было совсем неудивительно – по двум причинам.

Во-первых, довольно трудно заставить мозг человека запомнить происшествия, случившиеся во время пребывания в невесомости: спящий мозг, сортирующий события, настаивает на том, что это вам приснилось. Это явление постепенно проходит после нескольких недель жизни при нулевой силе притяжения, но столько времени мы на орбите не проболтались.

Во-вторых, все это время я провел в психически эмоциональном состоянии, близком к кризису, – это было нечто вроде зомбиподобного отупения, которое необходимо, когда отпиливаешь себе ступню угодившей в капкан ноги. Зог, видимо, только глянул на меня – и сразу понял, что от меня не будет никакого толка, пока мы не минуем облако Оорта.

После этого символического "отрезания пуповины", после продолжительного пьянства, которым я это событие отмечал, и наконец – после моего музыкального катарсиса с серебряной "Анной" в "Роге изобилия", я окончательно избавился от депрессии и перезагрузил, так сказать, свой мозг – в этот самый день, честное слово.

А в нескольких палубах от меня человек, который видел мою тупую физиономию всего один раз и не дольше минуты, в это самое утро принюхался и каким-то образом учуял, что я наконец пророс и меня пора высаживать на грядку. Вот вам и Зог.

Камал Зогби был марсером, заставлявшим вас вспомнить о марсианах. Трех ног у него не было – насколько мне известно, – но он был необычайно долговяз и тощ даже для марсера, и ноги у него были кривые, и ходил он медленно-медленно, если только ему не надо было куда-то мчаться сломя голову. И еще он, почти как марсианин, терпеть не мог сидеть и по возможности предпочитал стоять по струнке. Кроме того, он был тактичен, как марсианин, как марсианин, заносчив, и порой понять, о чем он думает, было чрезвычайно тяжело – как, наверное, тяжело разобраться в мыслях и чувствах марсианина. И еще Зогу, как марсианину, никогда, не нужно было ничего уточнять – он был всезнайкой.

Но ни у одного марсианина никогда не было такого носа, похожего на ледоруб, – да и у немногих людей такой бы отыскался. И еще у марсиан вряд ли нашлись бы такие здоровенные и такие белые зубы. Зог частенько их показывал. Кроме того, от когда-либо и где-либо изображенных марсиан его отличали две важные черты, из-за которых под его руководством можно было работать. Ему были небезразличны все люди, с кем бы он ни познакомился, он находил их интересными. И он был наделен хорошим, тонким чувством юмора.

Он не был ни ботаником, ни агрономом, ни специалистом по физиологии растений, да, никем таким он не был – по крайней мере на бумаге. Никаких степеней не имел. Просто он был прирожденный бригадир.

На Марсе, где с почвой дело обстояло плохо, он сумел снабжать целый город, расположенный под куполом, водой, едой и воздухом, после того, как город чуть не погиб после катастрофы. Говорили, что, если что-то способно расти, Зог вырастит это гидропонным методом. Именно так он выращивал лимонные деревья, выращивал суккуленты и даже грибы.

Теоретически, мы могли пережить полный гипотетический крах гидропонной фермы – потому что часть своего времени Зог еще присматривал за экспериментальным земляным полем площадью в два гектара, занимавшим целую палубу. Это поле располагалось сразу над гидропонной палубой. Там воспроизводились условия, которые мы ожидали встретить на Новой Бразилии, второй планете звезды Имегга-714. Надежды возлагались на то, что к тому времени, как мы туда долетим, мы будем знать о почвенном земледелии столько же, сколько сейчас знали о гидропонике. А пока – если бы что-то случилось с гидропонными плантациями, два гектара почвы едва смогли бы прокормить пятьсот человек. Теоретически.

Найти кабинет Зога на сельскохозяйственной палубе оказалось легко. Попасть туда было еще проще, хотя я прибыл задолго до начала вахты, как было договорено. У Зога не было ни секретаря, ни охранника, ни даже охранной программы, запрещавшей вход. Просто открытая дверь, а на двери – табличка "Бригадир". К сожалению, Зога за дверью не оказалось. И никого там не оказалось. В кабинете было пусто. Я немного подождал, надеясь, что его консоль сообщит мне, где он и когда вернется, но консоль молчала. Тогда я велел своему двойнику этой консоли посовещаться с бортовой компьютерной системой и найти Зога. После секундного замешательства бортовой компьютер вежливо отказался выполнить мою просьбу: Зог не был зарегистрирован. Если его рабочее расписание где-то и хранилось, оно имело приватный характер. Бортовой компьютер отказался назначить мне встречу от его имени. Он посоветовал мне либо рискнуть и подождать, либо оставить для Зога сообщение и заняться другими делами.

Мне не очень понравились оба предложения. Особенно после того, как я осмотрел кабинет: у меня возникло сильное впечатление, что Зог наведывался сюда пару раз в неделю, не чаще, – в лучшем случае. Поэтому я решил его поискать.

Искать Зога можно было здесь, на гидропонной сельскохозяйственной палубе, либо на другой, почвенной, расположенной сразу над этой. То есть выбор напрашивался как бы сам собой.

Гидропонная ферма также сложно устроена, на столько же многослойна, в ней также непросторно, как в любых джунглях на Земле. Поддоны со всевозможными растениями стояли один над другим по четыре в высоту на хрупких с виду подпорках. Они были оснащены различными системами освещения, фильтрации и подачи воздуха, и каждая из систем предназначалась для отдельного вида растений. Самая длинная непрерывная линия поддонов на этой палубе тянулась на три метра – и освещалась ферма очень странно, с помощью светодиодов, металлических галогенных светильников и натриевых ламп накаливания самых разных цветов и яркости. Светильники группировались и сочетались самым причудливым образом, и в итоге не хотелось задерживать взгляд ни в одном направлении. Циркуляция воздуха была очень интенсивной – это нужно для того, чтобы отводить от растений избыточное тепло от светильников, и в результате на ферме постоянно звучал шум вентиляторов, заглушавший все остальные звуки.

А вот та ферма, которая располагалась палубой выше, представляла собой здоровенную кучу особым образом удобренной земли, из которой кое-где торчали кое-какие малюсенькие ростки, рассада и стебли. Если Зог находился на этой палубе, по идее, я должен был без особого труда его разыскать. И я догадывался, где его искать: там, где зелень растет на земле, работать надо руками.

Но на самом деле все оказалось не так просто. Но и не так уж тяжело. Почвенная сельскохозяйственная палуба по конструкции была похожа на обычную огромную палубу, хорошо просматривавшуюся во всех направлениях. Но кроме того, она была сконструирована так, чтобы на ней поддерживались условия, близкие к тем, которые ожидали нас (и растения) на Новой Бразилии. Помимо всего прочего, это означало – по крайней мере в данный момент, что в воздухе было вполовину меньше кислорода, он был немного более плотным, намного более влажным и чуть более теплым, чем в других помещениях на корабле (а эти условия соответствовали тем, которые наблюдаются на Земле на уровне моря). Все это, плюс ко всему, означало наличие климата – в частности, тумана. Вентиляция работала – но не так усердно, как могла бы, и, скорее всего, это было сделано намеренно. Видимо, нам всем предстояло прожить свои золотые годы на планете, где хотя бы какую-то часть года царствовали дымки и туманы. Судя по этому, Новая Бразилия была планетой джунглей, чем-то вроде парной бани.

(До меня начало доходить, что я очень многого не знаю о планете, к которой мы направлялись, планете моего будущего дома. Вообще-то я думал, что если там пожелало навсегда поселиться так много народа, значит место неплохое. Но тут я решил, что было бы неплохо узнать о Новой Бразилии побольше.)